Детермининзм и свобода воли 20 лет спустя

Форум » Материалистические подходы » Детермининзм и свобода воли 20 лет спустя » Ответить

Детермининзм и свобода воли 20 лет спустя

Вадим Протасенко: Известие о смерти Александра Хоцея заставило меня в очередной раз задуматься о той огромной роли, которую Александр сыграл в моей жизни. С нашей дискуссии о детерминизме и свободе воли, состоявшейся больше 20 лет назад на старом форуме материалистов, началось моё знакомство с философией. Эта дискуссия (и последующее прочтении "Теории общества" и "Основной ошибки философии") полностью перевернула моё мировоззрение. Между тем, приняв аргументы Александра и уступив под мощью его интеллекта, я внутренне всё равно испытывал некоторую неудовлетворённость, в теме свободы воли что-то продолжало меня смутно терзать, но всерьёз к этой теме я больше не возвращался. Получив известие о смерти человека, столь сильно на меня повлиявшего, я стал вспоминать канву наших с ним дискуссий, местами снова её перечитал и заодно решил проверить, не появилось ли в философской мысли за последние 20 лет что-нибудь новое (или ранее мне неизвестное) на тему детерминизма и свободы воли. Запустив поиск в Литресе по ключевым словам, я наткнулся на книгу Майкла Газзаниги "Кто за главного. Свобода воли с точки зрения нейронауки". В данной книге вопрос свободы воли рассматривается не с точек зрения физика и философа (как это было в нашей дискуссии с Хоцеем), а с точки зрения нейробиолога. Пока не дослушал, не могу понять, к каким итоговым выводам придёт автор. Похоже, он клонит к тому, что свободы воли в привычном для нас понимании нет, и само понятие свободы воли нужно пересматривать. Исследования Газзаниги и других нейробиологов показывают, что даже при волевых действиях (не распространяясь уже об инстинктивных) мозг сначала подаёт сигналы к действию, и только затем области мозга, ответственные за сознание, это осознают и интерпретируют как принятие решения о действии. Расположена упомянутая область в коре левого полушария, и Газзанига называет её Интерпретатором. Газзанига утверждает, что когда нам кажется, что мы принимаем решение, решение мозгом уже принято. Сознание есть только зеркало, отражение нервной активности мозга. Похоже, что из этого автор хочет сделать вывод, что свобода воли иллюзия, и я с этим не согласен. На мой взгляд, то, как функционирует мозг (то, что сознание следует с опозданием за нервной активностью мозга), вовсе не противоречит ни наличию у человека свободы воли, ни тому, что действия человека осознаны. Впрочем, критиковать автора рано, я книгу пока не дослушал.

Ответов - 43, стр: 1 2 All

Материалист: Вадим, сильно сомневаюсь, что упомянутые Вами нейрофизиологи правы. Иначе чем объяснить то, например, что в шахматах выигрывает лучше соображающий? Иными словами, активирующий именно сознание, высшую нервную деятельность. То есть информация для принятия решения сначала обрабатывается в сознании, а затем на основе сознательного же сравнения теоретических результатов от принятия разных решений происходит сознательный же выбор теоретически лучшего решения. Впрочем, тут, безусловно, действует и множество подсознательных механизмов, то есть сама программная среда для сознания, но считать, что это именно она принимает решение - ошибочно.

Вадим Протасенко: Я прослушал книгу Газзаниги. Мои опасения были напрасными, я в целом скорее согласен с философскими взглядами автора. Большая часть книги — это описание работы мозга и психологии, философии он касается лишь постольку поскольку, но там, где касается, идёт близко к нашей дискуссии с Хоцеем, и даже толкует о том, что часть феноменов (таких, как свобода воли, вина, ответственность и пр.) возникает и имеет смысл только в результате взаимодействия «мозгов», то бишь мыслящих субъектов, и не имеет смысла вне этого контекста. И что интересно - Газзанига ввёл понятие, которого мне так не хватало, когда я формулировал свои проблемы в понимании связи материального мира и человеческого разума, а именно: «нисходящая причинность». Я сейчас понимаю, что корнем моих проблем было признание только «восходящий причинности» – когда взаимодействие на определённом уровне организации материи порождает, является причиной формирования новых уровней и, как мне казалось, закономерностей на этом уровне. Газзанига же рассматривает в том числе и нисходящую причинность, когда вещи (выражаясь нашим языком) нового уровня воздействуют на нижний уровень и являются причиной для событий на этом уровне. Газзанига поясняет это на крайне простом примере – на примере мяча, самопроизвольно катящегося по полу в его доме (построенном Газзанигой в своё время неаккуратно, с наклоном пола относительно горизонта). На уровне взаимодействия атомов мы не наблюдаем законов Ньютона, они появляются только на более высоком уровне. Соответственно, причина качения мяча по полу - это и действие гравитации, и то что Газзанига когда-то при строительстве дома плохо провёл измерения – для движения атомов мяча это нисходящая причинность. Ведь на уровне атомов нет причин для качения мяча по наклонному полу. Я так понимаю, Газзанига клонит к тому, что и на уровне мышления мы сталкиваемся с тем, что «нематериальное» сознание по механизму нисходящей причинности влияет на происходящее на более низких уровнях организации материи. Ведь сознание - это только верхушка айсберга, а ниже уровня воды имеет место функционирование тысяч процессов, лишь часть которых всплывает наружу в сознание. На мой взгляд, то, что осознание решения приходит по времени позднее, чем решение принимается, вовсе не означает, что решение принимает мозг как носитель сознания, а не само "я" человека (да, похоже, Газзанига обратного и не утверждает). Ряд нейробиологов, столкнувшись с тем фактом, что действие отображается в сознании человека уже после того, как мозг отправил команду об этом действии, и/или, не вдаваясь в нейробиологию, осознав тот факт, что решения, принимаемые человеком, полностью обусловлены его прошлым опытом, делают неверные выводы о том, что свободы воли нет, а значит-де, человек не может и нести ответственности за свои решения. Судя по всему, каких-то таких взглядов придерживается Роберт Сапольский, но я его пока не читал и сужу по пересказу других людей о его взглядах. То бишь тут всё может оказаться, как в одесском анекдоте: «Мне не нравится, как поёт Карузо. - А ты его слушал? – Нет, но мне Рабинович напел». Что же касается Ваших возражений, уважаемый Материалист, то я не буду горой стоять за взгляды Газзаниги, ибо учёные и вправду могут ошибаться или неверно интерпретировать. Но предлагаю подумать вот над чем. Представьте, что всё так и есть, как утверждает Газзанига (и не он один). Порождает ли это какие-то проблемы? Нужно ли перестать считать человека мыслящим существом, обладающим свободой воли и сознательно принимающим решения? На мой взгляд, вовсе нет. Например, при решении математической или физической задачи или при игре в шахматы очень даже вероятно, что мой мозг перебирает множество решений задачи, которые даже не всплывают на уровень сознания, и когда нащупывает что-то дельное, то выдает на-гора в сознание промежуточные результаты, в том числе в конце концов и найденное решение, которое осознаётся, как найденное сознательно. Разве это противоречит практике? Я буквально на этой неделе ехал за рулём по привычному для себя маршруту, но мне нужно было приехать не в ту точку, куда я езжу ежедневно. Мне позвонили, я отвлёкся на разговор и «очнулся» только у привычного места. Да, я заехал не туда, куда планировал, но всё-таки доехал. Какие выводы можно тут сделать? Такие, что мой мозг умеет водить машину без контроля сознания. То есть мой мозг реагирует на внешние стимулы, оценивает то, где он находится – даёт команды объезжать препятствия (которые каждый раз разные даже на привычном маршруте) и при этом не докучает сознанию, которое в данный момент занято чем-то другим. Я давно думал, что дабы действовать разумно, не обязательно иметь сознание – легко можно представить себе «мыслящую машину», принимающую решения не хуже человека, но не обладающую сознанием. Так зачем сознание потребовалось человеку? Газзанига дал ответ на этот вопрос (точнее, ответ на этот вопрос сформировался у меня самого после прослушивания книги Газзаниги), и этот ответ полностью укладывается в философские принципы, изложенные в теории общества Хоцея. То, что происходит в мозгу вне сознания, нельзя передать от человека к человеку. Сознание возникает тогда, когда люди объединяются в общество – сознание нужно для коммуникации. Сначала результат работы мозга нужно отразить в сознании в виде словесно оформленных мыслей (либо другим образом, дающим возможности осуществлять коммуникации – знаками, образами, и, думаю, первоначальная работа сознания была именно и только с образами без слов), а вот слова или образы уже можно передавать другому мыслящему существу. Иными словами, когда мы размышляем, то в мозге происходит множество параллельных процессов. Они проходят вне сознания, и результат мозг транслирует в сознание в виде образов или мыслей, которые и можно передавать другому мыслящему существу. Мысли – это не процесс мышления мозга, а сам результат мышления, и потому мысли появляются не до процессов в мозге, а после них. На примере инстинктивных движений это не вызывает затруднений в осознании. Если человек дотрагивается до чего-то горячего, то отдёргивает руку. Если спросить человека, почему он отдёрнул руку, то он скажет: потому, что ему стало больно. Это работа интерпретатора в мозге. Если проследить за нервными импульсами, то окажется, что получив сигнал от болевых рецепторов, мозг сначала (ну или как минимум одновременно) посылает двигательный сигнал руке – отдернуть её от горячего предмета, и в кору головного мозга, там, где находится интерпретатор, который и осознаёт движение руки как результат того, что человеку стало больно. Это вроде бы не взывает у нас протестов, да, похоже так и есть - это результат эволюции. Если команду отдернуть руку давало бы сознание, то это было бы очень медленно, мы не выжили бы. Но парадокс заключается в том, что и сознательные действия осуществляются таким же образом – эксперименты с МРТ мозга показывают, что даже при волевых осознанных движениях сначала идёт команда мозга двинуть рукой, и только потом возбуждается область коры головного мозга, воспринимающая происходящие как принятие решения двинуть рукой. Ученые даже утверждают, что на основе МРТ мозга могут заранее предсказывать, какое именно решение примет человек (имеются в виду простые решения типа двинуть рукой или ногой). Другое дело, что перед каждым конкретным осознанным движением в сознании отражаются и другие результаты мышления, которые и приводят в итоге к принятию решения. Мозг принимает решения как сложная система, сформированная миллионами лет эволюции организмов, и происходит мышление тогда, когда человек «находится в сознании». Но само сознание (особые возбуждения в коре головного мозга) – это только результат мышления, это отражение мыслей в виде образов, нужное для общения с другими людьми, и именно поэтому отражение появляется только после формирования в мозгу того, что его, это отражение, вызывает. Из всего этого вовсе не следует, что решение принимает кто-то другой (сам по себе мозг, например), а не сам человек, или что эти решения принимаются несознательно, или что человек не обладает свободой воли. Для понимания этих феноменов их нужно анализировать отдельно, это уже епархия не биологии, а философии.

Материалист: Вадим, Вы написали: "Сознание возникает тогда, когда люди объединяются в общество – сознание нужно для коммуникации." Нет, Вадим, для успешного, для очень эффективного общения не нужно не только сознание на уровне разума (как у людей и дельфинов), но даже и простейшая нервная система (как у муравьёв и термитов). Пример такого очень эффективного общения без наличия нервных систем демонстрируют клетки у многоклеточных организмов, которые (клетки) чрезвычайно успешно общаются при помощи химических веществ и особых частиц, называемых микровезикулами. А сознание-разум как проявление работы развитой нервной системы, соответственно, появляется вовсе не ради общения отдельных субъектов, а как следствие манипуляторной деятельности. Это хорошо видно на примере осьминогов: они не социальны, общаются очень мало, но мозг у них развит до такой степени, что исследователи называют их "приматами моря". А развит мозг осьминогов из-за необходимости тонко управлять многочисленными щупальцами. Так что Станислав Лем, судя по всему, был совершенно прав, придумав океан на планете Солярис: этот океан каким-то образом (наверное, из-за манипуляций симметриадами, асимметриадами и мимоидами) стал разумным, но при этом почти не умел общаться - в смысле правильно, нормально, адекватно общаться. В связи с чем, то есть в связи с неумение могучего океана общаться с людьми, у последних и начались неприятности-приключения.

Материалист: Если же речь идёт о просто сознании, то есть не о разуме, а о феномене, наблюдаемом во время бодрствования, а если проще, то о том, что теряется после тяжёлого удара по голове, который переводит существо в бессознательное состояние, то такое сознание к общению не имеет вообще никакого отношения: сознание, состояние бодрствования присуще животным, которые совершенно не могут общаться и не нуждаются в этом - например, моллюски-гермафродиты.

Вадим Протасенко: Уважаемый Материалист, прежде всего считаю необходимым уточнить, что слово "сознание" мы применяем по отношению как минимум к двум разным понятиям. Мы применяем термин «быть в сознании» или «потерять сознание» по сути для обозначения уровня активности нервной деятельности. Человек может бодрствовать, и мы говорим, что он находится в сознании, а может спасть или отключаться после наркоза или удара по голове – мы называем это состояние как бессознательное или «нахождение без сознания». Как нам известно из опыта - то же самое происходит и с другими животными, приматами, млекопитающими, птицами и как вы пишете (сам я не проверял) даже с моллюсками. Более того, я скажу, что такое сознание есть даже у компьютера – если выдернуть вилку из розетки или нажать соответствующую кнопку. Это просто характеристика состояния нервной системы в данный момент времени – включено/выключено. Но этот опыт ничего нам не говорит о том, что из себя представляет включенная или выключенная неравная система. А есть другое понятие, которое мы называем тем же словом – сознание. Это понятие сформулировать гораздо труднее, и я сейчас не возьмусь за точную формулировку. Скажем так, у нас есть способность мыслить и в мыслях осознавать и себя как отдельную сущность и осознавать свое отношение к окружающему миру. Такое сознание – это по сути поток наших мыслей. Такое сознание во втором смысле этого слова, мы способны проявлять только «находясь в сознании» в первом смысле этого слова. Но «находясь в сознании» в первом смысле этого слова, мы не обязательно делаем все свои действия осознано во втором смысле. Ранее я бы сказал, что мы не обязательно контролируем все наши действия сознанием, а сейчас, встав на точку зрения Газзанига, я скажу так - не обязательно все наши действия отражаются в этом мыслительном потоке, отражаются в сознании. Так я, например, могу вести машину, не думая об этом, не осознавая (а на деле не отражая в потоке мыслей эти свои действия). Вот эту способность иметь поток мыслей о мире и о себе, мы уж точно не можем приписать моллюскам, нет его и у осьминога, развившего продвинутый по меркам моллюсков мозг, чтобы двигать своими восемью конечностями, даже по поводу наличия сознания как потока мыслей у приматов могут возникать вопросы. Строго говоря (не сочтите меня за субъективиста) но у меня нет 100% оснований утверждать, что другие люди кроме меня обладают сознанием, я делаю такое предположение как самое разумное, наблюдая за другими людьми, и осознавая, что они ведут себя так же как я, что они похожи на меня, а, следовательно, заключаю я, так же, как и я должны обладать сознанием. Но теоретически я уже сейчас через интернет могу общаться с ИИ полагая, что разговариваю с существом наделенным сознанием, что на самом деле не так. Итак, на опыте мы наблюдаем только собственное сознание (собственный поток мыслей) и распространяем данное наблюдение и на других людей. Возможно, что распространение этого наблюдения еще и на животных ошибочно. Этот поток мыслей – сознание – локализован в коре головного мозга, и не просто в коре, а в ее «новых отделах», в неокортексе. Сам неокортекс образовался достаточно «недавно», говорят он не старше трех миллионов лет. Но вот способность мыслить на уровне современного человека, как считают ученые, появилась не ранее 70 тысяч лет назад и возникла скажем так в ходе объединения в людей в первобытные общества, да и сейчас для появления этой способности новорожденному человеку требуется общение с другими людьми, и если человек будет лишен такой возможности в определенный период – несколько первых лет жизни, то способность мыслить он не приобретает, он не становится человеком, а остается по сути приматом. Это то, о чем писал Хоцей - часть не существует вне целого, вещь одного уровня становится частью только внутри целого следующего уровня, при этом становясь частью вещь изменяется и приобретает свойства, которых не было у вещи вне целого (новые свойства появляются не только у целого, но и у его частей, электрон в атоме и электрон вне атома – это две разных вещи). Элементарные частицы в атомах или атомы в молекулах, взаимодействуют (а значит и меняют друг друга) посредством тех или иных физических полей (сильное, слабое, электромагнитное взаимодействие). Взаимодействие людей (частей) в обществе, происходит только посредством общения, поэтому именно общение и есть тот механизм, посредством которого идет воздействие на человека, изменяющее его и превращающее из животного в часть целого, в человека. Мне вполне импонирует мысль Газзонига, что сознание как поток мыслей необходимо прежде всего для общения и возникает в ходе такого общения. А сознание как поток мыслей на языке общения – уж точно невозможен без общения с другими сознательными существами. То, что кто-то (например, муравьи) общаются и без такой способности, говорит лишь о том, не сама эта способность является необходимым условием для общения, а что общение является необходимым, но не достаточным (нужен еще и соответствующий мозг) условием для формирования способности сознательно мыслить (иметь поток мыслей). То, что у человека невозможно появление мышления без общения с другими людьми, ну как минимум мышление посредством языка - можно считать фактом. Возможно ли появление сознания как потока мыслей в каких-то других формах (мыслящий океан Лема), без общения с другим таким же (или иным) сознанием – об этом можно теоретизировать и спорить (я склоняюсь к тому что нет). Но главное, на что я хочу обратить внимание в связи с прослушиванием книги Газзанига, это не то, что сознание есть плод взаимодействия людей, или что оно возникает для целей этого взаимодействия, а вот на что. Раньше я осознавал, что есть действия инстинктивные или бессознательные, а есть осознанные. Осознанными я считал действия, контролируемые сознанием. Газзанига же по сути утверждает (если я его правильно понял), что отличия между двумя этими действиями только в том, что одни из них попадают в поток мыслей (в сознание), а другие нет, но и те и другие действия являются результатом деятельности мозга, результатом множества процессов, происходящих в мозге вне сознания (вне потока мыслей). Впрочем, Газзанига не утверждает, что мы не можем мыслями контролировать свои действия. Он упоминает такое понятие как нисходящая причинность. То есть подразумевает, что сознание как эмерджентное свойство (термин им употребляемый для новых свойств, возникающих у целого и несводимых к свойствам частей целого) может воздействовать на нижние уровни (на деятельность мозга) но вот как это происходит – ответа в его книге я не нашел.

Вадим Протасенко: P/S уже после написания крайнего сообщения в голову пришла мысль об одном из возможных механизмов нисходящей причинности (воздействия сознания на остальной мозг). Поток мыслей в неокортексе в сознании (в Интерпретаторе как эту функцию называет Газзанига) – он не утекает в никуда часть из этих мыслей откладывается в памяти и служит «субстратом» для деятельности мозга. Какие-то процессы, которые потом впоследствии снова всплывают в виде мыслей в сознание, сами основываются на той информации в памяти, которая там оказалась до этого «пройдя сознание». То есть, возможно, действительно, двигательный импульс рождается вне сознания (вне Интерпретатора) в результате множества параллельных процессов скрытых от сознания, затем, помимо того что этот импульс идет к двигательным мотонейронам в спинном мозге, информация об этом доходит и в кору головного мозга до Интерпретатора, что воспринимается как принятие решения двинуть рукой (то есть осознание принятие решения происходит позднее чем дается команда к движению), но затем из потока мыслей в сознании эта информация о произошедшем закрепляется в памяти, и уже следующее решение принимается мозгом, исходя из того, что отложено в памяти. То есть основываясь на том, что ранее прошло сквозь сознание в виде мыслей.

Мунир Галиев: Здравствуйте, Вадим! Рад видеть, что Вы живы и здоровы и не перестали заниматься интеллектуальной деятельностью. Да, Сашу не вернешь, но остались его мысли и идеи. Я, конечно, далеко не Александр Сергеевич Хоцей, но так уж получилось, что в последнее время именно тема сознания стало моим увлечением. Я довольно много читаю и пытаюсь что-то писать. Когда был жив Саша, мы с ним рассуждали о проблеме сознания, и он даже с моей подачи начал писать статью о «трудной проблеме сознания», но потом «переметнулся» на написание другой большой работы, которую считал более важной. В общем, я решил я вклиниться в Ваш диалог с Материалистом, надеясь, что смогу достойно представить наши с Сашей взгляды на сей предмет рассуждений. А так как я человек ленивый, то не стану мудрить, а просто пройдусь по Вашим утверждениям в порядке их изложения. Вы затронули множество разнообразных тем, на которые я кратко постараюсь высказать своё мнение. И в результате «перекрёстных» диалогов, возможно, выявится одна наиболее интересная тема (или хотя бы несколько, поскольку много проблем обсуждать одновременно трудно для восприятия и понимания). Итак, в добрый путь. Вы написали: "Получив известие о смерти человека, столь сильно на меня повлиявшего, я стал вспоминать канву наших с ним дискуссий, местами снова её перечитал и заодно решил проверить, не появилось ли в философской мысли за последние 20 лет что-нибудь новое (или ранее мне неизвестное) на тему детерминизма и свободы воли. Запустив поиск в Литресе по ключевым словам, я наткнулся на книгу Майкла Газзаниги "Кто за главного. Свобода воли с точки зрения нейронауки". «Я прослушал книгу Газзаниги. Мои опасения были напрасными, я в целом скорее согласен с философскими взглядами автора. Большая часть книги — это описание работы мозга и психологии, философии он касается лишь постольку поскольку, но там, где касается, идёт близко к нашей дискуссии с Хоцеем, и даже толкует о том, что часть феноменов (таких, как свобода воли, вина, ответственность и пр.) возникает и имеет смысл только в результате взаимодействия «мозгов», то бишь мыслящих субъектов, и не имеет смысла вне этого контекста.» Я с этим не совсем согласен. Вина (виновность), то есть специфическое отношение человека к поведению другого человека или самого себя, и ответственность, то есть обязанность личности держать ответ за свои действия перед другими людьми или самим собой, предполагает наличие социума, то есть других людей. Это верно. Робинзон Крузо, бродящий в одиночестве по своему малообитаемому острову, быть виновным, иметь вину не может и потому ответственности за своё поведение не несет. Её просто не перед кем нести. Разве что перед попугаями и козами. Но вряд ли они оценят такую придурь. А вот «свобода воли» у Робинзона Крузо не исчезнет при попадании на остров и не возникнет в момент появления на острове Пятницы, как например, вина перед Пятницей или ответственность за поведение, наносящее ущерб этому самому Пятнице. «Воля» (воление, проявление воли) присуще человеку уже по самому тому, что он человек. Это его индивидуальный атрибут. Для проявления воли человеку не обязательно присутствие других людей. Конечно, воля формируется в процессе социализации ребенка, то есть как бы зависима от социума, но тут наличие или отсутствие воли зависит от социума, а сам человек формируется в процессе его жизни в обществе себе подобных как именно человек со всеми своими атрибутами, в том числе и с «волей». Поэтому такое перечисление через запятую разных феноменов мне кажется некорректным. «И что интересно - Газзанига ввёл понятие, которого мне так не хватало, когда я формулировал свои проблемы в понимании связи материального мира и человеческого разума, а именно «нисходящая причинность». Я сейчас понимаю, что корнем моих проблем было признание только «восходящий причинности» – когда взаимодействие на определённом уровне организации материи порождает, является причиной формирования новых уровней и, как мне казалось, закономерностей на этом уровне. Газзанига же рассматривает в том числе нисходящую причинность, когда вещи (выражаясь нашим языком) нового уровня воздействуют на нижний уровень и являются причиной для событий на этом уровне.» Ох уж эта причинность! Куда только ее не пристраивают. Везде, где обнаруживают хоть какое-то отношение между объектами, так сразу считают эти отношения причинно-следственными. Давайте попытаемся хотя бы вкратце разобраться с этой пресловутой «казуальностью». Начну с того, что в реальном мире проявляются три явления: материальные объекты или вещи (это не одно и то же – о чем напишу ниже, но для краткости буду пока писать «вещи»), события, происходящие с этими вещами и свойства вещей и событий. Кроме вещей, событий и свойств имеются еще и отношения между этими явлениями. Соответственно, можно обнаружить шесть видов отношений: вещь – вещь вещь – событие вещь – свойство событие – событие событие – свойство свойство – свойство. Так вот, причинно-следственной связью является лишь отношения «событие – событие». Например, действие одной вещи (причина) ПЕРЕХОДИТ в действие другой вещи (следствие). При этом первое действие (причина) исчезает, а второе действие (следствие) появляется вслед за этим исчезновением. Поэтому я и использовал понятие «переходит». Или, например, действие одной вещи (причина) ЗАПУСКАЕТ изменение второй вещи (следствие). Одно событие – действие, ЗАПУСКАЕТ другое событие – изменение. В качестве «классического» примера причинно-следственных отношений принято описывать соударение двух бильярдных шаров (или в идеализированной форме двух сферических «коней» в вакууме). И тут прослеживается не одна, а множество причинно-следственных связей: первый шар ударяет по второму шару (действие) и это событие, во-первых, ЗАПУСКАЕТ другое событие – изменение положение второго шара в пространстве, то есть его движение, и, во-вторых, ПЕРЕХОДИТ в действие молекул второго шара в точке соприкосновения шаров на иные молекулы, что ЗАПУСКАЕТ следующее событие – изменение структуры шара, увеличение кинетической энергии молекул второго шара и т.д., то есть изменение внутренних процессов взаимодействия молекул второго шара. Но и это еще не всё. В-третьих, действие первого шара ВЫЗЫВАЕТ противодействие со стороны второго шара, а уже это вторичное действие против и ЗАПУСКАЕТ изменения первого шара, и ПЕРЕХОДИТ в действие молекул первого шара и последующими ЗАПУСКАНИЯМИ изменений первого шара. Первое действие исчезает, а второе действие – противодействие - ЗАПУСКАЕТ взаимодействие частичек первого шара, что приводит к изменению пространственного положения второго шара (точнее, к изменению изменения). Как видите, тут много явлений, причём имеются ещё и нюансы. Но в данном случае моя задача просто показать, что причинно-следственные отношения – это отношения между событиями: действиями, процессами, изменениями, состояниями и т.д. И уже здесь особенно важно все их различать. А отличать их можно по особенностям каждого явления. Соответственно, желательно эти особенности наименовать различными понятиями. Частенько, правда, не хватает словарного запаса для всех нюансов. Вот потому я и написал слова, как мне кажется, характеризующие эти особенности отношений, заглавными буквами. «Переходит» отличается от «запускает» и оба они - от «вызывает». Соответственно, по этим понятиями можно легко сообразить, что «переходят» друг в друга действия, «запускает» действие изменения, а действие «вызывает» противодействия. А что уж говорить об отношениях других феноменов, которые являются не причинно-следственными. Применяя одни и те же понятия, мы легко путаемся, принимая одни отношения за другие. Так, вещь не может быть причиной ни другой вещи, ни события, ни свойства. Отношения между вещами, к примеру, могут быть: - порождающим - мать порождает дитя, то есть новая вещь возникает из самой порождающей вещи; - создающим – скульптор создает статую, то есть новая вещь возникает не из самой вещи, а из окружающих вещей; - производящим – печень производит жёлчь, то есть вещь возникает из самой порождающей, но производит не подобную себе, как при порождении, а нечто иное; - вхождения-содержания - Солнечная система содержит в своем составе планету Земля, а последняя входит в первую, то есть вещь, как элемент, входит в вещь, как систему и т.д. Таких отношений множество, и все их нужно отличать не только друг от друга, но особо от отношений причины и следствия. Почему я считаю это важным и уделил этому столько внимания? Для чего я занимаюсь этим нудным, как сказал однажды Материалист, крючкотворством? Потому что часто в некорректном наименовании и кроется путаница, а следовательно, и ошибка. А ошибки хотелось бы исключить. Например, очень распространены выражения: «мозг порождает мышление» или «мозг порождает сознание». Хорошо если люди, пишущие такие утверждения, понимают данные отношения между мозгом и мышлением (или сознанием) правильно. Однако чаще всего под «порождением» понимается именно отношение двух вещей (материальных объектов) наподобие «мать порождает дитя» или «печень порождает (производит) желчь». И тогда мышление и сознание априори, ещё до начала размышлений, понимаются исследователями как некие вещи. Соответственно, исследователи и рассуждать о мышлении и сознании будут как о вещах. Но мышление и сознание – не вещи. И тут термин «порождение» неуместен. Мышление – это процесс «оперирования» мозгом мыслями, то есть некими комплексами представлений и образов. Сознание же, точнее, сознательность, является свойством мозга. Поэтому желательно отношения между мозгом (вещью) и мышлением или сознанием (не вещами) обозначать отличными друг от друга и от понятия «порождение» терминами. Например, мозг ОСУЩЕСТВЛЯЕТ мышление и мозг ОБЛАДАЕТ сознанием. Конечно, возможно, Вам данные понятия не нравятся, может быть, это неудачные термины. Хорошо, я не гордый, согласен на любые иные, лишь бы мы с Вами договорились между собой о том, что за реальность стоит за тем или иным понятием, то есть каковы значения терминов, и тогда нам будет легче не запутаться. Так как я считаю все изложенное важным, то не откажу себе в удовольствии привести ещё пример. Возьмём аналогом к утверждению «мозг осуществляет мышление» или проще «мозг мыслит» такое выражение: «человек ходит», то есть «человек осуществляет ходьбу». Переделаем её в неправильную форму – «человек порождает ходьбу», и тут сразу получится нелепость. Ходьба как бы отделяется от человека, становится отдельной сущностью. Тут уже недалеко до того, чтобы объявить саму «ходьбу» чем-то данным человеку свыше. Абсурдность такого предположения очевидна. Но вот в случае психических явлений именно такая подмена, а я готов назвать это спекуляций, оказывается вполне возможной. Отсюда утверждение, взятое в виде: «взаимодействие на определённом уровне организации материи ПОРОЖДАЕТ (я выделил, простите за наглость – Г.М.), является причиной формирования новых уровней и, как мне казалось, закономерностей на этом уровне», - не совсем корректна. Повторюсь, взаимодействия (события) не могут порождать что-либо, так как события не вещи. События могут переходить (заменять, запускать, вызывать и т.д.) в события, например действия могут лишь переходить в иные действия. В данном случае действия вещей «нижнего» уровня переходят (или запускают и т.д.) действия вещей «высокого» уровня. Скажем, упорядоченное взаимодействие (множество действий) клеток нашего организма (точнее, органов и систем, то есть комплексов клеток) запускают такой процесс, как ходьба. И причиной ходьбы является упорядоченное взаимодействие комплексов клеток: костей, мышц, сухожилий, кровеносной системы и прочих. Но взаимодействие вовсе не порождает вещи и тем более их классификационное (то есть выдуманное нами) множество, то есть «новый уровень». А закономерности – это вообще отдельная ария. Исходя из всего вышеизложенного, стоит, видимо, порассуждать теперь и об уровнях материи и их отношениях. Кстати, мы с Сашей об этом много говорили. Тут всё не так просто, как кажется на первый взгляд. Изначально представляется очевидным: вот общества, вот организмы, вот клетки, вот молекулы, вот атомы и т.д. Все они различаются между собой, и мы на основании их отличий «помещаем» (мысленно, конечно) каждого из них на свой уровень. Производим классификацию. (Замечу, что реально уровней не существует, это наша мыслительная операция систематизации вещей, мы создаём систему понятий в виде иерархии «класс-род-вид». Вещи просто существуют вне зависимости от того «затолкали» мы их в тот или иной «уровень» или нет). Итак, разбиение вещей по уровням мы произвели. Но тут же возникает вопрос: каким образом мы это сделали? Как мы определяем, что та или иная вещь относится к тому или иному уровню? Любое различение вещей производится по их свойствам. (Тут опять приходится оговариваться, что, если быть точным, то не по свойствам, а по признакам. Но не буду вдаваться ещё и в это). Вот мы и подобрались к самой непростой категории – свойству. Что же это такое? Свойство – это определённость, то есть то, что отличает одну вещь, событие или отношения от другой. Помидор отличается от огурца, потому что у них различные свойства. Чихание отличается от брандспойта, мышление от рассвета или человек от реакции этерификации потому, что они все имеют различные свойства. И отношение свойств ко всем остальным явлениям таково, что вещь, событие, отношение, да и само свойство ОБЛАДАЮТ свойствами, а свойство – ПРИСУЩЕ этим явлениям. Это отношение принадлежности. Но вернемся к уровням. По разным уровням мы «разложили» вещи потому, что различаются их свойства. Например, свойства клеток отличаются от свойств организмов. Но при этом некоторые свойства организмов и клеток все же сходны. Так, организмам присущи свойства клеток, но еще имеются и иные - отличные. Вот эти различные свойства клеток и организмов нам и важны для выделения клеточного и организменного уровней. Причем такими «уровневыми» свойствами должны обладать все вещи данного уровня, но эти же свойства не должны быть присущи вещам другого уровня. Проще говоря, у всех клеток должно обнаруживаться свойство «А», которое не обнаруживается у всех организмов. И наоборот, у всех организмов должно обнаруживаться свойство «В», которое отсутствует у всех клеток. Или нужно хотя бы найти у организмов как минимум одно свойство, которого нет у клеток. И тогда у организмов количество свойств будет на одно больше, чем у клеток, а потому мы смело сможем назвать уровень клеток «нижним» как менее сложный, а уровень организмов – «высоким» как более сложный. Понятно, что все эти рассуждения относятся и к социальному, и к молекулярному, и к атомарному и всем прочим уровням. Итак, наша задача заключается в том, чтобы найти такие множества вещей, свойств (или хотя бы одного свойства), которых нет у других множеств вещей. Это множество и будет обозначаться, как уровень этих вещей. Опять же рассмотрим это на примере организмов и клеток. Имеется ли такое свойство у множества (суммы, совокупности) организмов, которого нет у множества клеток, а также у множества молекул, множества атомов и т.д.? И тут мне на ум приходит только три таких свойства: размеры, состав и действия. (Если кто найдет другие – милости просим). Организмы – большие, клетки – меньше, молекулы ещё меньше и т.д. Но тут нас ждёт одна проблема и разочарование. Проблема заключается в том, что вначале необходимо определиться: что мы принимаем за размер: длина (протяжённость) или объём? Например, нить молекулы ДНК имеет большую длину, чем, допустим, длина клетки, в которой она находится, но её объём гораздо меньше. Так что же следует взять в качестве критерия сравнения? Это, в общем-то, неважно. Какой из параметров мы ни приняли бы за критерий сравнения, всё равно нас ждёт разочарование, так как существуют многоклеточные организмы, которые меньше, чем некоторые клетки - хоть в длину, хоть в объёме. Так, одноклеточная ксенофиора Syringammina fragillissima имеет размер «тела» до 20 см, а многоклеточное насекомое Dicopomorpha echmepterygis (перепончатокрылое) таково, что длина его тела составляет 139 мкм (0,139 мм). При этом объём первой также больше второй, потому что ксенофора имеет сферическую форму, а насекомое ближе к цилиндрической. Или другой пример: млекопитающее - свиноносая летучая мышь (Craseonycteris thonglongyai), длина тела которого - 2,9—3,3 см, а размах крыльев — от 13 до 15 см. То есть и длина, и объём данного млекопитающего меньше, чем у одноклеточной ксенофиоры. И ксенофиора не единственная «гигантка». Поинтересуйтесь Ацетабулярией (лат. Acetabularia), также известной как «бокал русалки». При желании можно найти и другие примеры. Скажем, нейрон жирафа протягивает свой аксон на несколько метров. Однако надо признать, что, сравнивая другие уровни, можно заметить, что, видимо, клеточный и организменный уровни всё же исключение из правил. Не знаю, можно ли найти клетки меньше, чем молекулы, но организмы явно больше молекул, а социумы гораздо больше и организмов, и клеток и тем более молекул и атомов. Таким образом, если уж сильно не зацикливаться на всевозможных исключениях, то размер вполне можно принять за критерий. Но он всё же какой-то интуитивно недостаточный. Ведь Солнечная система больше, чем сообщество организмов, но вряд ли на этом основании стоит выделять подобные объекты на особый уровень. Хотя в научной среде и принято «делить» Мир на макро и микро, но эта классификация очень уж грубая. Вторым параметром можно взять «состав». Так, организмы состоят из клеток, клетки из молекул, молекулы из атомов и т.д. в бесконечность. Да, я ещё забываю и сообщества людей, муравьёв и других, состоящих из организмов. Опять же, на первый взгляд, всё довольно понятно. Но, как всегда, имеется проблема. Она заключается в том, что я до сих пор писал о материальных объектах только как о вещах. Вещи – это единые цельные материальные объекты, состоящие из функционально специализированных частей, представляющих из себя другие вещи. Так, организм – это вещь, состоящая из специализированных клеток, выполняющих в организме те или иные функции. Клетка – это вещь, состоящая из специализированных молекул, выполняющих в клетке определённые функции и т.д. в бесконечность. Не забываем и про сообщества. Однако материальные объекты представлены в этом лучшем из миров не только вещами. Кроме них вполне «счастливо» существуют и колонии, и скопления. Скопление – это простое множество вещей, совместное пребывание в ограниченном пространстве которых осуществляется внешними воздействиями. Примерами могут служить: заключённые в тюрьмах, кровь в кровеносной системе, неон в трубках светильников и т.д. С примером скоплений сообществ уже возникают трудности. Можно ли считать сосредоточение их только на планете Земля скоплением? Но не буду на этом останавливаться. Существование скоплений определяется именно внешними «силами». Как только воздействие, соединяющее вещи в скопление, прекращается, скопление либо распадается под действием внутренних взаимодействий, либо, в случае отсутствия последних, некоторое время сохраняется до тех пор, пока такие внутренние взаимодействия или внешние воздействия его не разрушат. Колония - это более устойчивое образование. Она образуется тогда, когда совокупность вещей формируется внутренними взаимодействиями. Например, семья - это группа людей, связанных внутренними отношениями, вольвокс является колонией одноклеточных водорослей, целлюлоза представляет из себя соединение молекул сахаров, кристалл поваренной слои состоит из атомов натрия и хлора и т.д. С сообществами, как обычно, непонятно – что можно принять за колонию сообществ? Множество муравейников в лесу? И тут возникает вопрос: к какому уровню «причислить» ту или иную колонию или скопление? Вольвокс следует отнести к клеточному уровню или к организменному. А атмосфера Земли как отдельный объект - это вроде как молекулярный уровень, но его размеры превосходят все вещи не только клеточного, но и организменного, и сообщественного уровней. Опять же напомню и о Солнечной системе. Куда её приткнуть, несчастную? Кроме того, трудно обнаружить чёткую грань между скоплениями, колониями и вещами. Скопление постепенно может переходить в колонию, когда взаимодействия в этом скоплении вещей становятся гораздо сильнее внешнего «собирающего» фактора. Колония постепенно, по мере специализации своих членов, превращается в вещь. Многоклеточная нитчатая водоросль Spirogyra – это ещё колония одноклеточных водорослей или уже целостная вещь? А вольвокс или медуза? Кристалл, состоящий из молекул, представляет из себя колонию или вещь? А вирусы – это ещё кристаллы или уже организмы? Все эти вопросы из серии – где грань между волосатым человеком и лысым? Можно, конечно, каждую ступень наделить своим именем: колония – сверхколония 1 – сверхколония 2 … недовещь 2 – недовещь 1 – вещь. Но очень уж эта громоздкая классификационная система получается. Соответственно, и такой критерий различения вещей разных уровней, как состав, тоже оказывается не очень надежен. Наконец, третий параметр – новые действия, которые появляется у вещи, состоящей из иных вещей, не имеющих данное действие. Обычно это явление носит название «эмерджентность». Например, атом водорода и атом кислорода «электрически» нейтральны, а вот молекула воды представляет из себя диполь, что позволяет ей образовывать с другими диполями так называемые «водородные связи». То есть тут возникает новое взаимодействие, не имеющееся у атомов водорода и кислорода. Молекулы РНК или сложного белка существует сама по себе в «обычных» условиях крайне недолго, окружающая среда их быстро разрушают. А в кооперативе с липидами эти молекулы вполне себе благоденствуют. Липидная оболочка из жирных кислот образует в воде капсулы, внутри которых или в самом слое липидов иные сложные молекулы могут существовать длительное время и имеют возможность, например, размножаться. Возникает новое событие, которого не имелось у молекул. Две клетки, объединившись, могут поделить функции, и тогда одна клетка (совокупность клеток), двигая ресничками, будет создавать поток воды, а другая клетка (совокупность клеток) будет отлавливать и переваривать пищу, попавшую в этот поток. При этом вторая клетка будет делиться с первой пищей. Возникает взаимодействие и функциональность частей целого. У такого многоклеточного организма возникает и новое взаимодействие со средой. Примеров можно приводить множество. Я думаю, это и так понятно. Итак, «высокий» уровень материи – это простое, суммарное, численное множество всех вещей, которые отличаются от вещей «низких» уровней материи тем, что «высокоуровневые» вещи, как правило, больше размерами, состоят из «низкоуровневых» вещей и имеют «эмерджентное» свойство своих взаимодействий со средой, которого нет у «низкоуровневых» вещей. Тут надо отметить, что понятия «высокий» и «низкий» - относительны и зависят от того, какие уровни сравниваются (ещё раз напомню, что и сравнение, и разбиение на уровни есть познавательные операции и сами по себе, онтологически вещам не присущи). Клеточный уровень – «высокий» по сравнению с молекулярным, но «низкий» по сравнению с организменным. Это понятно. Гораздо сложнее помнить, что речь идёт только о вещах, то есть именно о целых с их функциональными частями. В реальности же присутствуют ещё и колонии, и скопления. А у действий этих материальных объектов, как правило, нет эмерджентных свойств. (Я написал «как правило», таким нехитрым способом самоустраняясь от рассмотрения этапов превращения колонии в вещь с хитрым моментом возникновения этого самого нового эмерджентного свойства). Колония действует таким же образом, как и член колонии, только это действие «усилено», представляет из себя сумму действий. Сумма может быть пространственная, временная, по мощности и т.д. в зависимости от свойства самого действия. Но это опять нюансы для нас неважные. Да и сами вещи могут взаимодействовать не только как вещи, то есть не только вновь возникшими действиями с эмерджентными свойствами, но и как простая колония. Человек может общаться с другим человеком именно как человек, но может и упасть на этого человека с крыши вполне себе как некая колония колония колония колония … гравитонов, то есть вещей лишь гравитирующих, то есть как «физическое тело». А может реагировать с кислотой, как совокупность молекул щелочи, металлов и т.д., то есть как колония молекул. Этот момент нужно всегда держать в фокусе внимания. Вещи «высокого» уровня сохраняют возможность взаимодействовать с «низкоуровневыми» вещами действиями, характерным для последних. Но эти взаимодействия они осуществляют не как вещи, а как колонии. Поэтому человек не взаимодействует с клетками, молекулами, атомами и т.д., как человек. Эти взаимодействия осуществляют клетки, молекулы, атомы и т.д., из которых состоит человек. Так для чего я всё это писал? Уже забыл. Привет, деменция. Вернусь к цитированию: «И что интересно - Газзанига ввёл понятие, которого мне так не хватало, когда я формулировал свои проблемы в понимании связи материального мира и человеческого разума, а именно «нисходящая причинность». Я сейчас понимаю, что корнем моих проблем было признание только «восходящий причинности» – когда взаимодействие на определённом уровне организации материи порождает, является причиной формирования новых уровней и, как мне казалось, закономерностей на этом уровне. Газзанига же рассматривает в том числе нисходящую причинность, когда вещи (выражаясь нашим языком) нового уровня воздействуют на нижний уровень и являются причиной для событий на этом уровне.» Да, вспомнил. Первое – понятия должны быть чёткими, ясными, определёнными, однозначными. Иначе реального понимания не будет. Понятия «нисходящая причинность» и «восходящая причинность» мне остались непонятными. Даже после того, как я перечитал книгу уважаемого мною Майкла Газзанинги. Второе – определённые понятия не должны менять своё значение по ходу рассуждений. Всё же законы логики нужно соблюдать. Опять же приведу примеры по занимающему меня феномену сознания из книги того же Майкла Газзанинги «Кто за главного? Свобода воли с точки зрения нейробиологии». «C точки зрения современной нейробиологии сознание не представляет собой единый, общий процесс.» То есть сознание – это процесс, на только не единый и не общий. «Сознание есть эмерджентное свойство.» Здесь сознание уже свойство. «Сознание течет легко и естественно от одного момента к другому в соответствии с единой, цельной и связной “сюжетной линией”.» Здесь вообще непонятно: что «течет» по «сюжетной» линии? То ли мысль, то ли что? «Эмерджентное состояние сознания проистекает из отдельных психических систем, причем если они разъединены или повреждены, то исчезает основообразующая схема, которая порождает эмерджентное свойство.» Состояния могут иметь только вещи. То есть сознание в данной цитате представляет из себя некую вещь. Причем состояние этой вещи «проистекает» (на самом деле, видимо, возникает) из каких-то «отдельных психических систем». И если учесть, что данные системы могут быть разъединены и повреждены, то это просто части мозга. Соответственно, в данной цитате сознание – это мозг. Итак, мы видим, что буквально на нескольких страницах, расположенных рядом, мы имеем три определения сознания: это процесс, это свойство, это вещь, то есть, видимо, мозг. И такая смена значений одного понятия у наиболее адекватного учёного! У остальных ещё хуже. Да он и сам признаёт, что понимания феномена сознания до сих пор нет. «Определение, написанное психологом Стюартом Сазерлендом, занятно, если не поучительно. СОЗНАНИЕ. Обладание ощущениями, мыслями и чувствами: осознание. Понятие невозможно определить, кроме как в терминах, которые лишены смысла без представления о значении сознания. Сознание есть интереснейшее, но неуловимое явление – невозможно точно определить, что оно такое, что делает или зачем возникло. Ничего, стоящего прочтения, о нем написано не было.» (Sutherland S. (1989) The international dictionary of psychology. NY: Continuum. «Проблема с сознанием в том, что оно окутано тайной.» Даже если мы не представляем, что есть сознание, то есть у нас нет определённого, чёткого понятия «сознание», то это вовсе не значит, что данного хоть и «туманного» понятия не надо придерживаться. Смена его значение по ходу рассуждений лишь больше запутает. Лучше было бы не применять данное понятие вообще. Однако я, кажется, отвлёкся. Стоит вернуться к «нисходящим и восходящим причинам». Только я, пожалуй, прервусь. Ибо и так «дал стране угля». В ответ на один абзац «накатал» 8 страниц текста. Прямо красавец комбайнер-стахановец. Так что продолжение следует, если, конечно, не прилетит «черный лебедь» и не клюнет меня в темечко. (Или это «жаренный петух» должен клюнуть в иное место? Что-то я запутался). Спасибо за терпение. 22.08.24

Вадим Протасенко: Уважаемый Мунир, как говорится сколько лет, сколько зим! Очень рад Вашему подключению к дискуссии. А то складывается невольное ощущение, что мы с Материалистом уже почти месяц очень громко, так что бы нас было хорошо слышно окружающим, беседуем в пустой комнате… Вдвойне рад поговорить «о вкусе устриц и кокосовых орехов с теми, кто их ел». Внимательно несколько раз перечитал ваш текст. Что хочу сказать…. В последние годы, после активного участия в философских дискуссиях на этом и других форумах в начале двухтысячных, я «отошел от дел» и довольно редко размышлял на философские темы. Как говорится у Гумилева: «Ведь мир иной меня обворожил простой и грубой прелестью своею». Но все же, когда мне доводилось обращаться к кой либо философской (или около) проблеме, я вспоминал Хоцея и размышлял, интересно, а вот что бы он сказал, по тому или этому поводу, уж он то бы все разложил по полочкам, но обращаться к нему с пустяками так и не решался…. Когда же я получил известие о смерти Александра, пришло некоторое опустошение и ощущение, что все, теперь уж некому будет помочь моему мозгу справиться с проблемой, которую он сам решить не в состоянии… Читая ваш текст я испытал некоторую ностальгию…Вот оно! Есть еще порох в пороховницах! Мунир, меня не нужно убеждать в важности того анализа, который проводите вы, я не воспринимаю его как «крючкотворство» меня этому научил еще Хоцей. Хотя помню, что поначалу читая его ответы я даже несколько раздражался, о чем он пишет? Уводит куда то в сторону от главного, я же его не об этом спрашивал, и т.д. Но сейчас я сам учу своих детей, что когда перед ними стоит вопрос, то сначала нужно анализировать каждое слово в вопросе, что оно означает, какому понятию и референту в окружающем мире соответствует, может после анализа и сам вопрос пропадет… Не уверен, что меня самого на такой анализ всегда хватает, но стремлюсь соответствовать… Те мои слова, которые вы принялись детально разбирать и критиковать, я специально сформулировал так как делал это двадцать лет назад. Сам я так давно уже не мыслю (хочется надеяться..) Что касается разбора высказываний Газзаниги, то меня самого не хватило, чтобы разобрать их так, как делаете вы. Возможно потому, что текст его я не читал, а только слушал, ведя машину. Очень сложно уловить такие нюансы при прослушивании. Впрочем, еще не нужно забывать и про «трудности перевода», свою лепту могут вносить и переводчики, по уму бы в оригинал текста заглянуть… С интересом буду ждать продолжения ваших размышлений, куда же они нас заведут... У меня у самого есть желание высказаться по двум аспектам, затронутым как в книге Газзанига, так и в нашей дискуссии с Хоцеем. Как мне кажется, со временем я наконец осознал почему из "Законов" одного уровня не "вытекают" и в принципе не могут быть предсказаны "Законы" другого, более высокого уровня. Ранее я принял это как факт, но покоя он мне не давал… И еще у меня появился ответ на вопрос детерминирован наш Мир или нет. Хоцей в свое время писал, что не видит проблем со свободой волей в детерминированном Мире, и лишь коротко обмолвился о том, что с детерминированностью Мира не все так просто. Подтверждаю, «не все так однозначно», Мир не детерминирован. Но обо всем этом позже – нужно время, чтобы сформулировать свои мысли.

Мунир: Доброго всем настроения! Я, с вашего позволения, продолжу свои рассуждения на тему «восходящих и нисходящих причин», которые, по выражению Вадима Протасенко, «ввёл» Газзанига. Но предварительно, принося свои извинения, я хотел бы уточнить один момент. В предыдущей статье я сетовал на то, что уважаемый Майкл Газзанига иногда нарушает законы логики, меняя значения используемых понятий по ходу своих размышлений. Возможно, что я слегка поторопился, потому что, являясь русскоговорящим человеком, я знаком с книгой автора только в русском переводе. Английский язык я знаю недостаточно хорошо (хотя в бытность студентом «промышлял» переводами сугубо технических текстов на заказ), поэтому, возможно, в оригинале приводимые Газзанига понятия имели несколько иной смысл. Так понятие «разум» на английском языке переводчик вполне мог перевести и как «сознание». То есть, возможно, Газзанига использовал несколько терминов с разными значениями, а в русском переводе этот нюанс исчез. Я не знаю этого и мне не досуг еще и сравнивать перевод с оригиналом, а потому приношу извинения если что-то напутал. Ну, а теперь, выдав такое «лирическое» отступление, вернусь к «физическому». Что же это за «американские горки» такие? «Восходящая причинность» и «нисходящая причинность». Прежде всего, и та, и другая – это причины, то есть отношения событий. «Восходящая» в данном контексте – это какой-то переход от событий «низкого» уровня к событиям «высокого» уровня. То есть события, происходящие с вещами «низкого» уровня, должны причинять (переходить, запускать или подобное) события, происходящие с вещами «высокого» уровня. Возьмем, в качестве примера, наиболее близкие к нам уровни: клетки и организмы, то есть тот случай, когда клетки (точнее, совокупности клеток – органы) взаимодействуют между собой. Например, диафрагма и ребра, под действием мышц, перемещаются, и легкие сжимаются. Поток воздуха из легких вырывается наружу. Осуществлено событие – выдох. Если при этом еще и гортань, связки, язык, губы и т.д. занимают определенное положение, то возникает «звук». Множественность подобных взаимодействий органов (совокупностей клеток) – выдохи, звуки составляют такое явление, как речь. То есть множество событий «низкого» уровня – взаимодействие клеток, через события промежуточного «органного» подуровня (или надуровня, или межуровня в зависимости от того, с какой стороны смотреть), посредством взаимодействия мышц, сухожилий, костей и т.д. – «приводит» к появлению такого действия «высокого» организменного уровня, как речь. Множество взаимодействий частей целого, в нашем примере, клеток (органов) организма, обычно, именуются «процесс», а «внешнее» действие целого – «поведение». Тут стоит отметить такие важные моменты: во-первых, действие вещи «высокого» уровня – это и есть взаимодействие вещей «низкого» уровня, как их комплексное, совместное, единое действие для вещи «высокого» уровня, например, другого человека. Это своеобразная причинно-следственная связь, специфическое причинение, отличное от других её видов. Процесс и есть поведение, движение мышц и прочих органов и представляет из себя говорение, то есть речь, как поведение. Следствием этого процесса-поведения и является речь, как результат. Поведение человека представляет из себя процесс взаимодействия его органов. Причина тут двоякая: «изнутри» - процесс, «снаружи» - поведение. Следствие одно – речь. Во-вторых, действие вещи «высокого» уровня не просто есть абы-какие взаимодействия вещей «низкого» уровня, а их упорядоченные взаимодействия. Причем порядок действий тут тоже непростой. Если для колоний, например, также характерно совместное действие членов колоний, но эти действия (даже не взаимодействия), взятые уже как действие самой колонии, есть лишь суммарное (простое сложение) воздействие на другие вещи окружающего мира, которое отличается не качественно, а лишь количественно от единичных действий членов колоний, то в случае с вещами-целыми взаимодействия вещей-частей - упорядоченные, то есть не просто суммированные, а взаимообусловленные, имеющие некую очередность переходов и запусков взаимодействий частей целого, то есть вещей «низкого» уровня, и такие упорядоченные, взаимообусловленные цепочки их действий приводят к возникновению качественно нового действия целого, к поведению вещи «высокого» уровня. В-третьих, упорядоченные взаимодействия вещей «низкого» уровня приводят к появлению качественно нового, не обнаруживаемого до этого момента, действия вещи «высокого» уровня, но только с точки зрения вещей «высокого» уровня. Например, речь, как поведение, говорение, является процессом создания колебаний воздуха, чего не могут произвести клетки, а только многоклеточный организм. И для других клеток эти волны воздуха представляют из себя не колебания воздуха, а действие молекул. А для человека – это уже не воздействие молекул и даже не просто колебания воздуха, а речь, нечто новое, информационное. То есть это новое действие обладает новым свойством. Клетки не могут выдыхать и уж тем более говорить. А организм может. Аналогичная ситуация предстает перед нами и в случае, если взглянуть на взаимодействия уже самих клеток, например, мышечных. И если мы сменим ракурс рассмотрения, заменим «облик» вещи «низкого» уровня на «обличие» вещи «высокого» уровня, в частности, молекулы, участвующие в «хороводе» сокращения клеток мышцы, будем считать вещами «низкого» уровня, а сами клетки - вещами «высокого» уровня, то в этом случае также обнаружится, что действие отдельной клетки является тем же самым, что и упорядоченные взаимодействия молекул: актина, миозина, всевозможных ферментов и т.д. (конкретика тут не важна). И все сказанное выше об отношениях событий вещей «высоких» и «низких» уровней применимо в общем виде и тут. Упорядоченные взаимодействия вещей «низкого» уровня – молекул, приводят к появлению качественно нового, не обнаруживаемого до этого момента, действия вещи «высокого» уровня – к «поведению» мышечной клетки. Молекулы не могут «сокращаться-расслабляться», а клетка мышцы вполне себе. И если продолжить это «соскакивание» с уровня на уровень дальше, то можно констатировать и то, что сами действия молекул, скажем, частей миозина (как промежуточный под- или надуровень) является «результатом» взаимодействия атомов, из которых состоит этот белок. Можно так «изгаляться» вплоть до бесконечности, ибо неизвестных, но предполагаемо существующих уровней материи бесконечное число, которые когда-нибудь все же, я надеюсь, будут открываться. Так вот, если посмотреть на эту причинно-следственную цепочку, наоборот, от атомов к человеку, то есть перевернуть эту «лестницу» отношений событий разных уровней, то такую «картину маслом», и принято обозначать, как «восходящая причинность». То есть упорядоченные взаимодействия вещей «низкого» уровня являются при взгляде, так сказать, «снаружи» действиями вещи «высокого» уровня, представляя из себя причину (приводя к появлению) некоего результата этого действия, то есть другого события - следствия. В свою очередь, упорядоченные взаимодействия вещей уже этого «высокого» уровня есть действия вещей еще более «высокого» уровня, выстраивая причинно-следственные цепочки вплоть до «наиболее высокого» известного нам уровня –общественного. Такова «восходящая причинность». Хочу еще раз напомнить два нюанса: первый, причинно-следственная связь имеется именно между событиями, а не материальными объектами или свойствами, второй, «восходящая причинность» присуща только событиям, происходящим с такими материальными объектами, как вещи, но не колонии или скопления. И эта, «восходящая причинность», отличается от «уровневой причинности» именно тем, что тут имеется переход от событий одного уровня (точнее событий происходящий с вещами одного уровня) к событиям другого уровня, причем «снизу» «вверх», где «верх» - это появление нового, «невиданного доселе» события. Так обстоит дело с «восходящей причинностью». А что там с «нисходящей причинностью»? Раз первое «восходит», а вторая «нисходит», то ситуация должна быть противоположной. «Восходящая причинность» — это когда события, происходящие с вещами «низкого» уровня (а точнее с частями целого), причиняют, являются причинами событий, происходящих с вещами «высокого» уровня (точнее с целыми, которые и состоят из тех самых взаимодействующих частей). Следовательно, «нисходящая причинность» по определению должно представлять из себя такую цепочку причинно-следственных связей, когда события, происходящие с вещами «высокого» уровня (целыми), причиняют, являются причинами появления событий, происходящих с вещами «низкого» уровня (частями). Как такое возможно? События, происходящие с вещами «высокого» уровня, в частности их действия, конечно, могут быть причинами событий, происходящими с вещами «низкого» уровня. Но тут есть очень важный нюанс. Дело в том, что действие вещи «высокого» уровня на вещь своего уровня кардинально отличается от действий этой же вещи на вещь «низкого» уровня. Так, речь является действием человека, именно как человека, и только на другого человека, как вещи «организменного» уровня. Это «уровневое» действие (поведение). На другом же уровне, клеточном, любые клетки, в том числе и человеческие, будут воспринимать речь не как собственно речь, а как воздействие молекул воздуха. Для клеток речь не существует. Они даже не смогут воспринимать речь, как колебания воздуха, подобно нечеловеческим организмам, допустим, насекомым, или колониям клеток, скажем, водорослям, для которых речь – это что-то вроде дуновения ветра. Аналогична ситуация и с клетками. Нейрон, производя медиаторы и выпуская их в синаптическую щель, воздействует на другой нейрон. Это взаимодействие одной клетки с другой клеткой именно как клеточное событие, на «клеточном» уровне. Но, например, с молекулами сахара (или глюкозы) взаимодействует не сама клетка, как целое, единое, а её функциональные части – молекулы ферментов, АТФ и т.д. Точно также и на молекулярном уровне. Вода, являясь растворителем, растворяет вещества с полярными молекулами. При этом молекула воды взаимодействует с диполем полярной молекулы, например, с тем же сахаром, образуя водородные связи. Это взаимодействие именно молекул, как целых. У частей молекулы – атомов, таких взаимодействий нет. Однако, с атомами, допустим, кислорода, сахар взаимодействует уже не как молекула, а как колония молекул, и кислород взаимодействует с одним из атомов сахара. Это совершено разные взаимодействия – событие разных уровней. Дальше я не решаюсь продолжить примеры, так как уровни элементарных частиц для меня «темный лес». Хотя различие взаимодействий атомов между собой и взаимодействие атома и фотона, вроде бы как, напрашивается. Всё, конечно, как мне кажется, гораздо хитрее, чем я описал. Жизнь всегда оказывается сложнее наших умственных схем. Так, борясь с болезнью и принимая пенициллин, например, мы действуем как люди, и вроде бы воздействуем на бактерии. Однако, мы не воздействуем на эту заразу напрямую, а создаем условия, при которой они гибнут. Короче говоря, моя мысль состоит в том, что никакой «нисходящей причинности» нет. Причинность есть, но она не «нисходящая», а так сказать, «уровневая». Вещи «высокого» уровня, именно как целые, как единые, не взаимодействуют с вещами «низкого» уровня. Организмы, именно как организмы, действуют на иные организмы. Клетки – на другие клетки. Молекулы - на другие молекулы и т.д. С клетками же взаимодействуют не сами организмы, а клетки, части организма. С молекулами взаимодействуют молекулы клеток, а не клетки или организмы. С атомами … Ну, вы догадываетесь об продолжении этой цепочки в бесконечность. «Восходящая причинность» имеется в наличии, потому что упорядоченные взаимодействия вещей, объединенных в целостную совокупность, «переходят» в действие нового уровня, а точнее, являются действиями нового уровня, становясь причиной событий «высокого» уровня. Организмы, взаимодействуя друг с другом, могут «создать» материальный объект (стать материальным объектом) либо того же уровня, либо нового «высокого» уровня: колонию или вещь, очередь людей или социум. А вот уже сам этот социум, то есть вещь «высокого» уровня, с организмами, вещами «низкого» уровня, как именно социум, взаимодействовать не будет. Люди взаимодействуют не с социумом, как вещью «высокого» уровня, а с другими людьми, то есть на своем уровне. При этом действие одного человека, например, та же речь, оказывает влияние на другого человека, а не на социум. Общество людей не может разговаривать, точно также как и клетки. Социум не действует на человека, человек не действует на клетку и т.д. Но тут вроде бы можно попытаться как-то обнаружить «нисходящую причинность» в таком варианте, когда речь человека запускает изменения в действиях частей другого человека: его барабанная перепонка воздействует на молоточек и так далее по цепочке до возбуждения каких-то областей мозга. То есть действие «высокого» уровня – речь, является причиной действий вещей «низкого» уровня: клеток (комплекса клеток) человека. Но это не так. Речь воздействует именно на другого человека. У того в мозгу появляется образ или мысль. Это как раз и есть событие, произошедшее с вещью «высокого» уровня. А запуск действия всех этих органов среднего уха и нервной системы осуществляет не речь, а колебания воздуха. Речь является речью только на уровне человека. На уровне клеток (и скорее, даже на уровне молекул) – это движение молекул. Подобные действия может «запустить» и карандаш, воткнутый в ухо, и ветер, и даже, возможно, пучок фотонов, и прочие действия колоний молекул, атомов и т.д. Тут очень хочется заняться еще и рассмотрением того, что представляет из себя действие, каковы его разновидности: контактное или дистанционное, активное и реактивное и т.д., и т.п. Но это к нашей теме - психических явлений, имеет очень уж отдаленное отношение. Поэтому закругляюсь: причинность присутствует всегда. А вот её разновидность «восходящая причинность» только в отдельной конкретной ситуации. А «нисходящей причинности» нет вообще. Держа все эти нюансы в уме, перейду к рассмотрению того примера, который приводится Газзанигом, как иллюстрация «нисходящей причинности», и на котором останавливает свой взгляд Вадим Протасенко: «Поясняет он [Газзанига –Г.М.] это на крайне простом примере – на примере мяча, самопроизвольно катящегося по полу в его доме (построенном Газзанигой в своё время неаккуратно, с наклоном пола относительно горизонта). На уровне взаимодействия атомов мы не наблюдаем законов Ньютона, они появляются только на более высоком уровне. Соответственно, причина качения мяча по полу - это и действие гравитации, и то что Газзанига когда-то при строительстве плохо провёл измерения – для движения атомов мяча это нисходящая причинность. Ведь на уровне атомов нет причин для качения мяча по его кривому полу.» Во-первых, мелкие придирки. Удивило утверждение, что «на уровне взаимодействия атомов мы не наблюдаем законов Ньютона, они появляются только на более высоком уровне.» То есть на уровне атомов действие не равно противодействию? Атом не сохраняет скорость своего движения неизменной по величине и направлению, когда на него не действуют никакие силы? Ускорение, которое возникает у атома при воздействии какой-либо силы, не пропорционально величине этой силы? Риторические вопросы. Но для нас тут важен иной вопрос: разве атом водорода не притягивается к атому водорода? Между атомами нет сил гравитации? Это значит, что атомы не обладают массой (массой покоя, гравитационной, и т.д. - не хочу углубляться еще и в споры о том, что есть масса). Интересно, а в периодической таблице имени Менделеева цифра после названия элемента, например, у углерода – 12,001, что обозначает? Надеюсь, что приведенное цитатой утверждение все же лишь оговорка. Или я что-то фундаментальное пропустил? Во-вторых, мяч в данном примере катиться не «самопроизвольно», а под действием внешних сил. Самопроизвольное действие (поведение) – это когда оно совершается по «внутренним» причинам. В-третьих, сам выбор Вадимом Протасенко данного примера, а это случай механического изменения, движения, говорит сам за себя. Сколько не убеждал его Александр Хоцей, что события в Мире не являются все сплошь только движениями, а много еще и иных, но подсознательно Вадим выбирает именно то, что «ближе его сердцу». Это если и не диагноз, то хотя бы симптом. Но приглядимся внимательней к данному примеру. Мяч катится по наклонному полу, по мнению Газзанига, по двум причинам: как следствие гравитации, воздействие планеты Земля на мяч и потому, «что Газзанига когда-то при строительстве плохо провёл измерения». «Непонятки» начинаются уже с первой причиной. Да, гравитационное взаимодействие Земли и мяча является причиной движения мяча, то есть изменения его расположения относительно других объектов, например, нас, как наблюдателей. Однако, это взаимодействие есть причина именно движения, но не его особого вида – качения. Тут уж без чего-то еще, к примеру, наклонного пола не обойтись. Такова же должна быть диспозиция, чтобы мяч именно катился. Необходимо наличие: во-первых, мяча, во-вторых, планеты Земля, в-третье, пола. Ну, еще тут затесался и наблюдатель, которого можно не учитывать. Между всеми этими объектами имеются те или иные отношения. Мяч лежит на полу. Мяч притягивается к Земле. Доски пола лежат на поверхности Земли (условно, без детализации). Земля притягивает пол. Происходит событие: мяч катится по полу. Какова причина этого события? Причина движения мяча – притяжение Земли. Если мы возьмем мяч и, подобно Галилею из легенды, взберемся на Пизанскую башню, то отпустив его обнаружим, что мяч падает на Землю, то есть двигается относительно нас. При этом никакого пола тут нет, а движение есть. Если же мы в следующий момент времени, подобно космонавту Леонову, выйдем в открытый космос с мячом, «лежащим» на полу, то мяч не будет двигаться относительно нас, а так и будет «лежать» на этом полу. То есть исключив планету Земля из этой ситуации мы уничтожили и движение мяча. В данной же нам ситуации, когда присутствуют все элементы нашего эксперимента, мяч не просто движется, он катится, то есть совершает особую разновидность движения. Не падает, не прыгает, а катится. И у этого тоже есть своя причина. То есть для того, чтобы мяч двигался необходима одна причина – взаимодействие мяча и Земли. Для того, чтобы мяч катился необходимы две причины – взаимодействие мяча и Земли, а также взаимодействие мяча и пола. Причина – есть то, что причиняет следствие – то, что получается в результате этого причинения. Без причины не может быть и следствия. Для появления следствия необходима причина. Точнее сказать, без причиняющего события не может быть и следующего события (не в плане количественном, а в бытийном). Причина события – это необходимость появления следствия. Но кроме необходимости, должна быть еще и возможность появления события. Не все, что необходимо, возможно. Для того, чтобы событие произошло должны быть не только причины, необходимости, но и условия, то есть возможности. И в зависимости от условий причина реализует (причинит) конкретный вид причиненного события. Ведь условия могут быть вообще запретительными, и тогда событие, несмотря на наличие причины, то есть необходимости, не произойдет. Так, при малом наклоне пола относительно Земли (не вдаваясь в рассуждение еще и о том, что такое «наклон») мяч не покатится по полу, то есть движения относительно наблюдателя не произойдет. Следовательно, при рассмотрении ситуации в ракурсе лишь движения, притяжение Земли есть необходимость этого движения, его причина, а взаимодействие мяча и пола является условием этого движения, его возможность и разновидность. В случае рассмотрения этого случая уже в плане именно качения мяча, причинами являются взаимодействия мяча с Землей и мяча с полом, а условиями, то есть возможностями и разновидностями этого качения могут выступать другие условия, например, величина наклона пола к поверхности Земли, или наличие иных объектов на пути мяча, или наличие ветра и т.д. Такое обусловливание следствия, то есть конкретной разновидности события, в нашем случае качения мяча, может быть не только «внешним», например, наклоном пола, но должно зависеть и от собственных свойств объекта, в частности, мяча. Если мяч будет не сферой, а эллипсоидом, то качение будет уже другим. А куб вообще не покатиться, а будет «скользить» по наклонному полу. Таким образом, причиной движения мяча, как совокупности молекул, атомов и т.д., то есть колонии каких-нибудь «гравитонов» (не дайте боги понять, что это такое), из которых и состоят мяч, молекулы, атомы и т.д., будет взаимодействие «гравитонов» мяча и «гравитонов» планеты Земля. Все остальное – это обусловливание этого движения, придающее ему конкретику. То есть в ситуации с катящимся мячом по наклонному полу гравитация никак не может претендовать на пример «нисходящей причинности». Она тут вообще ни к селу, ни к городу. Во-первых, гравитация является причиной не качения мяча, а его движения. Во-вторых, данное событие происходит не с вещью, как в случае с «восходящей причинностью», а с колониями неизвестных пока «гравитонов». И гравитация имеется уже на уровне этих «гравитонов», не говоря уже об атомах, молекулах, мячах и Газзанига самого. Поэтому фраза «Ведь на уровне атомов нет причин для качения мяча по его кривому полу» в корне неверна. На уровне атомов вполне себе имеется причина для движения мяча, как колонии атомов, — это гравитация. (Замена призрачных «гравитонов» на атомы для того, чтобы ситуация казалось более понятным, сути не меняет). Есть причины и для качения мяча: атомы мяча и Земли притягиваются друг у другу, то есть гравитируют, и атомы пола и мяча взаимодействуют между собой. Конечно, если взять по одному атому мяча, Земли и пола, то их взаимодействие приведет к иному результату, чем в случае взаимодействий множеств атомов мяча, Земли и пола, но это и есть эффект «восходящей причинности», когда совокупность элементов имеет такие свойства, которых нет у элементов. Действие системы отличается от действий ее элементов. В данном случае наличие структуры приводит к иному «поведению». Поэтому правильнее говорить не то, что на уровне атомов нет причины для качения мяча, а то, что просто самого мяча с его свойствами, например, сферичностью, на уровне атомов не существует. Из всего этого я делаю вывод, что никакой «нисходящей причинности» тут не наблюдается.

Мунир: Это я рассмотрел ситуация в отношения трех объектов: мяч, пол и Земля. Однако, Газзанига «вводит» в неё, если так можно сказать, новую переменную: «… то, что Газзанига когда-то при строительстве плохо провёл измерения – для движения атомов мяча это нисходящая причинность.» То есть появляется еще и некий строитель, который создал наклонный пол. (Не важно, сделал он это по неумению, или целенаправленно, например, чтобы провести исследование влияния величины наклона пола на процесс качения мяча.) Одной из причин данного события – качение мяча, кроме гравитации, Газзанига признает создание наклонного пола. Если взаимодействия трех объектов: мяча, пола и Земли, являются «настоящими» причинами, как в плане их сиюминутности, данности в текущий момент времени, так и являясь именно действиями запускающими рассматриваемое событие, то «находящийся» в прошлом процесс создания пола, во-первых, именно в прошлом, то есть на момент нашей ситуации уже не существует реально, а присутствует лишь в нашем воспоминании о нем, и во-вторых, является не причиной данных событий, а в лучшем случае лишь причиной появления свойств пола. Можно, конечно, попытаться принять за причину качения мяча «наклонность» пола, но свойство не может быть причиной события. Тут иное отношение. Причиной качения, как разновидности движения, является не свойство пола - наклонность, а противодействие пола движению мяча к Земле, то есть реактивное действие пола на мяч. Свойство этого действия определяет характер события – качения, но никак не причиняет его. Например, такая же зависимость (характеризующая) имеется между свойством мяча – сферичностью или конусовидностью, и той или иной разновидностью его конкретного качения. То, как мяч покатится зависит от свойств мяча, но не следует из этого. Для качения нужны причины, то есть другие события. Еще один пример, это когда характер качения зависит от «плотности» мяча, то есть «внутреннего» взаимодействия частиц. Мяч из мягкой резины покатится гораздо хуже, чем из стекла. Соответственно, свойства одного события (следствия) ЗАВИСЯТ от свойств другого события (причины), или, с другой стороны, свойство одного события (причины) ОПРЕДЕЛЯЮТ ХАРАКТЕР другого события (следствия). Эти отношения свойств связаны не напрямую, а через события, происходящие с вещами, и не являются ни причинами или следствиями, ни обусловливаниями одного события другим. Как бы то ни было, если событие произошло, то у него всегда имеются и причины, и условия. А свойства этого события зависят от свойств причин и условий. Так, для движения мяча причиной является гравитация, то есть взаимодействие «гравитонов» (или масс мяча и Земли, или мяча и искривленного Землей околоземного пространства, или каких-нибудь хиггсо-бозоновых полей, или еще чего-то такого замудренного, называемого гравитацией). Остальное это уже условия этого движения, в том числе и реактивное воздействие пола на мяч. Свойства этого движения: направленность, длительность, скорость и так далее будет зависеть от свойств мяча и Земли. Для более конкретного вида движения – качения мяча, причинами будут как гравитация, так и реактивное действие (противодействие) пола. Остальные действия будут уже условиями. Например, наличие ветра в данный момент. Свойство качения будут зависеть уже от свойств не только мяча и Земли, но и от свойств пола, в том числе его наклонности. Мы можем рассмотреть еще более конкретной событие – качение мяча в ветренную погоду. Такой вид качения будет иметь уже три причины: гравитация, противодействие пола и действие ветра. Ну, и т д. «А как же неумелый Газзанига?» —спросите вы. Этот непутевый строитель к этим «настоящим» причинам никакого отношения не имеет. Его прошлые действия причинили такое событие (привели к тому), что появился такой материальный объект как пол. А точнее строительство, как поведение человека, привело к результату – системе Земля, фундамент, пол. Причем пол в этой системе создан так, что имеет свойство – наклонность, которое зависело (или определилось) свойствами самих причиняемых событий, в частности, неточностью измерений. Не вдаваясь в подробности, можно констатировать, что к «настоящей» причинности и обусловленности эти прошлые события, точнее цепочка действий материальных объектов с их свойствами, прямого отношения не имеют. Эта цепочка не причинно-следственная, а происхожденческая. Причем этих цепочек происхождений можно вспомнить, именно вспомнить, огромное множество. Так сам мяч также имеет какое-то происхождение. Да, и Земля тоже не всегда была в том виде, который мы наблюдаем в данный момент – она тоже как-то эволюционировала. Причина и следствие, точнее события, происходящие с вещами (материальными объектами), есть здесь и сейчас, а совокупность цепочек происхождения этих самых вещей (материальных объектов) имеются в данный момент только в наших головах. События, и как причина, и как следствие, ПРОТЕКАЮТ в данный момент. А ПРОИСХОДЯТ не события, а материальные объекты с их способностями действий, в частности, мяч, Земля и пол ли ситуации, или их «расклады», взаиморасположения и прочие этих материальных объектов. Конечно, прошлые события, например, создание мяча или строительство пола, тоже ПРОТЕКАЛО, но именно в прошлом, и тогда оно было связано в причинно-следственные отношения, но не сейчас. И когда мы говорим: «событие произошло», то подразумеваем, что данного события уже нет, а есть его результаты в виде материальных объектов и ситуаций. Соответственно, мы, конечно, можем мысленно представить себе, но не наблюдать в данный момент времени, эту цепочку событий, как череду причинно-следственных связей, и принять данную вспоминаемую последовательность за причинность, но это будет только лишь наша мысленная идеализация, упрощение, редукция. Между звеньями такой цепочки причинно-следственных связей событий имеются и иные отношения. Например, созидание строителем пола. Это отношения не причинно-следственные, а отношения двух материальных объектов: человек, как созидатель, и мяч, как созидаемое. Или имеется еще и другое отношение: структуры системы Земля-фундамент-пол и свойства пола – наклонность. Мы же в своих воспоминаниях всю эту полную цепочку отношений материальных объектов, событий, свойств редуцируем до цепочки лишь отношений событий, отбрасывая остальные за ненадобностью. В наших мозгах появляется идеализированная и редуцированная картина происхождения ситуации. Поэтому спутывать, отождествлять «настоящую» причинно-следственную связь и идеализированную цепочку событий прошлого нельзя. Это различные явления. И называть, и исследовать их как нечто одно и тоже, как причинность, чревато путаницей в головах. По сути, мы тут имеем в наличии четыре различных явления (как минимум четыре, которые мне удалось различить, а возможно, их и более), которые изначально можно представить как протекающие и произошедшие. В свою очередь протекающие делятся на причины и условия протекания событий, а произошедшие - на происхождение ситуации, то есть на цепочки прошлых, произошедших событий, приведших к тому, что данные вещи (материальные объекты) «встретились» в данном месте в данное время и «расположились» именно так, как нам даны в этот миг, и на происхождение свойств этих вещей (материальных объектов). И все их желательно наименовать разными понятиями. Например, отношение одного события с другим событием как причина и следствие – «причинностью». Отношение одних событий к данному события как условие его появления или разновидности – «обусловленностью». Вместе эти «настоящие» причины и условия можно назвать «казуальностью». Происхождение ситуации – «генезисом ситуации», а происхождение самих участвующих в событии материальных объектов – «генезисом материальных объектов». Оба последних явления вместе позволительно обозначать как «генезис». Ну, а объединив казуальность и генезис, можно ввести понятие «детерминизм». Понятно, что каждый вправе дать тут свои термины, главное, чтобы они обозначали именно эти явления, перечисленные мною. Так мы не будет принимать одно явление за другое, спутывая их. И если теперь рассмотреть пример качения мяча с учетом такого разделения явлений, то видно, что гравитация, то есть взаимодействие мяча и Земли, есть «настоящая» причина такого события, как движение мяча, но не его качения. Действие же пола на мяч будет условием движения мяча. А вот для качения мяча необходимо еще и вторая причина - противодействие пола «прямому» движению мяча к Земле. Условиями будут все остальные действия, оказываемые на мяч. Казуальностью же будет все причины и условия качения мяча. А вот такое событие, как «плохо проведенное измерение Газзанигом» относится к происхождению свойств пола, его наклонности, и причинностью данного события – качения мяча, не является вовсе. Это «генезис пола», то есть не причина, не условие, и даже не казуальность, а генезис. И уж тем более это событие, а именно - измерение чего-то там, не является «нисходящей», ибо происхождение пола с данным свойством наклонности может быть любым, то есть цепочка событий не обязательно включает в себя только события, произошедшие с вещами «высокого» уровня, чем сам уровень пола. Скажем, наклонность пола могла образоваться не только путем совершения действий человеком (вещи «высокого» уровня), но и в результате небольшого землетрясения (уровень пола, то есть совокупностей молекул) или в следствии неравномерного нагрева фундамента, на котором «покоится» пол (уровень молекул), или путем сгорания (окисления) части пола (уровень атомов). Тут можно напридумывать множество различных вариантов происхождения пола. Соответственно, ничего «нисходящего» от человека по фамилии Газзнига для наклоненности пола не требуется. Данная конкретика не обязательна, то есть случайна, не необходима. Отсюда я делаю вывод, что данная «нисходящая причинность» является лишь выдумкой Газзанига. Но для чего же ему понадобилось фантазировать и умножать сущности? Зачем и почему? Но об этом я порассуждаю уже в следующей серии нашего сериала. Пока же возьму отпуск по уходу за огородом. Всем плодотворной работы, Галиев Мунир. 05.09.24

Мунир: И снова здравствуйте! С вашего позволения я продолжу затяжной сериал. Но прежде, как и принято в приличных «мыльных операх», приведу краткое описание предыдущих серий. В первой части данной публикации я по-старчески посетовал на то, что многие ошибки и «блуждания вокруг да около» происходят из-за простого нарушения законов логики, в частности, из-за неясности, туманности, неопределенности тех понятий какими оперирует тот или иной мыслитель. Для четкого, ясного и внятного мышления, то есть правильного оперирования понятиями и образами, необходимо, чтобы понятия имели определенные и желательно, однозначные значения, которые соответствовали бы явлением «внешнего» и «внутреннего» мира человека. Но, помимо этого, в процессе мышления сами значения понятий не должны меняться, что большинство мыслителей, к сожалению, умудряются проделывать. Мало того, что значение понятия - «не пойми чего», так оно еще и варьируют в процессе рассуждений, как окраска осьминога. Этими причитаниями я попытался показать, что под термином «казуальность» понимают много чего, тем самым «размывая» значение этого понятия до полного запутывания того, о чем, собственно, ведется речь. Далее немного прошелся по «уровням материи» и отношений вещей разного уровня. Главный вывод из всего этого монолога заключался в том, что причинно-следственная связь (отношение) присуще лишь событиям, а не материальным объектам, или свойствам. Таким образом я вплотную подобрался к разбору значений таких словосочетаний как «восходящая причинность» и «нисходящая причинность», введенных Майклом Газзанигом и подхваченных Вадимом Протасенко. Во второй части моей эпопеи я постарался подробно, а возможно и излишне подробно, разобраться в том, что это за «зверюшки» такие: «восходящая причинность» и «нисходящая причинность», разбирая пример, предложенный Газзанига, с качением мяча по наклонному полу. В конечном счете я пришел к выводу, что никакой «нисходящей причинности» просто нет, а отношения событий можно подразделить на разновидности: причинность, обусловленность, генезис ситуации и генезис материальных объектов. Причем «восходящая причинность» - это именно только лишь причинность, то есть первая из этой четверки. Первые два явления: причинность и обусловленность, кардинально отличаются от генезиса, и я обозначил их как «казуальность». Ну, а «объединив» казуальность и генезис, получил «детерминизм», который характеризует, то есть отличает, данные отношения от иных, присущих другим феноменам. То есть детерминизм есть отношение событий между собой. Другие пять отношений таких феноменов, как материальный объект, событие и свойство, требует иных понятий. Так, «степ бай степ», мы потихоньку приближаемся к главному предмету нашего разговора – сознанию. В данной главе я попробую выяснить: каковой видит проблему Газзанига, и для чего ему понадобилось привлекать такой сильно отличный и далекий от феномена сознания пример с качением мяча. Итак, омовясь, приступим. Взглянем на рассуждения Газзанига, чтобы понять, что за проблему он, собственно, собрался рассмотреть. «Физико-химический аппарат головного мозга каким-то неведомым образом порождает наш разум, подчиняясь при этом физическим законам Вселенной, как любой другой материальный объект.» ([1], Стр.3) Вы что-нибудь поняли? Я нет. Во-первых, сразу же «режет глаза» словосочетание «физико-химический аппарат головного мозга». Оказывается, Газзанига считает, что у головного мозга есть какой-то аппарат. Что за аппарат такой? Где он находится в головном мозге? Если под этим подразумевается нейронная структура мозга, исключая всевозможные глиальные клетки, кровеносные сосуды, лимфатические протоки и т.д., то есть клетки и системы, обслуживающие нейроны, то почему эта структура «физико-химическая»? Она же клеточная. А может подразумевается, что не весь «мозг порождает разум», а только какая-то его часть, которую Газзанига и называет «аппарат». (Он в своей книге описывает часть мозга, называемого им «интерпретатор». Может это и есть «аппарат»?) Опять же почему он «физико-химический»? Он тоже клеточный. «Химическим» является взаимодействие клеток мозга, а «физическим» можно обозначить движение электрического импульса по аксонам и дендритам нейрона. Но данные явления не «аппарат», то есть не вещи, а события. Во-вторых, по мнению Газзанига, разум подчиняется физическим законам Вселенной. Видимо, также как раб подчиняется приказам рабовладельца. По сути, это утверждение есть метафора, причем неудачная. Я даже останавливаться на ней не буду. В-третьих, и в главных, в этой цитате представлена мысль, что мозг (или какой-то его «аппарат»), опять же по мнению Газзанига, порождает разум. То есть разум представляется им в виде вещи, который самостоятельно существует помимо мозга. Ведь отношение порождения есть отношения между двумя отдельными вещами. Например, амеба порождает другую амебу. Бурундук порождает бурундучка. А дальше все эти существа могут существовать порознь. Если один из них исчезнет, например, мать умирает при родах, то другой может продолжать существовать вне зависимости от того, что произошло с первой. Так и у Газзанига: разум родится из мозга, а потом существует отдельно от него. А если уничтожить мозг, «породивший» этот самый разум, что будет с «разумом»? Вот ещё одно подтверждение вышенаписанного: «Я придерживаюсь мнения, что разум, который каким-то образом порождается физическими процессами в мозге, ограничивает его.» ([1] Стр.4-5) «Аппарат головного мозга» оказывается представляет из себя «физические процессы в мозге» (химические процессы как-то по-тихому исчезли из рассмотрения), потому что именно эти процессы и порождают разум. Но важно в этом утверждении не это, а то, что разум ограничивает мозг. Одну вещь может ограничить (создать границы для неё) только другая вещь. Следовательно, разум – это вещь. И не просто какая-то порожденная вещь, типа ребёнка или дочерней клетки. Разум еще и настолько «могуч», что может ограничивать само его породившее - мозг. Типа, «я тебя породил, но убьешь меня ты». Подобные взгляды принято называть дуализмом. И еще одна цитата, как «контрольный выстрел»: «Сдерживает ли разум мозг, или же мозг все совершает самостоятельно?» ([1] Стр.5-6) Уже сам вопрос предполагает, что мозг может существовать (совершать что-то, не существуя невозможно): либо самостоятельно, отдельно от разума, либо под «гнетом», «сдерживанием» иной вещи – разума. Отдельно замечу, что нас тут не должно удивлять то, что Газзанига рассуждает о разуме, в то время как мы вроде бы хотели осмыслить такой феномен как сознание. Для Газзанига эти явления: и разум, и сознание близнецы братья. То, что пишет Газзанига о разуме можно легко распространить и на его понимание сознания. Вообще я подозреваю, что под «разумом» данный автор, как, кстати и многие другие, подразумевает психику человека, то есть психические явления вообще. Поэтому они так легко оперируют понятиями «ментальное», «разум», «сознание» и т.д. Ведь все это одно и тоже. Итак, разум и сознание, по мнению Газзанига (надо отдать ему должное, не его одного, а почти всех исследователей сознания), являются некими вещами, которые могут существовать обособленно. Мыслители, придерживающиеся подобных взглядов, конечно, напрямую так не пишут, но при рассмотрении ими отношения мозга и разума (сознания, психики) неявно в их головах сидит именно это положение. А потом они еще и удивляются, что в результате их размышлений получается так, что разум (сознание, психика) оказывается каким-то ирреальным. Вот мозг. Он материален. Его можно наблюдать, препарировать, вытащить из черепной коробки, приготовить и съесть в конце концов. В нем идут какие-то «физические процессы», имеется какой-то «физико-химический аппарат». Всё понятно и привычно. В этом плане мозг мало чем отличается от печени и почек. А вот есть разум, который непонятно что из себя представляет. Однако известно, что его нельзя наблюдать (постороннему), препарировать, вытащить откуда-то бы ни было, приготовит и съесть. В нем нет «физических процессов». И никакого «физико-химического аппарата» не найдено. Однако разум априори, подспудно, неявно мыслится как нечто, как самостоятельная вещь, рожденная мозгом. Но в то же время без характерных свойств вещей. Соответственно, такое сочетание, что разум является одновременно и отдельным, самостоятельным объектом, и не имеет свойств вещи, не может не привести логические умозаключения к тому, что разум что-то очень хитрое, неуловимое, нечто сверхъестественное. Какая-то невещественная вещь. Поэтому ее никак и не могут определить. Так что же стоит за понятием «разума»? Я могу привести с десяток его дефиниций различными авторами, и все они будут разными. Ну, хорошо, пусть так. Но в чем же проблема-то? А она заключается в том, что вещь – мозг (иногда берут к рассмотрению не часть человека, а его в целом, как организм, или тело, или сома), являясь вещью, может породить лишь вещь подобную себе. Но разум не подобен мозгу. Вот вам и парадокс. Подобное не может породить неподобное, но, подишь ты, рожает. Однако, данное утверждение слишком обобщенное и его, обычно, стараются конкретизировать. Ведь подобие – это не тождественность. Соответственно, неподобие – не нетождественность. Ребёнок, рожденный матерью, не тождественен ней, а только подобен (сходен) в том, что оба эти существа – люди. В чем-то ином (возрасте, росте, весе и т.д.) они неподобны (различны). Так в чем же неподобны мозг и разум? Правильный ответ заключается в том, что мозг – это вещь, а разум – это свойство. Но Газзанига, как и большинство исследователей этих тем, не могут дать такой ответ, потому что они уже изначально, априори приняли разум за вещь (материальный объект), соответственно разум, по их мнению, не может быть свойством. И им приходится как-то выкручиваться из этого положения, в которое они сами себя и загнали. Так чем же таким существенным эти две «вещи» отличаются, что являются неподобными? Тут важно различие этих феноменов именно по чему-то существенному, значимому. Различие ребенка и матери по весу и росту несущественно. Существенно именно то, что они – человеки. Поэтому они подобны. А человек и крокодил неподобны именно по этому существенному признаку. Например, человек не может породить крокодила, но человеческого детёныша может. Также и в случае с мозгом и разумом. То, что мозг, например, имеет некую форму – сферовидность, а разум не обладает этой формой, никого не интересует. Масса мозга тоже не важна. А что же имеет такое существенное значение, чтобы признать мозг и разум неподобными? И тут на глаза исследователям попадается детерминизм. Вот его и берут на вооружение с целью доказать неподобие мозга и разума. Как же всё это выглядит в устах Газзанига: «Закоренелые детерминисты в нейронауке выстраивают то, что я называю утверждением о цепи причинности: (1) мозг, будучи физическим объектом, порождает разум; (2) физический мир детерминирован, поэтому наш мозг тоже должен быть детерминированным; (3) если детерминированный мозг – необходимый и достаточный орган, порождающий разум, нам остается лишь заключить, что мысли, возникающие в нашем уме, также детерминированы; (4) следовательно, свободная воля – иллюзия и мы должны пересмотреть представления о том, что означает нести личную ответственность за свои действия. Иначе говоря, концепция свободной воли лишена смысла – она появилась до того, как мы узнали все это о работе мозга, а теперь нам следует от нее избавиться.» ([1] Стр. 97) К сожалению, в таком виде данное «угощение» трудноусваиваемо. Придется перевести данные рассуждения на язык понятный мне. Цепочка умозаключений такова: 1. Мозг является вещью (материальным объектом). «Физическим» Газзанига по традиции именует «материальное». Ох и любят же все мыслители эту физику! 2. Явления или феномены материального (физического) мира, в том числе и вещи, имеют друг с другом некие отношения (сам же материальный (физический) мир, как просто множество явлений, отношений иметь не может). 3. Одно из таких отношений представляет из себя детерминизм. (Еще одна ошибка. Мозг, как вещь, не может иметь детерминистическое отношение с другой вещью – разумом. Детерминизм – это отношение событий. Но это я отвлекся.) 4. Следовательно мозг, как вещь, являясь феноменом материального (физического) мира, имеет детерминистические отношения. 5. Мозг порождает разум, то есть нечто подобное себе. Напомню, что подобное не может породить неподобное. 6. Следовательно, разум также имеет детерминистические отношения. 7. А так как разум – это, как я пояснял, для Газзанига тоже, что и психические явления, то можно его заменить на мысли, которые, как психические явления, также должны иметь детерминистические отношения. Соответственно, мысли (а это и разум, и психика) – детерминистичны. 8. Свободная воля, также являясь психическим явлением, разумом, мыслью (тут от мыслей Газзанига резко переходит к воле, а какая разница, если все они психичны), также должна иметь детерминистические отношения. 9. Однако, свободная воля на то и свободная, что не должна иметь детерминистических отношений. 10. Возникает парадокс, противоречие: свободная воля имеет детерминистические отношения, и свободная воля не имеет детерминистические отношения. 11. Если же мы развернем последнюю цепочку рассуждений обратно: свободная воля – есть вид психических явлений, которые представляют из себя разум, то можно констатировать, что и разум не должен иметь детерминистических отношений, так как одна из её составляющих, воля – свободная, то есть недетерминистическая. 12. Но в то же время, разум, как порождение мозга, подобное ему, должен иметь детерминистические отношения. 13. Соответственно, разум не подобен мозгу именно по признаку необладания детерминистическими отношениями, но подобен ему, как её порождение. Этот парадокс и пытаются разрешить мыслители, «строящие» схожие логические цепи. Не вдаваясь в разбор всех логических ошибок, зададимся вопросом: как же можно избавиться от данного парадокса? Итак, разум, как порождение мозга, подобен ему, и поэтому детерминирован, и одновременно, разум, как совокупность психических явлений, включающий и свободную волю, то есть некий недерминистический элемент, обязан быть недетерминирован. Разрешить данное противоречие можно, во-первых, признав, что разум не порождается мозгом, но не потому, что разум не вещь, на такое у мыслителей смелости не хватает, а он является некой вещью вне мозга и тогда может быть недетерминирван. Газзанига, как нейрофилиолог, естественно, отвергает данный способ, потому что встает вопрос: а что это за вещь такая, существующая сама по себе без отношения к мозгу? Для нейрофизиолога – это абсурд. Такими рассуждениями, обычно, «балуются» философы, любящие игнорировать факты. Во-вторых, можно признать волю детерминированным, то есть признать её «свободу» иллюзией, «несвободной». Поход по данной тропе ведет к собственным проблемам. Поэтому Газзанига и такой путь не устраивает. Он избирает свой оригинальный вариант разрешения проблемы. Такой, что позволит ему и свободу воли сохранить, и противоречие уничтожить. И сначала Газзанига идёт, по-моему мнению, конечно, по правильному пути, введя в свои рассуждения феномен эмерджентности, то есть «восходящей причинности», рассматривая уровни вещей, но потом, не доведя рассуждения до логического конца, переключается на «нисходящую причинность», основанную, кстати, на той же уровневости материального мира. «Я считаю, что сознательная мысль – эмерджентное свойство.» (Стр. 98) Но в то же время: «… разум – в какой-то степени независимое свойство мозга, хотя при этом полностью от него зависит.» (Стр. 98) Радует то, что «разум» и «сознательная мысль» в данном месте признается Газзанигом свойством мозга. Огорчает то, что в других местах он об этом забывает. В данной цитате вызывает недоумение то, каким образом «разум» одновременно является и «в какой-то степени независимым свойством мозга», и «полностью от него зависит». К сожалению, Газзанига нам это хитрое обстоятельство не поясняет. Но важно все же тут то, что «сознательная мысль – эмерджентное свойство». (Как все же легко Газзанига перескакивает от разума к сознанию, потом к мысли, от мысли к воле, и наоборот, не утруждая себя их различением: разум у него – то свойство, то вдруг сознательная мысль). Если уж констатировал данное утверждение, так и развивай свою мысль дальше. Но нет. «Я сомневаюсь, что построить полную модель ментальной функции методом “снизу вверх” возможно.» (Стр.98) «Я полагаю, что мы, нейробиологи, изучаем эти явления на неверном уровне организации. Мы смотрим на них на уровне индивидуального мозга, тогда как они эмерджентные свойства, возникающие во взаимоотношениях мозга в группе.» (Стр. 100) Сама идея о том, что деятельность мозга необходимо рассматривать на разных уровнях и эмерджентное свойство возникает при переходе с «низкого» уровня на «высокий» верна, то есть тут присутствует Газзаниговская «восходящая причинность», то есть связь событий, происходящих с вещами разного уровня. Однако рассмотрение уровней клеточного и организменного Газзанига не устраивает, так как он сомневается в плодотворности такого взгляда, и предлагает перенести акцент изучения на уровни организма и социума. Но в чем причина этих сомнений? Лишь потому, что сами уровни, как уровни именно вещей, Газзанига понимает не совсем верно. «Восходящая причинность (переход с микроуровня Б на макроуровень А, от нейрона к мысли) может оказаться как трудной для понимания, так и вообще непостижимой.» (Стр. 104) Если микроуровень Б – это уровень нейронов, а макроуровень А – это уровень мозга, а не мысли, ибо мысль не вещь, то понять «восходящую причинность», как причинность действительно «непостижимо». Причинность есть отношение между событиями. Отношение же между нейроном и мозгом – это отношение элемента и системы, части и целого. И это отношение вполне постижимо. «Восходящую же причинность» также можно и нужно «постигать», как причинно-следственные связь (отношение) взаимодействий нейронов, или мысли, как одной их ее разновидностей, как процесса внутри мозга, с действиями самого мозга – управлением поведения человека. Трудными для понимания и непостижимыми сии отношения становятся только если разделять тождественное, как отдельное, и смешивать различное, как тождественное. Например, «Таким образом, А может порождать Б, но А по-прежнему состоит из Б.» (Стр. 105) Если понимать это утверждение верно, то его можно интерпретировать, как «вещь уровня А, то есть мозг, порождает вещь уровня Б, то есть нейрон, но мозг состоит из нейронов.» Первое утверждение - ложно, второе – истинно. Но никакого смешения явлений в этом случае нет. Если же смотреть на все это с точки зрения Газзанига, то вырисовывается иная картина – «мозг порождает мысль (разум, сознание, психику), но мозг состоит из взаимодействий нейронов, которые и есть мысль (разум, сознание, психику)». Ту не истинны оба утверждения. А если просто формально «перевести» данное предложение, то получится вообще бессмыслица: «мысль порождает нейрон, но мысль состоит из нейронов». Вот еще один пример путаницы в понятиях и их значений: «Когда возникает психическое состояние, сопровождается ли это появлением нисходящей причинности? Способна ли мысль ограничивать тот самый мозг, что ее породил? Может ли целое накладывать ограничения на собственные части? Это вопрос на миллион долларов.» (Стр. 106) В первом утверждении говорится о психических состояниях, которое вообще нечто отличное и от разума (разумности), и от сознания (сознаваемости), как свойств, и от воли, и от мысли, как процессов. Состояние – это вторичный феномен, это длительное поддержание процессов, но Газзанига это игнорирует. Для него что состояние, что свойство, что процесс (совокупности действий) все едино. И все они как-то связаны с причинностью. Все в куче-мале, поди разберись. Во втором предложение речь идет уже о мыслях, то есть процессах, которые порождены мозгом (что само по себе неверно), но эта мысль еще и ограничивает мозг. Как это можно себе вообразить я не понимаю. В третьем вообще вводятся понятия «целое» и «часть», причем «целое» ограничивает «части». Но целое не может взаимодействовать со своими частями. Это части «ограничивают» друг друга в рамках целого, чтобы это целое существовало. Так клетки нашего организма взаимодействую функционально в рамках гомеостаза, и одновременно противодействуют самостоятельному, нефункциональному, наносящему ущерб другим, действиям иных клеток. Тоже и в мозге. Клетки мозга и кооперативно, функционально взаимодействуют между собой и ограничивают самостоятельные, нефункциональные действия других. Не сам мозг противодействует раковым клеткам, а его отдельные, предназначенные для этого клетки. Но мало того, что Газзанига не понимает, что целое не взаимодействует со своими частями, он еще под целым понимает некие мысли, сознание разум, которые вообще не целые. С таким понимание всех этих явлений, конечно, трудно постичь хоть что -либо. Но в этом и надо разбираться, а не бросать все это в таком запутанном виде, как это делает Газзанига, и вводить еще более стремную «нисходящую причинность». Например, взять проблему: «Классическую задачу обычно формулируют следующим образом: есть некое физическое состояние Ф1 в момент времени 1, которое порождает психическое состояние П1. Затем, по прошествии некоторого времени, в момент 2, есть уже другое физическое состояние, Ф2, порождающее другое психическое состояние, П2. Как мы перешли от П1 к П2? Вот в чем загадка. Мы знаем, что психические состояния создаются благодаря процессам в мозге, так что П1 не может вызвать П2 напрямую, без его участия. Если мы просто переходим от Ф1 к Ф2, а затем к П2, значит, наша психическая жизнь бессмысленна, а мы действительно просто наблюдаем за происходящим. Никому такая идея не нравится. Самый трудный вопрос состоит в том, управляет ли П1, в каком-нибудь нисходящем процессе, Ф2, тем самым влияя на П2?» (Стр. 106) да и проанализировать ее. Скажем, примерно так: в момент времени 1 в моем мозгу возникает физиологическое явление Ф1, допустим, возбуждение одной из зон затылочной доли коры моего головного мозга (я пишу очень грубо и схематично). Это я наблюдаю на экране компьютера, связанного с МРТ. В то же время я же ощущаю некий цвет, скажем, красный (это традиция такая, ставя мысленные эксперименты, выбирать либо красный цвет, либо боль). То есть у меня возникло психическое явление П1. В следующий момент времени 2, в моем мозге возбуждение из затылочной доли перешло в миндалину, возникло физиологическое явление Ф2. Мы можем констатировать, что физиологическое явление Ф1 (причинное событие) запустило физиологическое явление Ф2 (событие-следствие). Я даже могу как-то фиксировать переход возбуждения из одной зоны в другую, по движению возбуждений аксонов, связывающих затылочную долю с миндалиной с помощью нейрофизиологических технологий (если таких еще нет, то это недоработка нейрофизиологов, а не моя). В тот же момент 2 я почувствовал тревогу, то есть у меня появилась психическое явление П2. И между явлениями П1 и П2 причинно-следственной связи не обнаруживается. Это и проводит Газзанига и других к недоумению. Вот ведь загадка. Есть Ф1 и Ф2 и между ними существует причинно-следственная связь. А есть П1, порожденная Ф1, и П2, порожденная Ф2, а связи между П1 и П2 нет. Из этой ситуации есть два выхода. Либо принять за данность, что такой связи нет, то есть моё ощущение красного цвета и моя тревожность никак не связаны напрямую, а только через физиологию. Но тогда моё «Я» исчезает, имеется только физиология, что противоречит опять же моему ощущению своего «Я». Либо следует искать некие нефизиологические связи между П1 и П2. Вот этим вторым Газзанига и пытается заниматься, приплетая тут некую «нисходящую причину», которая базируется на том, что содержание нашего мозга формируется социальной средой. Отсюда и «выход» его рассуждений на феномен «личной ответственности, которая, конечно, без социума не существует. Но при чем тут разум, сознание и прочие психические феномены остается непонятным. Ведь ощущения, чувства, мышление и даже воля, сознание, разум присущи в разной степени и несоциальным животным. Например, осьминогам. Короче, решение, которое предлагает Газзанига не удовлетворительное. А решается-то все гораздо проще. Ведь нет никакого отдельного П1 и отдельного П2, порожденных Ф1 и Ф2. Они суть одно и тоже. П1 и есть Ф1, а П2 есть Ф2. И тогда нет никакого «разрыва» между П1 и П2. Но это я забежал вперед. В данной части я пытался просто показать, что исследователи данной темы пытаются решить проблему сознания (как бы кто ее не формулировал) не с той стороны. Не достигнув успеха в анализе «восходящей причинности» при рассмотрении психических явлений: разума, сознания, мысли, воли и т.д. Газзанига пытается нащупать некий другой путь, стоящей перед ним проблемы. Однако, все размышления Газзанига «спотыкаются» о сплошные смешения понятий, их значений, отношений и т.д. Из такого нагромождения всего и всякого «вытянуть, что-либо внятное крайне сложно. При этом данный автор один из наиболее адекватных. У других мыслителей на заданную тему всё обстоит гораздо хуже. Грубо говоря, в оной тарелке намешали ингредиенты винегрета, а потом, пробуя его, удивляются, что нету вкуса варенной картошки. Да, есть там картошка. Только она там не одна, и более того вкус у неё не самый «сильный». Разрешить этот традиционный парадокс, который Газзанига не сам выдумал, а просто шел по проторенному пути, можно всего лишь признав, что все эти «словесные конструкции» надо бесцеремонно взять и выкинуть. И начать все сначала, то есть с определений понятий, выявления их значений и т.д. Чем я, с Хоцеевой помощью, и постараюсь начать делать в дальнейшем. А работы там … Всем остальным, огромное спасибо за терпение, Галиев Мунир. 11.09.24.

Мунир: Всем, кто читает эти строки, желаю доброго здоровья! Раз вы читаете это, то, видимо, моя писанина вам ещё не надоела. У меня уже входит в привычку каждую неделю выдавать заметку. Но не про вашего мальчика, а вместо Саши Хоцея. Пока он был с нами, то этим занимался именно он. Большинство мыслей, которые изложены и особенно которые будут изложены, являются идеями именно Саши Хоцея лишь в моей интерпретации. Надеюсь, я не сильно искажаю его рассуждения. В конце третьей части я залихватски, «без страха и упрека» озвучил мысль, что, несмотря на «гигабайты» информации о «проблеме сознания», которые написаны философами, психологами, нейрофизиологами и другими, необходимо рассмотрение этой загадки начинать сызнова, поскольку в этом вопросе дела обстоят как в анекдоте по адвокатов: у трех адвокатов – шесть мнений. Прибавлю-ка и я ко всему этому многообразию сведений еще и наши скромные соображения. Внесу лепту, так сказать. Саша Хоцей учил меня, что крайне важно изначально понять, о чем идет речь, каков предмет внимания, рассмотрения, исследования. Не разобравшись с этим, далее никаких путных рассуждений не получится. Следуя «заветам Сергеевича», с этого я и хочу начать. А поскольку уж взялся за исследование «проблемы сознания», то необходимо понять: что же такое «сознание» и в чем её «проблема»? То есть мне необходимо, во-первых, произвести дефиницию, по-русски говоря, определение понятия «сознание», то есть выяснить, что за реальность стоит за ним, каков его денотат, во-вторых, исследовать отношение данного явления к иным его видам, и наконец, в-третьих, понять, а в чем же собственно проблема, и есть ли она. Таков план, а какова будет реализация сей программы покажет будущее. Однако придется все же начать не с самого определения понятия «сознание» и дополнительно термина «проблема», а с методологии. Прежде стоит расписать сам процесс определения, по-философски говоря, дефиниции. Иначе я буду распинаться перед вами, а кто-то скептически настроенный скажет: «Да ты, братец, не дефиницией занимаешься, а словоблудием, прости Господи.» Любое определение понятия есть утверждение, суждение, то есть некая система понятий. Например, «человек – это голая обезьяна». Неизвестное понятие, требующее своего определения, в частности «человек» или в нашем случае «сознание», ставится в связь с другими понятиями, сводится к ним, причем к таким, которые уже определены, то есть сами сведены к определенным понятиям, которые в свою очередь также определены через понятия, определенные через понятия и т.д. И может показаться, что таким образом одно понятие можно «сводить» до другого понятия бесконечно. Но это не так. Рано или поздно конец подобных развлечений наступит. И закончится это тем, что мы ткнем пальцем в нечто и промолвим: «Сие есть Иван Ибрагимович Ильзенштейн, 200… года рождения, проживающий …» Всегда найдется нечто конкретное, исключительное, особенное, единственное, которое уже не определить через другие понятия, а можно только «ощутить»: пощупать, лизнуть и дать щелбан. Вот эти конкретные, исключительные, особенные «ощущения» и приходится именовать, то есть давать им имя, а не определять через другие понятия. И за любыми нашими «ощущениями» вне нас должно быть что-то иное, то, что эти «ощущения» вызывает. А вызывают их некие воздействия, некая активность в отношении нас, за которыми стоят уже некие сущие, которые я буду именовать «объектами» (можно также «предметами», «вещами» и прочими именами). Действие не может быть само по себе, действует всегда что-то - объект. В данном случае понятием «объект» я обозначаю явление онтологическое, подобное сущему, нечто, предмету и т.п. Не следует его отождествлять с гносеологическим понятием «объект», как нечто, на что обращено внимание наблюдателя. Объект, существующий сам по себе и объект нашего внимания – это разные явления. К сожалению, в моем лексиконе не хватает терминов для их различения. Итак, в мире, кроме меня, существуют объекты, действия, которые совершают эти объекты. Но чтобы распознавать данные действия у них должны быть особенности. Иначе как их распознавать? Только по различиям действий, по их особенностям. Но объектов, окружающих меня, множество, и каждый объект может производить множество действий, у которых множество особенностей. И как в этом множестве множеств множеств разобраться? Для этого предназначен мой могучий мозг. Он функционирует таким образом, что из всего этого хаоса свойств (особенностей действий разных объектов) «выбирает» два и сравнивает их. Если ощущения одинаковые, то производится оценка, и делается вывод, что свойства тождественны. Например, у меня есть такое ощущение как «красный», который возникает при действии электромагнитной волны с такими свойствами, как длина волны и частота. Особенность действия именно красного цвета в том, что диапазон его частот 384 – 476 ТГц и диапазон длин волн 630 – 780 нм. Имя «красный» и означает эту особенность данного действия. Можно было бы назвать и «триста восемьдесят четыре – четыреста семьдесят шесть терагерц» или «шестьсот тридцать – семьсот восемьдесят нанометр», но это как-то неэстетично. Имя «красный» гораздо благозвучней, да и экономнее. Но пойдем дальше. Объект, обладающий действием со свойством «красный», может действовать не только таким образом. У него может быть форма. Это когда тождественные действия, с особенностью «красный», одновременно производит множество «точек», частичек этого объекта, и я воспринимаю этот комплекс ощущений, как форму, выделяя ее из окружающего фона. И эта форма, совокупность тождественных действий, тоже имеет свои особенности, то есть свойства. Свойства данной формы может иметь такую особенность, которую мы именуем «круг» или «сфера». Это уже конкретная разновидность формы. Другой вид формы с другими особенностями, соответственно, обозначаются как «квадрат» или «куб» и т.д. Кроме того, объекту, имеющему совокупность действий с их особенностями, то есть свойствами: цветом, формой, шероховатостью и т.д., мы также присваиваем имя, например, «томат». Но это «конкретный томат 1». А вот и еще один томат. Назовем его «конкретный томат 2». И таких на грядке много. И все эти конкретные томаты имеют множество свойств, одни из которых сходны, то есть ощущения от их особых действий идентичны для нас, а другие различны, то есть ощущения от их особых действий не идентичны. Но что нам это дает? А то, что мозг после операций сравнения всех этих свойств может произвести операцию обобщения. Теперь уже все эти конкретные томаты могут быть объединены в понятии «томат» по сходным свойствам, при этом различающиеся свойства этих объектов мозгом игнорируются. То есть понятие «томат», отличается от имени «конкретный томат 1» тем, что включает в себя лишь некоторые свойства, а именно те, что имеются у действий всех конкретных томатов. Подобную операцию обобщения мозг производит и при сравнении любых других объектов, например, конкретных огурцов, обобщая их до понятия «огурец». Сравнение уже огурцов и томатов приводит к появлению еще более общего понятия - «овощ». Вообще наш мозг может обобщать по любому свойству, например, по свойству «красный» или «тяжелый», и даже не по свойствам вовсе, а по признакам. Свойство – это особенность именно действий объектов, а признак – это любая особенность. Скажем, форма объекта – свойство, оно присуще самому объекту. А расположение его относительно других объектов – признак. Признаком, не свойством, является и отношение самого наблюдателя к объекту, например, оценка объекта с точки зрения своих потребностей. Томат и огурец можно обобщить, как «пища». Этот признак не присущ томату сам по себе, то есть оно не свойство, но в то время особенность. Короче, наш мозг сравнивая признаки объектов (и действий, и свойств, и признаков и всего, что попадает в «поле зрения») формирует некую иерархическую систему понятий, где в основании лежат имена, которых тьмы и тьмы. Эта иерархия понятий сужается к верху, и каждая ступенька понятий имеет все меньшее их число, достигая конечной цели, то есть одного единственного понятия – «сущее». Такая деятельность мозга по сравнению признаков, их обобщения и построения иерархии понятий называется «систематикой», то есть создание системы, где элементами являются имена и понятия. Еще этот процесс мозговой активности называют «классификацией». Разница данных понятий заключается в том, что, говоря о «систематике», мы рассматриваем эту иерархию понятий с точки зрения её цельности, она есть система, а при обзоре всего этого множества элементов системы, как «классификации», мы делаем акцент именно на наличие «классов», то есть отдельных множеств элементов этой системы, вглядываемся как бы «внутрь», рассматриваем «ступеньки». Имена объектов, расположенные на нижней «ступеньке» иерархии, являются «видами» понятий, которые в совокупности образуют «род» понятий, то есть множество обобщенных понятий второй «ступени», а «рода» образуют «классы» и т.д. Система ступенчата, то есть имеет вид лестницы. На каждой ступени находятся понятия одного вида, или рода или класса и т.д. Так как любое понятие есть перечень сходных признаков, то на каждой ступени иерархии количество признаков уменьшается. Этот процесс безжалостного отсечения «лишних» признаков носит наименование «абстрагирование». Мы абстрагируемся от ненужных, по нашему мнению, признаков, игнорируем их (нейрофизиологи объяснят каким образом), результатом чего является то, что в обобщенном понятии признаков остается меньше, чем на предыдущем уровне иерархии понятий. Могу привести простейший пример, чтобы не утруждать себя излишними нюансами. Конкретное нечто, лежащее у моих ног, носит имя «Рич», и представляет из себя вид «собака», который включается в род «домашние животные». Этот род в свою очередь «входит» своими признаками в класс «животные» и т.д. (Не бейте меня тапком. Это не биологическая классификация, а лично мной сейчас выдуманная иллюстрация своих измышлений.) При этом не стоит забывать, что каждое понятие, даже самое общее, имеет своё значение, за каждым из них скрывается его денотат, то есть некий объект реальности. И у этого объекта признаков полным-полно. Следовательно, объект может быть денотатом, значением разных обобщенных понятий, а потому и входить в разные классификационные системы. Газзанига, к примеру, как конкретная личность, является и человеком, и мужчиной, и американцем, и нейропсихологом и даже, говоря с завистью, Нобелевским лауреатом. Имя «Газзанига» может входить в разные классификационные системы. Возникает вопрос: для чего все эти премудрости нужны? Для лучшего ориентирования мозга, а значит и мне, обладателю данного мозга, в окружающей среде. Мозгу необходимо неизвестное свести к известному, выстроить систему знаний, сформировать упорядоченную картину мира. И если имя «Газзанига» можно сделать понятным, то есть известным, просто показав пальцем на данного человека, то «протон» уже таким простым способом не определишь. Приходится данное имя, описывать как понятие: «протон – это элементарная частица, имеющая положительный заряд, массу равную …» и т.д. Вот в этих случаях и помогает иерархическая система понятий, как список признаков. Мне не надо объяснять, что такое «элементарная частица», «положительный заряд» и т.д. Эти понятия, с присущими им наборами признаков уже есть в моем мозге. Достаточно сказать, что «протон – это элементарная частица», и большая часть работы уже проделана. Мозг таким образом «выкинул за борт» множество посторонних признаков, сузив их количество. Теперь остается только уточнить, что протон - не просто элементарная частица, то есть имеет те же признаки, что другие элементарные частицы, но это особенная их разновидность (вид рода). Вот эти особенности вида дальше и указываются. Так наш мозг экономным образом сводит неизвестное к известному, встраивает новое понятие в классификационную систему. Короче говоря (а по данному поводу можно исписать ворох страниц), определить новое понятие – это значит сформировать такое утверждение (создать смысловую систему понятий), с помощью которой мой мозг «встроит» это неизвестное в мою «классификационную систему понятий». А ваш мозг - в вашу. Но это только формальная сторона процедуры определения. Содержательным же его аспектом является выявление того денотата, который «стоит» за значением этого понятия. Ведь само «встраивание» неизвестного понятия в классификационную систему понятий делается не абы-как, не с бухты-барахты, а путем сравнения признаков явлений, то есть этих самых денотатов. Так что же там, наконец, с понятием «сознание». В этом случае придется начинать определять данное понятие с самого начала, то есть с вершины пирамиды, потому что те дефиниции, которые я прочитал, меня не устраивают. Ведь «сознанием» что только не обозначают, какие только значения ему не придают. Приведу несколько примеров: «Сознание — состояние психической жизни организма, выражающееся в субъективном переживании событий собственной жизни и событий внешнего мира, а также в отчёте об этих событиях и ответной реакции на эти события». [2] «Сознание … высшая форма психического отражения, свойственная общественно развитому человеку и связанная с речью, идеальная сторона целеполагающей деятельности». [3] «Сознание — это способность головного мозга адекватно воспринимать окружающую действительность. Представление субъекта о мире и о своём месте в нём, связанное со способностью дать отчёт о своём внутреннем психическом опыте и необходимое для разумной организации совместной деятельности». [4] То есть сознание в этих суждениях понимается и как состояние, и как переживание, и как отчёт, и как реакция, и как форма, и как сторона деятельности, и как способность, и как представление, и как многое, многое другое не отраженное в этих цитатах. При желании каждый может найти любое определение, которое ему понравится. Такая множественная неоднозначность является признаком неопределенности. Поэтому я не буду выбирать из этого обилия дефиниций какую-то одну, а «пойду другим путем». Попробую дедуктивно вывести своё определение понятия «сознание». И в качестве отправной точки выберу утверждение о том, что сознание, как явление реального мира, существует. С этим высказыванием, я надеюсь, никто спорить не будет. Все, кто так или иначе размышляли о сознании, согласны с тем, что понятие «сознание» содержит значение, у него есть свой денотат, он не «пустышка», не бессмыслица. Даже те, кто считает сознание иллюзией, неявно признают, что оно существует, хотя бы в виде некоей иллюзии, нашей фантазии и подобного этому. Ведь для того, чтобы быть иллюзией, фантазией, галлюцинацией, прежде всего, надо быть, существовать. Итак, сознание, чем бы оно не было, существует, то есть имеет такое свойство, как бытийность. Любое нечто, имеющее свойство существования, называется сущее. Соответственно, сознание есть сущее, то есть такое нечто, которое имеет только одно свойство – существовать. Однако, данное определение слишком абстрактно, его надо конкретизировать, добавляя новые свойства или признаки, спускаясь по классификационной иерархии все ниже и ниже. И эти шаги со «ступеньки» на «ступеньку» придется делать еще не раз, чтобы добиться адекватного определения. Поэтому продолжу спуск по лестнице, сформированной снизу вверх. Существовать-то сознание существует, но каким образом? По типу существования сущее можно подразделить (не реально, а мысленно в рамках построения классификационной системы) на объекты, события и признаки. Объект (напомню, в онтологическом смысле) отличается от остальных сущих тем, что его существование – это пребывание, причем пребывание как отдельного сущего. Отдельность – главный отличительный признак объектов. Пребывание и есть отдельное существование объектов. Не отделенного от иных сущих объекта просто нет, он не существует. Так, горошины существуют раздельно друг от друга и окружающей среды. А в гороховом пюре вы не обнаружите никаких горошин. Аналогично и сущие если не отдельны друг от друга, то представляют из себя «пюре» из ничего. Это Ничто. А о Ничто и сказать «ничто». Далее, уже сама отдельность сущих требует наличия такого признака, как отграниченность, то есть наличие границы, отделяющее один объект от другого. Отграниченность в свою очередь предполагает обладание объектами пространственности, то есть особого расположения одного объекта относительно другого. Одни объекты могут «соседствовать» друг с другом, то есть иметь общую границу, а могут и располагаться за иными объектами. В то же время объект проявляет себя в рамках этих границ, как нечто единое, не «размазанное» по этому «пространству», что обеспечивается целостностью его «внутренности». Эта целостность, единство «внутренности» обеспечивается тем, что объект-целостность имеет структуру, состоит из взаимосвязанных объектов-частичек этой структуры. Отсюда еще один признак объекта – структурность, то есть обязательная раздельность «внутри» себя, но такая, что связи раздельных (при взгляде «снаружи» объекта) или отдельных (при рассмотрении объекта «изнутри») объектов-частичек формируют единость объекта-целостности. Далее, можно сказать, что различные структуры объектов при взгляде на них «снаружи» представляют из себя формы объектов. Различным структурам соответствуют и разные формы объекта. Резюмируя, можно констатировать, что на данном этапе рассуждений объект – это сущее, имеющее признаки отдельности, отграниченности, пространственности, структурности и форменности (наличия формы). Тут еще много о чем можно рассуждать, например, о том, что единость, целостность объекта, в крайне обобщенном виде, является нам (нашему мозгу) как его единичность, что служит основой «количественности», то есть множества единиц. Но для наших нужд это уже излишне. Все вышеприведенные признаки показывают нам, что сознание не является объектом, как разновидностью сущего. Сознание не отдельно (в объектном смысле этого слова), не отграничено, так как невозможно указать на границы сознания, не пространственно, поскольку нельзя сказать, что оно расположено где-то относительно иных объектов, не структурно, хотя тут могут возникнуть сомнения, и не имеет формы. Сознание явно не представляет из себя объект. Оно иное сущее. Пойдем дальше. Следующим в очереди у нас «стоит» событие. Событие тоже существует, но уже не пребывает, а протекает. При этом данное сущее не самостоятельно, то есть не может существовать отдельно от того, с чем происходит событие (как это могут делать объекты). Событие протекает в виде происходящего с объектом. Нет бега без бегуна, не может быть возбуждения без возбужденного, не существует катализа без катализатора, излучения – без излучателя и т.д. Не зря же в русском языке это понятие образовано приставкой «со-», то есть совместно, и словом «бытие», то есть существование. Со-бытие – это со-существование двух сущих: объекта и самого события. Какие же признаки присущи событиям? Во-первых, событие, как сказано, несамостоятельное сущее, чем и отличается от объекта. Во-вторых, любое протекание события длительно, то есть имеет начало и конец. Тут кажется, что и у объекта имеется «начало» и «конец», но это начало существования и конец существования или начало пребывания и конец пребывания. При этом начало существования, пребывания объекта есть начало событий, происходящих с этим объектом, а конец существования, пребывания – это конец событий, происходящих с ним. Длительность существования объекта – это производное от длительности событий. Но это уже тонкости, которые нам, я надеюсь, не понадобятся. В-третьих, сама длительность протекание событий имеет темп. Если о длительности пребывания объекта в этом ключе ничего сказать невозможно, существование протона и существование бегемота отличаются по длительности, но никакого темпа их длительности нет. А вот события, происходящие с протоном и бегемотом уже имеют не только длительность, но и протекают в разных темпах. В-четвертых, событие ориентировано от начала к концу. И если, выражаясь математически, пребывание объекта есть явление «скалярное», оно есть и только, то протекание события есть явление «векторное», оно всегда имеет ориентацию. При этом под «ориентацией» я тут понимаю не только и не столько пространственное явление - направление, но и тенденции и прочие подобные этому, если они есть. Остановлюсь на этом и «примерю» данные признаки к сознанию. Сознание – несамостоятельно, оно присуще чему-то, скорее всего, какому-либо объекту. По этому признаку сознание похоже на событие. Сознание – длительно, но его длительность больше похоже всё же на длительность пребывания, чем на длительность протекания, потому что у длительности существования сознания трудно определить темп. Кроме того, сознание не ориентировано, она все же, скорее, явление «скалярное», чем «векторное». Отсюда, мне кажется, напрашивается вывод, что сознание не входит в класс событий. Оно – не событие. Третьим «блюдом» в нашей мыслительной «трапезе» будет признак. Признак – это особенность, отличие объекта или события от иных явлений. Но и сами признаки не могут не иметь особенностей, они должны отличаться друг от друга, то есть тоже имеют признаки. Эти признаки признаков – сверхпризнаки, суперпризнаки, метапризнаки (понравившееся зачеркнуть). Соответственно, сверхпризнак – это особенность, отличие признака от непризнаков то есть от объектов и событий. Какие же сверхпризнаки присущи самим признакам? Во-первых, присущесть, то есть его несамостоятельное существование. Признак есть признак именно чего-то, он присущ чему-то. Этим сверхпризнаком он отличается от объекта и схож с событием. Правда эта схожесть тоже не полная. Событие вроде бы также присуще, не может существовать самостоятельно, отдельно от объекта, но все же эта присущесть не совсем такая же, как присущесть признака. Событие протекает, происходит с объектом, а свойство имеется у объекта или события. Объект осуществляет событие, но обладает признаком. Во-вторых, признак – это то, по чему мы и определяем сущие, то есть «находим» в нем различия и сходства с другими. Я даже не знаю, как данное сверхпризнак назвать. Допустим, назову этот признак «характеризование». Приведу примеры. Так, один объект может быть красным и сферическим, то есть иметь признаки: красность и сферичность, а второй – синий и сферичный. По первому признаку объекты различны: признак красности характеризуется как различность синему, а по второму сходны: признак сферичности характеризуется как сходность присущности обоим объектам. Эти же два признака могут быть присущи одному объекту, и в этом они сходны, то есть характеризуются как присущности одному объекту, но в тоже время различаются тем, что это именно два признака: красность и сферичность, то есть характеризуются как различность признаков. Аналогично и с событиями. Одно событие может быть сходно с другим по длительности, но темпы их могут быть различны. Надеюсь, я никого не запутал. Соотнесём данные рассуждения к феномену сознания. Самостоятельно ли существует сознание или оно присуща чему-то? Похоже, что последнее. Никто до сих пор не показал и не доказал самостоятельность, независимость сознания от объекта, например, мозга. А можно ли при помощи сознания различать и уподоблять какие-то сущие? Вполне себе. Например, при сопоставлении конкретного дуба, растущего недалеко от моего дома, и конкретного человека, Альберта Эйнштейна, можно выявить их различие в том, что первый объект несознателен, а второй – сознателен. При этом все деревья схожи в том, что не имеют свойства сознательности, а все люди данный признак имеют. Следовательно, явление сознания вполне может относиться к классу признаков. Ну, и последним рассмотрим такой феномен, как «отношение». Напомню, что отношения – это некая связь объектов между собой, событий между собой, признаков между собой, так и связь их друг с другом. И тут явно видно, что сознание не является отношением, не представляет из себя связь между явлениями, а само это явление и есть, именно одна из сторон отношения, но не само оно. Сознание присуще чему-то, само относится к чему-то и т.д., то есть не является разновидностью отношений, подобно, например, взаимодействию двух объектов, причинно-следственной связи событий, зависимости формы от структуры и т.п. Из всего вышенаписанного я делаю вывод, что сознание – это не объект, не событие, не отношение этих феноменов, а признак чего-то, то есть особая разновидность сущего, отличающаяся от перечисленных его видов тем, что сознание есть особенность, отличие.

Мунир: Таким образом мы сделали второй шаг конкретизации данного явления. Но и данный уровень обобщения мало что нам даёт. Поэтому дальше мне придется заняться уже самими признаками, выделяя разновидности и сопоставляя их с исследуемым явлением – сознанием. Но этим я займусь в следующей части данной «эпопеи». Здесь же, напоследок, уточню один нюанс – употребление понятий применительно к обозначению ими признаков. Наиболее правильным и понятным является обозначение признаков прилагательными: «свежий», «твердый», «широкий», «белый», «магнитный», «валентный», «подобный» и т.д. При таком обозначении явно подразумевается, что признак несамостоятельный, он «прилагается», присущ некоему сущему (при сущем). Однако, мы в своих рассуждениях применяем для именования признаков и существительные, образованные от прилагательных с помощью суффиксов -ость, -от(а), -изн(а), и других. Например, «свежесть», «твердость», «широта», «белизна», «магнетизм», «валентность», «подобность» и т.д. И более того, имеются еще и такие слова, как «твердь», «ширь», «магнит», «подобие». Эти слова тоже являются существительными. А существительные, обычно, обозначают объект (предмет). «Существительное — самостоятельная часть речи, обозначающая предмет, лицо или явление и отвечающая на вопросы «кто?» или «что?». [5] Если слово «твердый» или «магнитный» отвечает на вопрос «какой?», то «твердость», «твердь», «магнетизм» и «магнит» отвечают на вопрос «что?». И создается предположение, что во втором случае мы имеем дело с реальными объектами (предметами). Но это лишь иллюзия, гносеологический фокус. Когда в область нашего внимания попадает онтологический объект (предмет), который самостоятельно реально существует вне нас, то это описывается выражением «конкретный твердый камень» или «конкретный магнитный брусок». То есть в ракурсе нашего рассмотрения присутствует онтологический объект с множеством его признаков, из которых мы выделяем необходимый нам: твердый, магнитный. Когда же мы применяем понятия «твердости» или «магнетизме», мы абстрагируемся от онтологического объекта, оставляя в зоне нашего внимания лишь сам выделенный признак. То есть объектом внимания становится не онтологический объект, а признак без него. Реально признак не существует самостоятельно, обязательно присущ чему-либо, но наши мозги могут «расчленять» эту неразлучную парочку и рассматривать их порознь. Вот и появляются понятия «твердость» или «магнетизм». Когда же мы мыслим уже об «тверди» и «магните», то производим обратную операцию, мы тут вводим в область внимания обобщенный объект, нечто сущее, которому присущ признак. Например, при рассмотрении конкретных «этого магнитного бруска», «этого магнитного шара», «этой магнитной жидкости» мы при помощи процесса абстрагирования, то есть отсечения, игнорирования не нужных нам в данный момент признаков, концентрируем внимание лишь на одном признаке – магнитном, и обозначаем данный «отделенный» мыслительно от своего носителя признак новым понятием – «магнетизм» (или «твердость», «белизна», «валентность», «подобность» и т.д.). Понятием же «магнит» мы обозначаем любое нечто, вне зависимости от того, брусок это, шар, или жидкость, обладающее только одним признаком «магнетизма». Аналогично с понятием «твердь», которая представляет из себя любое сущее, которое обладает твердостью, то есть признаком «твердый». Наш мозг и не такие выкрутасы может осуществлять. Так значение понятия «ширь» - это уже и вообще не сущее, обладающее одним лишь признаком ширины, а что-то неохватное, очень широкое. Однако, в основании всех этих понятий лежит признак: «магнитный», «твердый» или «широкий», то есть особенность сущего. И определение подобных понятий следует начинать именно с самого признака, например, «твердый» и лишь потом переходить к «твердости», следом к «тверди», «твердыне» и т.д. Нельзя понять, что такое магнит без понимания, что такое «магнетизм» и «магнитный». Нельзя понять твердь без знания о «твердости» и «твердом». Иначе подобные существительные «убегают» от своих «корней» и появляются выражения типа: «добро побеждает зло» или «красота спасет мир». Фразы эти довольно бессмысленны. «Добро», «зло» и «красота» не могут ни побеждать, ни спасать. Они не объекты, они не могут действовать. Добрые люди могут победить или проиграть злым людям (но побеждает, как известно, в конечном счете дружба). Именно люди с признаками доброты и злости совершают некие события: победу или поражение. Но никак не некие призрачные, то есть неправильно понятые, «добро» и «зло». Аналогично и с понятием «сознание». Оно образовано от прилагательного «сознательный», денотатом которого является онтологическое сущее – признак, именуемое нами «сознательность», которое присуще конкретным объектам, или событиям, или отношениям. Следовательно, «сознание» представляет из себя любое сущее, обладающее признаком «сознательности». И утверждения типа: «…«нематериальное» сознание по механизму нисходящей причинности влияет на происходящее на более низких уровнях организации материи…», которое написал Вадим Протасенко является ошибочным. Сознание, хоть материальное, хоть нематериальное (в чем их разница остается загадкой), не может ни на что «влиять». Признак не может действовать. Влияет в лучшем случае нечто, имеющее признак сознательности. Например, сознательное существо, сознательный человек, сознательный мозг. Так обстоит дело в русском языке. Подозреваю, что в английском ситуация еще туманнее. Вот цитата из грамматики английского языка: «Ness – делает из прилагательного существительное Например: Happy (счастливый) - Happiness (счастье) Weak (слабый) – Weakness (слабость) Great (великолепный) – Greatness (величие) Bright (яркий) – Brightness (яркость) Black (черный) – Blackness (чернота) В данных примерах мы из прилагательных, которые отвечают на вопросы (Какой? Какие?) мы образовали существительное, которое отвечает на вопрос (Что?).» К этому же типу относятся и слова: conscious – сознательный, consciousness – сознание. Похоже, что в английском языке нет слова «сознательность». Они сразу оперируют понятием «сознание» («consciousness»), что еще больше подталкивает англоговорящих мыслителей к отождествлению признака с объектом. Вместо того, чтобы исследовать признак – conscious (сознательный), они размышляют об объекте - consciousness (сознание). Это ошибка, которая приводит к путанице. Я же хитрее других - я Хоцея А.С. читал. А потому начну свой дальнейший текст с рассуждения о признаках. Но «это завтра, а сегодня я …» хочу сказать спасибо. Приятных снов под чтение этого текста. Не расстраивайтесь, дальше будет скучней. Галиев Мунир. 18.09.24

Вадим Протасенко: Здравствуйте Мунир, я с большим вниманием читаю Ваши тексты. То, что я отвечаю на них реже, чем пишу в других темах, это лишь следствие того, что над вопросами, о которых пишите Вы, мне приходится думать несколько дольше. Вы написали относительно моих слов о законах Ньютона: «Во-первых, мелкие придирки. Удивило утверждение, что «на уровне взаимодействия атомов мы не наблюдаем законов Ньютона, они появляются только на более высоком уровне.» То есть на уровне атомов действие не равно противодействию? Атом не сохраняет скорость своего движения неизменной по величине и направлению, когда на него не действуют никакие силы? Ускорение, которое возникает у атома при воздействии какой-либо силы, не пропорционально величине этой силы? Риторические вопросы.» Стоит признаться, что я писал этот текст без глубокого обдумывания, повторяя за Газзанигой им написанное, а мной услышанное. Все-таки такие книги нужно не слушать, а читать… Сейчас я нашел его книгу в виде текста, и могу внимательнее прочитать, что же именно писал по этому поводу Газзанига: «Мячи в моей гостиной состоят из атомов, поведение которых описывается квантовой механикой, но, когда эти микроскопические атомы собираются и создают макроскопические мячи, возникает новое поведение, которое Ньютон наблюдал и охарактеризовал. Оказывается, его законы не фундаментальны, а эмерджентны. Вот что происходит, когда квантовые сущности объединяются в макроскопические предметы. Это коллективный организационный феномен. Дело в том, что нельзя предсказать законы Ньютона, изучая поведение атомов, и наоборот. Рождаются новые свойства, которыми исходные элементы не обладали. Это определенно ставит палки в колеса сторонникам редукционизма, а также детерминизма. Если помните, следствие детерминизма заключалось в том, что каждое событие, действие и так далее предопределено и может быть предсказано заранее (если известны все параметры). Но даже по известным параметрам атомов никак нельзя предсказать ньютоновские законы для тел. Как невозможно предсказать, какая кристаллическая структура возникнет при замерзании воды в разных условиях.» Я, ухватив эту идею на слух, думал несколько об ином, чем содержалось в формулировке Газзаниги, хотя и повторил за ним тезис про законы Ньютона. Думал же я в тот момент не про законы Ньютона, а вообще про классическую (и не только, а про релятивистскую тоже) механику, электродинамику и пр. Известный факт, что исходя из классической электродинамики, вращение электронов (заряженных частиц) по орбите вокруг ядра атома (если таковое вообще имеет место, а не есть лишь наша попытка представить происходящее на уровне атомов в привычных для нас образах) приводило бы к постоянному излучению электромагнитных волн и электрон постоянно терял бы энергию и в конце концов падал на ядро. Известен также факт, что квантовая механика не описывает поведение частиц в терминах траектории (положении в пространстве и скорости для каждого момента времени), что по сути имеет место в ньютоновской механике. Теперь напишу ньютоновском законе гравитации. Если мы и наблюдаем воздействие гравитации на отдельные частицы, то это воздействие огромных гравитирующих масс, воздействие макротел на микрочастицы. Гравитационное взаимодействие частиц, например, протона с электроном никто и никогда не наблюдал, насколько мне известно. Не наблюдал не потому, что такого взаимодействия нет, а потому, что оно даже теоретически настолько мало, что нет методов его зафиксировать. Так что в чем-то Газзанига прав – мы не наблюдаем в микромире открытого Ньютоном закона притяжения, то есть этот закон проявляется только в макромире. Квантовой теории гравитации, опять же насколько мне известно, до сих пор нет. Но означает ли сие, что законы Ньютона не соблюдаются в микромире, что они эмерджентны, как пишет Газзанига? Вот над этим стоит призадуматься. Справедливо критикуя мои не очень удачные высказывания, Вы, Мунир, спросили: «Ускорение, которое возникает у атома при воздействии какой-либо силы, не пропорционально величине этой силы?» Ну, строго выражаясь, да, может быть и не пропорционально. Напоминаю, что кризис классической физики начался, в том числе, с наблюдения за электронами, движущимися с околосветовыми скоростями в электромагнитных полях. Оказалось, что ускорение электронов под действием поля, действительно, не пропорционально силе. Закон Ньютона нарушался. И он в итоге был заменен релятивистским законом, который в пределе, при малых скоростях движения, приводит ко второму закону Ньютона. Впрочем, все это не делает законы Ньютона эмерджентными. Можно же поставить вопрос, соблюдаются ли на микроуровне релятивистский закон зависимости между силой массой и ускорением? Вообще, учитывая тот факт, что законов Ньютона три, и носят они совершенно разный характер, то и анализ выполнения этих законов на разных уровнях материи стоит проводить отдельно. Первый закон, закон инерции или закон Галилея, это наблюдение, почерпнутое из опыта, и как кажется, в соблюдении его на любых уровнях материи сомнения не возникает - ни в классической ни в релятивисткой физике, ни на уровне микромира. А вот второй и третий законы – это конвенции. И в опыте мы наблюдаем подтверждение не каждого этого закона в отдельности, а их совокупности. Сами же конвенции принципиально нельзя нарушить (как мир ни был бы устроен, конвенции имеют отношение не к миру, а к способы нашего мышления о нем), но в рамках их применимости. Мунир, задам Вам для разминки такой вопрос: Возьмем третий закон Ньютона. Сила действия равна силе противодействия. Иными словами – с какой силой первое тело действует на второе, с такой же и втрое действует на первое. И вот представьте такую ситуацию. Маск всё-таки сделал свой Starship и отправил миссию на Марс. Масса Земли уменьшилась на величину массы корабля Маска (и экипажа). Значит, сила с которой Солнце стало действовать на Землю, также уменьшилась на определённую величину. Уменьшилась ли, согласно третьему закону Ньютона, сила, с которой Земля действует на Солнце? Сила эта может уменьшиться только через 8 минут, не ранее, чем гравитационный сигнал от Земли, идущий не быстрее скорости света, достигнет Солнца, и Солнце "почувствует", что масса Земли уменьшилась. Так что же, третий закон Ньютона 8 минут не соблюдался? Что же это за закон такой, который можно нарушить на целых 8 минут и тебе за это ничего не будет? К чему это я? Да к тому, что не следует воспринимать законы Ньютона как всеобъемлющие законы, выполнение которых мы должны наблюдать во всех случаях на всех уровнях организации материи. В квантовой механике не оперируют законами Ньютона. Там вместо этого волновое уравнение Шредингера, оперирующее не такими детерминистическими понятиями, как координата, скорость, ускорение, масса и пр., а вероятностями. Думаю, о законах Ньютона мне стоит завести здесь отдельную тему, и проанализировать их «фундаментальность». Но это тема уже для другой ветки, ту я не хочу на это отвлекаться. Я лучше напишу о причинности. Вы отметили, что принцип причинности увязывает между собой события. Одно событие становится причиной другого. Но далее Вы почему-то признали право называться причинно-следственными связями только связи между событиями в восходящей причинности. Почему так, я пока не уловил. Для меня Ваши рассуждения выглядит примерно так (уйду от физики, а то Вы упрекаете, что меня даже Хоцей не исправил, и я как был, так и остался механицистом «Довольно обидные Ваши слова. Очень обидные. Что я, каторжный?»): Допустим, некто заявляет, что боится собак, потому как в детстве его покусала собака. Соответственно, я говорю, что случай с собакой является причиной страхов этого человека. "Э-э, нет, - возражаете мне Вы, Мунир, - причиной страха является вовсе не случай в детстве, а структура мозга человека, а укус собаки только сформировал эту структуру, но сам причиной не является". Как вы понимаете, я намекаю тут на наклонный пол в примере Газзаниги. Что-ж, попробую зайти с другой стороны. Я приехал в гости к Газзаниге (только он меня не зовет почему-то) и иду по его кривому полу и бью по мячу ногой, в результате мяч вместе со всеми своими атомами, квантами и кварками летит и разбивает стекло в окне. Если мы попытаемся понять, что вдруг заставило все кварки в мяче лететь в одну сторону, и попытаемся вывести всё это из законов квантовой механики, то успеха мы не добьёмся. В случае с принятием решения ударить по мячу, приведением в движение моих мышц, ударом ботинка по мячу, смятием мяча под ударом, распрямлением и затем сонаправленным полетом всех частиц, мяч составляющих, мы имеем дело не с чем другим, как с нисходящей причинностью. Это ранее, более двадцати лет назад я считал, что все происходящее мы можем описать на уровне, допустим, атомов и на этом уровне сможем проследить все причины происходящего, в том числе, и мыслей в голове человека, принимающего решение ударить по мячу, а отсюда-де о какой свободе воли можно вести речь? Сейчас же я понимаю, что мы не найдем причин на этом уровне, ибо в дело тут вступает нисходящая причинность. Это атомы мяча сонаправлено летят прямехонько в стекло, потому что я принял такое решение, привел в движение свои мышцы, ударил по мячу, а не наоборот – мол, это я принимаю такое решение, потому что так «летят» атомы в моей голове, взаимодействуя по законам физики. Механизм реализации нисходящей причинности поясню на следующем примере. Пусть у нас есть разрозненные протоны, нейтроны и электроны. Они взаимодействуют определённым образом, как и положено частицам. Пусть часть частиц так и останется отдельными частицами, а часть объединится в атом. Что будет происходить при взаимодействии атома со свободными частицами? Допустим, со свободным электроном? Будут ли по-прежнему взаимодействовать с электроном частицы, составляющие атом? А по каким законам: по тем же, по которым они взаимодействовали ранее? Нет, с электроном будет взаимодействовать атом целиком, и закономерность этого взаимодействия будет уже совсем иная, таких закономерностей не было до объединения частиц в атом. Если в атоме оказалась свободной одна орбиталь (валентный ион, или как там в химии, уже не помню), то атом захватит этот электрон, а нет – электрон пролетит мимо. Я утверждаю, что на свободные частицы будут действовать не частицы атома, а атом как целое. Бесполезно пытаться описать это взаимодействие на уровне частиц – успеха мы не достигнем. Нам придется рассматривать то, как атом как целое воздействует на частицы. А это и есть, в моем понимании, нисходящая причинность.

Мунир: Доброго всем дня. Погоды стоят прекрасные, так, что ловлю последние моменты уходящих теплых дней. «Покраснела рябина, посинела вода», а я о том же поныне, бью по клавишам, как всегда. Что-то у меня сегодня поэтическое настроение. Но придётся с высот графоманской поэзии опустится на сухую и унылую землю философии. Итак, в предыдущих частях я вывел предварительное определение сознания, как признака некоего сущего. Это дефиниция все еще очень абстрактна. Соответственно, в рамках конкретизации понятия «сознание», а точнее «сознательности», признака «сознательный», следует обратить своё внимание теперь уже на сам феномен признака. Напомню, что любое сущее имеет определенность, которая в ракурсе отличия данного сущего от иных, проявляется в виде его особенности. Вот эти особенности и есть признаки, которые могут быть как присущи самому этому сущему, являясь его сущностными признаками, и тогда я буду именовать их «свойствами», например, пятачок у поросенка – круглый, то есть имеет свойство «округлости», так и выступают как особенности отношений различных сущих, в частности, жаренный пятачок поросенка – вкусный, то есть оценивается кем-то по признаку «вкусности». То, что кто-то (но не я) считает данное блюдо вкусным, не является присущим самому пятачку или поросенку. Это несущностный признак. Соответственно, такой признак нельзя называть свойством, так как подобный признак есть оценка одним объектом другого объекта, это отношение одного к другому. Другой пример несвойственного признака это, когда тот же пятачок, можно рассматривать, взяв его в ином ракурсе, как орган адаптации поросенка. Биолог сказал бы, что пятачок обладает приспособительным признаком, то есть имеет «приспособленность», что является оценкой пятачка с точки зрения его способствования передачи генов свиньи своим потомкам. Этот признак не сущностный для поросенка и не является его свойством. Подобных, не сущностных признаков, то есть не присущих самому сущему, может «надыбать» огромное множество. И для того, чтобы отличать их от свойств сами эти признаки-несвойства также надо обозначить каким-либо понятием. Приму за такового – «специфику». Не совсем удачное название, но другого я не придумал. Итак, признаки, то есть особенности чего-либо, у меня разделились (классификационно, а не реально) на свойства и специфики, на сущностные и несущностные признаки. Свойства – это такие признаки, которые присущи самим сущим, а специфики – это признаки, присущие не самим сущим, а их отношениям, оценкам и прочим. К примеру, такая особенность банана как то, что он желтый, есть свойство, сущностный признак, а то, что этот банан расположен слишком высоко от меня – это его специфика, несущностный признак. «Желтый» - свойство, а «высоко расположенный» - специфика. Перейдя от этих отвлеченный рассуждений к рассмотрению сознания, можно констатировать, что сознательность - это не отношение между сущими, не оценка его, а именно то, что присуще самому сущему, то есть его сущностный признак. Сознательным или нет каждое нечто является само по себе вне зависимости от других, вне его отношений, без всякой оценки данного сущего. Следовательно, сознание или сознательность – это свойство сущего, его сущностный признак, определяющий сущность. Поэтому на специфики можно не обращать внимания, а сосредоточиться лишь на феномене «свойство». Сами свойства в свою очередь могут быть уже как существенными, так и не существенными. Существенные свойства - это такие свойства, отсутствие которых проявляется в том, что сущее перестаёт быть самим собой. Например, продолговатая форма банана есть его существенное свойство. Насколько я знаю, бананы круглыми или квадратными не бывают. Желтый же цвет данного фрукта – это несущественное свойство банана, но существенное свойство спелого банана. Существенным же свойством неспелого банана является зеленый цвет, но для банана (обобщенного) данный цвет все также несущественное свойство. Ну, а такого свойства, как красный цвет, нет ни у какого банана. (Хотя природа гораздо сложнее, чем наши с мыслительные схемы, и в ней все может быть. Вдруг найдут или «выведут» селекционно красный банан. И тогда я буду неправ. Но пока красных бананов, вроде бы, нет). Несущественные свойства в отличии от существенных – это такие, при отсутствии которых сущее остается, несмотря на это, тем же самым конкретным сущим, что и с наличием этого несущественного свойства. Соответственно, существование сущего, как данного конкретного сущего, требует наличия существенных свойств и безразлично к наличию или к отсутствию несущественных свойств. Для банана, как в нашем примере, несущественным свойством может являться наличие бирки с указанием места произрастания данного фрукта – Эквадор, или наименование фирмы экспортера. Или черное пятнышко на кожице. Есть бирка или бирка отсутствует, есть пятнышко и его нет, банан все равно остается бананом. А вот если у банана отсутствует продолговатость, то есть его существенное свойство, то банан как конкретное сущее будет уже не бананом, а чем-то иным. Еще раз, повторю все вышенаписанное, вреда не будет. Каждое конкретное сущее в своем существовании проявляет себя другим сущим некими особенными событиями, которые и обладают этими самыми особенностями, то есть признаками. Именно по этим признакам одно сущее отличается от иного сущего. Однако одни признаки присущи самому сущему, например, цвет или наличие бирки, а другие, такие как размер, полезность, приятность и т.д. является отношениями сущих. Первые есть свойства, вторые – специфики. И опираясь на это, мы можем классифицировать эти конкретные сущие, обобщая их имена в общие понятия, как по свойствам, так и по спецификам, то есть оставляя лишь необходимые нам в том или ином случае признаки, игнорируя остальные, абстрагируясь от них, образовывая тем самым обобщенные понятия. В нашем примере, понятие «банан» - это обобщение всех конкретных бананов по их свойствам, а понятие «пища» (или «вкуснота») – по их спецификам, то есть нашего отношения в этим конкретным сущим. При этом в понятие «банан» включены не все свойства, а только существенные. Отсутствие или прибавка хоть одного существенного свойства приведет к изменению самого понятия. Так, «продолговатость» свойственна всем «бананам», а «желтый цвет» свойственен, как несущественное свойство, не только «бананам», но и, как существенное свойство, более конкретному понятию - «спелый банан». Аналогично и «зеленый цвет» свойственен и «банану», и «неспелым бананам». То есть в понятие «банан» входит и существенное свойство «продолговатость» и несущественное свойство «желтый» или «зеленый». Общее понятие «банан» включает в себя менее общие понятия «спелый банан» и «неспелый банан», как и многие другие. При этом игнорирование свойства «продолговатость» ведет к исчезновению (опять же напомню, не реальному, а понятийному, мысленному) и понятия «банан», и всех остальных, а игнорирование свойства «желтый» не ведет к исчезновению понятия «банан», но приводит к исчезновению понятия «спелый банан». Аналогично и со спецификами. «Большой» - это специфика и по нему мы тоже можем обобщать. «Большой банан» - это, конечно, «банан», точно также как и «маленький банан» и «спелый банан» и т.д., но как вид рода «банан». Для чего я развел тут этот «банановый маркетинг»? Для того, чтобы пояснить, что сознание (сознательность) является не только свойством, сущностным признаком, но и, что более важно отметить, - существенным свойством. Соответственно, отсутствие этого свойства у некоего сущего делает это самое сущее иным, также как отсутствие продолговатости делает банан уже не бананом, а например, лимоном. У Дэвида Чалмерса есть такой мысленный эксперимент, когда он предполагает, что может существовать некий зомби (названный «философским»), который ничем не отличается от человека, но при этом не имеет сознания. То есть человек и философский зомби в этом рассуждении отличаются друг от друга только по наличию или отсутствию такого свойства, как сознательность. И из данного предположения Чалмерс делает далеко идущие выводы. Однако, если сознание есть существенное свойство человека, то зомби обязан отличаться от человека, точно также, как от человека отличается труп или коматозник, человек, находящийся в коме, «без сознания». В этом случае никакой проблемы и нет. Но если же сознание является несущественным свойством человека, то зомби – это бессознательный человек, то есть просто разновидность человека, как например, однорукий человек или немой. И тогда «проблема сознания» перестает быть глобальной и значимой, как нам об этом толкует данный философ, а превращается в патоантропологическую задачку. Но это я забежал вперед. Мы еще не «привязали» сознание ни к какому сущему, тем более ее частному виду – человеку. Итак, свойства классификационно можно подразделить на существенные свойства, называемые «качество», и несущественные, то есть такие, которые не определяют само существование того сущего, которому оно присуще, в отличии от качеств. И я назову такие несущественные свойства, вслед за Аристотелем, акциденцией. Теперь, переходя ближе к теме нашего разговора, я думаю мало кто будет спорить, что сознание (сознательность) – это существенное свойство, то есть качество некоего сущего. В противном случае философы не взялись бы решать «проблему сознания», что бы она из себя не представляла. Серьезно обсуждать дурной запах, родинку на носу и заикание Ивана Ивановича смысла особого нет. Не существенно это для понимания того, кто же такой этот самый Иван Иванович. Тут требуется рассмотреть именно существенные свойства, без которых Иван Иванович станет уже не самим собой, а бабушкой. Резюмирую свои рассуждения на данном этапе: сознательность – это качество, существенное свойство, сущностный признак. Это хорошо, мы сделали уже немало, но этого недостаточно. Нужно двигаться дальше по пути конкретизации понятия «сознание» («сознательность»). Однако, далее уже само понятие «качество» по свойству его присущести уже никак не разделимо на свои подвиды и различение самих качеств между собой можно произвести уже лишь по самим сущим, то есть тем, кому эти качества, собственно, и присущи. Следовательно, придется перенести наш ракурс рассмотрения на классификацию самих сущих. О сущих я немного уже писал ранее, поэтому напомню, что сущие проявляют себя в трех «ипостасях»: онтологические объекты, события, происходящие с этими объектами, и особенности данных событий, то есть признаки. Качество, являясь свойством, которое представляет из себя разновидность признака - это та самая особенность, присущая событиям. Именно по событиям мы отличаем один объект от другого. Это не значит, что событие существует само по себе. Нет. Событие всегда происходит с чем-то, с каким-то объектом. За событием стоит объект, но особенность, как минимум свойство, присуще именно событиям. Мы отличаем спелый банан от неспелого банана по цвету. А цвет – это отражение объектом электромагнитной волны определенной частоты, то есть событие. Различие событий и есть особенности этих событий, а соответственно, и отличие одного объекта от другого по особенностям событий, произошедших с данным объектом. Соответственно, качество – это существенное свойство событий. Прошу внимания, это очень важный момент. Дальше, когда я буду рассуждать о сознании более конкретно, этот нюанс очень даже пригодится. Итак, свойство, и качество само собой как вид свойства, присуще не самим объектам, а событиям происходящими с ними. Например, если мы сравниваем мертвого человека – труп, и живого человека, его организм, тело, сому и т.д., то сопоставляем наличие существенных свойств их проявлений, то есть событий. У трупа должны быть трупные пятна, холодная кожа, окоченение и т.д. Этих проявлений не должно быть у живого человека. В то же время у живого человека, даже глубоко спящего или находящегося в коматозном состоянии, есть пульс, имеется дыхание, температура тела выше комнатной и т.д., но этих проявлений нет у трупа. Соответственно, особенности характерны именно событиям: изменение температуры тела, остановка дыхания и т.д. То есть то, что происходит с тем или иным объектом, а именно событие, отличается от иных событий, от иного происходящего, и вот это отличие и есть свойство. Объект характеризуется множеством признаков, в том числе и свойствами, в частности, качествами, которые по сути своей есть различия множеств событий, происходящих с объектом. Следовательно, для того, чтобы узнать, что же за качество такое это самое пресловутое сознание, нам надо знать: особенностью какого события оно является, и с каким объектом данное событие происходит. Поэтому, дальше у меня на очереди к рассмотрению находятся разновидности событий и объектов. Начну с событий. Так как событие – это проявление объектов, то их первой и основной разновидностью является действие. Объект действует и таким образом предъявляет себя миру, точнее иным объектам. Труп являет себя зловонием. Клетка действует на сахара, транспортируя их внутрь. Одна цепочка ДНК действует на вторую таким образом, что они соединяются в единую цепь. Атом железа действует на молекулу сульфата меди, образуя сульфат железа и «освобождая» медь. Действие неотъемлемо от объекта, объект невозможен без действия. При этом сами действия могут быть активными или пассивными, то есть, когда действующий объект совершает «акцию», активное действие, делает это сам по себе, и когда есть тот, на кого действуют, который совершает «реакцию», пассивное действие в ответ на внешнее воздействие. Соответственно, акция и реакция отличаются друг от друга, то есть имеют такие особенности, свойства, что акция – это действие по причине внутренних взаимодействий элементов объекта, это самостоятельное действие объекта, а реакция – это ответ на действие извне, то есть на акцию. Часто эти две разновидности действий не различают, а говорят лишь о действии, подразумевая, обычно, именно акцию. Но желательно все же эти нюансы учитывать, потому что само проявление объекта, его действие мы фиксируем по нашей реакции на данное действие. Так цвет банана, онтологически без нашей реакции, есть отраженная электромагнитная волна определенной частоты (длины волны), а вот реакция наших рецепторов в сетчатке глаза и далее вплоть до ассоциативных зон коры больших полушарий мозга является нам, гносеологически, уже как желтый. Итак, единичное действие может быть как акцией, так и реакцией. Кроме того, любое действие, как событие, имеет длительность, то есть начало и конец своего протекания. Но само существование не имеет конца, следовательно, за концом одного действия обязательно должно быть начало другого действия. Действий много и любое множество действий, выделенных нами из всего их многообразия, мы называем «процессом». То есть процесс – это множество действий. Рассмотрим такой процесс, который «состоит» из двух действий. Каждое из них характеризуется следующими признаками: 1. качеством, то есть существенным свойством, смена которой означает исчезновение одного объекта и появление другого объекта, например, собака проявляет себя, действует, производя колебания воздуха со свойством, которое мы называем «лай», и если его заметить на «мяуканье», то и сам объект оказывается уже не собакой, а кошкой; 2. акциденцией, то есть несущественным свойством, смена которого приводит к изменению самого объекта, при этом объект тот же самый, например, поседевшая черная собака, то есть сменившая цветовое проявление с акциденции «черный» на «седой», все равно собака, только изменившаяся; Кроме этих свойств, характерных каждому из действий, в ситуации сравнения двух действий появляется еще два признака: 3. пространственность, то есть локализация точек действия объекта или объектов; объекта, та же собака или кошка расположена тем или иным образом относительно меня, имеет свое «место» отличное от моего; 4. временность, то есть отношение длительностей протекания действий относительно друг друга, допустим, длительность мяуканья (или лаянья) больше, чем «удар» пульса, то есть единичного сокращения моего сердца. То есть для различения процессов друг от друга, как минимум (я уверен, что выявил не все признаки) следует учитывать четыре признака: качество (К), акциденцию (А), пространственность (П) и временность (В). Сочетание этих признаков одного действия (К1, А1, П1, В1) и признаков второго действия (К2, А2, П2, В2) дадут нам много вариантов процессов. Тот, кому интересно, может исследовать все их. Я же опишу лишь несколько с примерами для иллюстрации. Перво-наперво остановлюсь на изменение временности, то есть, когда происходит смена В1 на В2 в нашей схеме. При прочих равных признаках этот вариант даст нам тот же объект (К1, А1,) в покое (П1). Тут мы имеем два одинаковых действия, разнесенных во времени. В этом варианте объект предстает как тот же самый и неизменный. Сосиска в тарелке, поставленная женой передо мной, для меня неизменная, устойчивая сосиска до момента пока я ее не надкушу. Сосиска раз за разом (зараза соблазнительная) действует на меня неизменно. И данный процесс, множество подобных действий сосиски, в дальнейшем я буду называть «опознаванием». Сосиска на тарелке та же самая, я её опознаю как тождественную себе. Это нам пригодится при рассмотрении сознания. Но об этом позже. Другой процесс – это когда различие одного действия от другого состоит в разной их пространственной локализации: у одного П1, у другого П2. В этом случае один и тот же объект (К1, А1) одновременно (В1) действует из разных точек. Тут мы имеем два одинаковых одновременных действия, разнесенных в пространстве. Таким способом объект проявляет «монотонность» своей формы, «закрашенность», «шероховатость» и прочие свойства поверхности объекта. Например, лимон имеет эллиптическую форму, вся поверхность которой обладает свойством «красный цвет» (шутка, «желтый цвет», это я проверяю вас на внимательность). Следующей разновидностью процессов, является движение. В этом случае второе действие отличается от первого тем, что изменяется и их пространственность (П1 на П2), и их временность (В1 на В2). При этом объект остается тем же, потому что качество и акциденция не меняются (К1, А1). Тут примером может служить поезд, мчащийся на вас. Еще один интересный вариант процесса – это изменение объекта. При этом различие одного действия от другого состоит в смене акциденции и временности, то есть действие с признаками К1, А1, П1, В1 сменяется на К1, А2, П1, В2. Объект остается тем же самым (К1), а меняется только акциденция (А1 на А2). Например, после выключения отопления в моей квартире, батарея отопления остывает, то есть действие батареи меняется с «теплого» на «холодное». Батарея осталась той же самой, но его акциденция, то есть несущественное свойство («величина температуры поверхности») изменилось. При этом не важно двигается объект (смена П1 на П2) или покоится (П1). Батарею, подсоединенную к трубам отопления шлангами, я могу таскать по всей квартире как хочу, но на температуру поверхности это не влияет. Это будут разные процессы. Ну и последним рассмотрю полное различие между двумя действиями, когда К1, А1, П1, В1 сменятся на (К2, А2, П2, В2). В этом случае происходит переключение внимания с одного объекта на другой (К1, А1, В1 на К2, А2, В2) причем с покоящегося (П1) на движущийся (П2). За пример можно взять случай, когда я, задумавшись сижу за ноутбуком, и вдруг неожиданно слышу писк комара у уха. Моментально моё внимание обращается на движущегося москита. Действие экрана на меня сменяется на совершенно иное действие - писк комара. Хотел бы попутно отметить и еще один немаловажный момент, который состоит в том, что наш мозг может абстрагироваться от неизменяемых признаков. Например, при движении качество и акциденция либо не меняется, либо мы абстрагируемся от этих свойств. И тогда движение предстаёт, как бы, в «чистом» виде. В рассмотрение входят только изменение пространственности и временности событий. А тот объект, с которым происходит событие, просто игнорируется, принимается за абстрактное «тело» или «точку». Еще отмечу, что, видимо, смена качеств и акциденций невозможно одновременно, то есть действия должны иметь различия еще и временности (В1 и В2). Там, где А1 меняется на А2 и/или К1 замещается К2, там и В1 переходит в В2. Соответственно, могу вас обрадовать: процессов будет не шестнадцать, а меньше. Но, как бы то ни было, всем этим разновидностям процессов желательно «наши звонкие дать имена». Это вам домашнее задание. Это я рассмотрел только два действия. Но процессы, как множество действий, могут состоять из более чем двух действий. При этом действия, входящие в процесс, могут быть различными по разным признакам. Соответственно, типов процессов огромное количество, возможно, бесконечное число. Мир реальности чрезвычайно сложен. Но мало того, кроме всего описанного, действия имеют еще и ориентацию. При этом отдельные виды ориентации имеют свои названия. Например, направление – это ориентация движения, то есть изменение пространственного положения объекта, а множество направлений – это траектория, которая имеет свои подвиды: линейная (прямо- и криволинейная) или круговая и т.д. Множество же изменений одной и той же акциденции, я бы назвал, «тенденцией», а множество изменений разных акциденций – «эволюцией». Короче говоря, про события можно и нужно писать много и с удовольствием. Ведь есть еще и такие процессы, как «взаимодействия», «противодействия», «содействия» и т.д. Но я надеюсь, мне хватит и того, что написано. Единственно, что еще упомяну – это наличие и таких событий, как «поведение» и «состояние», которые я не рассмотрел. И я сделаю это позже, когда конкретизирую события по самим объектам, с которыми эти события и происходят. К чему я, собственно, и хочу перейти. Так, как все события и признаки, и даже всевозможные отношения, в конечном счете, «привязаны» к объектам, то дальше придется заняться рассмотрением самих объектов под разными «углами зрения». Объекты классификационно можно подразделять по множеству их признаков. Начну же я с наиболее значимого, по моему мнению, деления объектов по уровням их бытия. Почему я считаю такую конкретизацию понятия «объект» значимым? Потому что речь у нас идет о сознании, свойстве сознательности. А оно присуще не всем объектам. И вот для того, чтобы выявить: качеством объектов какого уровня является свойство сознательности, надо вначале «удалить» из рассмотрения те уровни (объекты тех уровней), которые совершенно точно не обладают данным качественным свойством (точнее будет сказать, событиям каких уровней не присуще сознание). Ранее в первой части я уже писал о том, что все объекты реальности классификационно (мысленно) можно поделить на уровни бытия по их свойствам (качествам), которые в «нисходящем» порядке можно записать как: социальный (или сообщностный, или общественный) уровень, организменный (или многоклеточный), клеточный, молекулярный, атомарный и т.д. Теперь соотнесём объекты разных уровней с феноменом «сознания» на предмет выявления присущести тем или иным объектам свойства «сознательности». Скажем, сообщества организмов сознанием явно не обладают. Такое общество, как Российская Федерация, уж точно бессознательна. А выражение «общественное сознание» — это не реальное свойство самого общества, а разновидность свойства сознания человека: типа, представления о природе и представления об обществе. Но это я опять забежал вперед. Кроме того, я читал у некоторых авторов, что семьи муравьев якобы обладают неким социальным сознанием. Это, скорее, метафора, аналогия, а не качество семьи муравьев. В общем, нет у социумов никакого сознания, не присуще им такое свойство. То же самое можно сказать и про молекулы, атомы и далее «вниз» по уровням. У объектов данных уровней никто еще до сих пор не обнаружил ничего похожего на сознательность. Да и само понятие «сознание» было дано феномену реальности, обнаруживаемого при сравнении организмов, многоклеточных объектов. Соответственно, остаются два уровня бытия: организменный и клеточный, которые хоть каким-то боком связаны с сознанием. Рассмотрим сначала клетки. Понятно, что с сознанием каким-то образом связаны лишь нейроны и с большой натяжкой остальные клетки мозга, так называемая «глия». Но сами нейроны таким качественным свойством, как сознательность, не обладают. Им не присуще сознание. И если уж таким клеткам, как нейроны, не присуще сознательность, хотя к сознанию они как-то причастны, то что уж говорить о других. Поэтому можно с уверенностью сказать, что сознание не «прописано» и на клеточном уровне. Остается только организменный уровень. Вот эти объекты организменного уровня я далее и рассмотрю несколько подробней. Первое, чем характеризуется любой организм – это тем, что он представляет из себя множество клеток. При этом одно их множество отличается от другого, то есть один организм от другого, степенью общности клеток и различием их взаимодействий. По этим особенностям объекты делятся на скопления, колонии и вещи. Скоплениями являются такие множества элементов, когда их совместное расположение обеспечено внешними воздействиями на них. Например, овцы сбиваются в отару либо под угрозой нападения хищников, либо их объединяют люди и их пастушьи собаки, но и там, и там страх внешнего воздействия. При этом взаимодействия элементов скоплений между собой либо отсутствуют, либо настолько незначительны по сравнению со взаимодействием этих элементов и внешней среды (воздействием внешних сил), что скопление сохраняет свою «единость». Эта единость скоплений – мнимая, обманчивая, она отличается от подлинной единости колоний и вещей, у которых она обеспечивается внутренними взаимодействиями элементами-частями. Скопление сохраняет своё псевдоединство до тех пор, пока внешние воздействия имеют место. Когда это объединяющее внешнее воздействие исчезает, то возможны несколько вариантов развития событий: 1. если элементы скопления не взаимодействуют друг с другом, то при исчезновении еще и внешнего воздействия, скопление не изменяется, продолжая своё существование в том виде, в котором их сформировала внешняя среда. Например, те же овцы в случае отсутствия хищников и людей вполне могут продолжать существовать в виде отары, если между ними отсутствует конкуренция за еду, то есть пастбища обширны и плодородны. Но это характерно лишь для особых случаев. В реальности же объекты, как правило, взаимодействуют между собой, в частности, конкурируют. 2. если элементы скопления взаимодействуют между собой, то в случае прекращения действия внешних сил, эти взаимодействия могут привести: а) к распаду скопления, например, в нашем примере, если трава растет скудно, «клочками», то овцы разбредутся в поисках лучших участков и будут «бороться» и защищать свои угодья. Отара распадется; б) к образованию колонии. Пример, толпа людей, собравшаяся послушать оратора, так вдохновляется его идеями, что объединяются в банду и идут громить винные склады. Волки объединяются в стаи для совместной охоты. В реальности, конечно, все гораздо сложнее, так как практически не бывает случаев отсутствия внешнего взаимодействия. Соответственно, сочетания всех этих внешний воздействий и внутренних взаимодействий и формируют ситуации объединения в скопления, их распад или превращение в колонии. Сами колонии вещей уже более интересные. Это такая совокупность элементов колонии, которая поддерживается, как единство, путём взаимодействий этих элементов (частичек) между собой, причем данные взаимодействия оказываются «сильнее», чем внешние воздействия и иные взаимодействия этих же элементов, но направленные не на объединение, а на распад. (В скобках замечу, что элемент - это частичка системы, или множества, или совокупности, а то есть обобщенное понятие, и для его конкретизации нужно бы найти свое имя, а не пользоваться составными понятиями: «элемент скопления», «элемент колонии», «элемент вещи». Но, как всегда, слов не хватает. Можно, например, назвать элемент скопления «экземпляром», отсылая к коллекционированию, внешнему действию по образованию скопления. Или элемент колонии – «представителем», намекая на множественность элементов, представляющих колонию. А для элемента вещи – «функционал», указывая на главную особенность элемента вещи. У «кооператива» - «член кооператива», у «целого» - «часть целого» и т.д. Но я не буду на этом заморачиваться.)

Мунир: Итак, колонии – это совокупность элементов колонии, связанных в единое целое взаимодействиями между собой. Но и вещи являются совокупностью элементов, соединенных в целостность взаимодействиями этих элементов. В этом они сходны. А в чем же их различие? Принципиальная разница заключается в том, что колонии – это множество более или менее однотипных элементов колонии, а вещь – совокупность разнотипных элементов вещи, причем эта разнотипность состоит в способности и воплощении выполнения действий и процессов, которые являются функциями целого, вещи. Приведу примеры для иллюстрации данного важнейшего отличия колоний от вещей. Любой кристалл представляет из себя колонию атомов или молекул. Например, кристалл лизоцима представляет из себя совокупность молекул, связанных силами притяжения между её гидрофобными участками. То есть лизоцимный кристалл есть соединение однотипных молекул лизоцима. В то же время, в клетке, как совокупности множества уже разнотипных молекул, лизоцим выполняет свою каталитическую функцию, и эта функция одна из многих, присутствующих в клетке. Так как нам будут интересны прежде всего клетки и организмы, то приведу примеры из данных уровней объектов. Очень разнообразны в этом плане водоросли. Так у них есть особи одноклеточные, имеются скопления одноклеточных, так называемые «маты», а также разнообразные колонии: свободноплавающие нити с однотипными клетками, прикрепленные к субстрату нити, у которых уже есть некое функциональное деление на «подошвенные» клетки – ризоиды, и фотосинтезирующие клетки, имеются слоевищи водорослей, которые образуются в результате срастания разветвлённых нитей с функциональной дифференциацией на «ложные» ткани. Но среди водорослей все же нет таких подлинных организмов, как например, высшие растения, у которых клетки функционально дифференцированы. Еще больший контраст мы видим у гетеротрофных клеток и организмов. Различия между амёбой, то есть одноклеточным существом, и человеком, наиболее сложным многоклеточным организмом, колоссальны. А в промежутке между ними обнаруживаются и скопления одноклеточных – всевозможные штаммы, и многообразие колоний от кишечнополосных и далее до организмов приматов, у которых уже имеются ткани, органы и системы. Это я привел пример различия колоний и вещей по их элементам: у колоний однотипные или «слабо» разнотипные элементы, а у вещей – «сильно» разнотипные элементы вплоть до наличия «внутренних» колоний – тканей, и даже органов, которые из себя представляют несамостоятельные вещи, части целого. Причем в наиболее сложных организмах и сами органы могут представлять из себя совокупность колоний и частей органов. То есть вещь в отличии от колоний – это сложная структура подуровней. Так клетки организма объединяются в ткани, то есть колонии однотипных клеток, которые выполняют ту или иную функцию. Ткани формируют орган, который, объединяя входящие в его состав ткани, выполняет уже свою функцию. Органы объединяются в системы, а системы в единый организм. И на каждом подуровне, взаимодействие элементов подуровня приводит к появлению нового события более высокого подуровня. Тут проявляется та самая «восходящая причинность», о которой я рассуждал ранее, и эмерджентное свойство, которое, надеюсь, я рассмотрю более позже. Устав читать все эти известные со школы факты, вы можете спросить: а при чем тут сознание? «У меня секретов нет, слушайте детишки». Как вы, наверное, еще помните, я определил сознание как качественное свойство и стал искать то сущее, которому оно присуще. И на данном этапе рассуждений можно констатировать, что сознание присуще: во-первых, объектам организменного уровня, во-вторых, только вещам, то есть уже самим организмам, а не колониям клеток и тем более не их скоплениям. На этом пока остановлюсь и передохну. Начав с поэтики, закончу тем же: «Всем нашим встречам разлуки, увы, суждены …» До следующего коннекта, Галиев Мунир. 25.09.24

Мунир: Уважаемый Вадим. Выложив на сайт очередную часть своих «размышлизмов», я обнаружил вашу реакцию на некоторые мои высказывания. Честно говоря, не хочется встревать в дискуссию до тех пор, пока творческая муза «ведет моё перо». Мотивация дело тонкое. Отвлечешься и забросишь работу, не окончив её. Так что простите, что не уделю достойного внимания вашим мыслям. Отвлекусь лишь на последний абзац, где, как мне кажется, и сосредоточена основная ваша мысль. Вот цитата: «Механизм реализации нисходящей причинности поясню на следующем примере. Пусть у нас есть разрозненные протоны, нейтроны и электроны. Они взаимодействуют определённым образом, как и положено частицам. Пусть часть частиц так и останется отдельными частицами, а часть объединится в атом. Что будет происходить при взаимодействии атома со свободными частицами? Допустим, со свободным электроном? Будут ли по-прежнему взаимодействовать с электроном частицы, составляющие атом? А по каким законам: по тем же, по которым они взаимодействовали ранее? Нет, с электроном будет взаимодействовать атом целиком, и закономерность этого взаимодействия будет уже совсем иная, таких закономерностей не было до объединения частиц в атом. Если в атоме оказалась свободной одна орбиталь (валентный ион, или как там в химии, уже не помню), то атом захватит этот электрон, а нет – электрон пролетит мимо. Я утверждаю, что на свободные частицы будут действовать не частицы атома, а атом как целое. Бесполезно пытаться описать это взаимодействие на уровне частиц – успеха мы не достигнем. Нам придется рассматривать то, как атом как целое воздействует на частицы. А это и есть, в моем понимании, нисходящая причинность.» Ваша основной посыл, как его понял, заключается в том, что «нисходящая причинность» - это ситуация, когда объект (вещь) «высокого» уровня взаимодействует с объектом (вещью) «низкого» уровня, в вашем примере: атом и электрон. Это противоречит моему высказыванию о том, что никакой «нисходящей причинности» я не обнаруживаю, потому что взаимодействуют между собой лишь объекты одного уровня. Но вот же – указываете Вы пальчиком, атом же взаимодействует с электроном. Это же факт. А потому ваши (то есть мои) рассуждения ложны. Ну, что ж. Давайте разберем этот пример подробней. Я, вообще-то говоря, в физике элементарных частиц «дуб дубом», но думаю в данном случае и школьных знаний хватит, чтобы немного порассуждать на эти темы. Итак, у нас есть атом, состоящий из протонов, нейтронов и электронов. Я не буду рассматривать - что же из себя представляют эти объекты: частицы ли, волны ли, возмущения ли неких полей или все это вместе взятое. Это в данном случае значения не имеет. По вашему представлению «если в атоме оказалась свободной одна орбиталь (валентный ион, или как там в химии, уже не помню), то атом захватит этот электрон, а нет – электрон пролетит мимо.» И тут я легко могу возразить вам, что вы неверно описали всю ситуацию. Если электрон летит мимо атома (именно атома, а не иона), то он «посвистывая и улыбаясь» пролетит мимо. Никакого взаимодействия, по типу «атом захватит этот электрон» не произойдет. "Взаимодействие" атома и электрона возможно в том случае, когда электрон «попадет» в атом, то есть тогда, когда траектории атома и электрона пересекутся (на самом деле взаимодействуют частички атома и электрон). И свободна, или не свободна атомная орбиталь в этом случае не играет никакой роли. Точно так же электрон пролетит одинаково с «безразличным лицом» и мимо атома водорода с одним электроном на 1s орбитали, и мимо атома гелия с двумя электронами на 1s орбитали. Заполненность орбиталей (у водорода - нет, у гелия – да) имеет значение при взаимодействии атомов. Например, молекулы гелия, то есть соединения двух атомов гелия, в обычных условиях не существует, а водорода – «милости прошу». Орбитали атома гелия заполнены электронами, вот он и живет «бобылём». А атом водорода имеет недокомплект электронов, и он находит себе пару. Но к свободному электрону это отношение имеет лишь косвенное, только через общее количество связанных электронов на орбиталях. В каком же случае электрон «захватывается»? Тогда, когда атом становится ионом, то есть, когда в атоме не хватает электрона. Еще раз акцентирую внимание, не тогда, когда одна из орбиталей не заполнена полностью, но атом остается электронейтральным, а когда протонов по численности больше, чем электронов. В этом случае свободный электрон «захватывается» этим ионом, и все они вместе превращаются в атом. Но взаимодействуют не ион и свободный электрон, а протоны и электроны иона со свободным электроном. А так как протонов у положительного иона, катиона, больше, чем электронов, то свободный электрон притягивается к катиону и поглощается им. Тут не взаимодействие самого катиона, как целого, со свободным электроном, а разница в величинах взаимодействий протонов и электронов с этим самым «бродягой» электроном. А был ион не положительным, а отрицательным, то есть электронов было бы больше, чем протонов, то от этого аниона свободный электрон улепетывал бы так, что только спин сверкал бы. И в этом случае свободный электрон взаимодействовал бы не с анионом, а с протонами и электронами, Сила взаимодействия с повешенным числом электронов "перевешивала" бы силу взаимодействия с протонами. Таким образом, и в этом случае я не вижу «нисходящей причинности», а обнаруживаю лишь взаимодействие объектов одного уровня: протонов и электронов с электроном. Кстати, именно процесс «отъема» электрона, его перемещение и воссоединения обратно в атом, например, водорода, является основным энергетическим процессом в клетках. Извините, отвлекся на биохимию. Все же химию и биологию я знаю лучше, чем физику. Теперь рассмотрю ситуацию, когда электрон пролетает очень близко к атому. В этом случае свободный электрон отклонится. Этот процесс называется «рассеиванием». Происходит данный процесс под «действием» сил (действием объектов с силовыми особенностями) называемых кулоновскими и лоренцевскими. Первое – это действие электростатическое, второе – электромагнитное. Возможно, я не совсем точно выражаюсь или что-то не так понимаю, простите физики. Но и то, и другое, всякое такое электрическое, присуще элементарным частицам (или частице-волнам, или возмущениям полей и т.д.). То есть опять я тут вижу взаимодействие не атома, как атома, а его частичек со свободным (вне атома) электроном. Свободный электрон точно также отклоняется и от другого свободного электрона (во всякие виртуальные частицы и диаграммы Фейнмана я углубляться не буду, уровень у меня не тот). Так что свободный электрон отклонится от любого электрона: хоть свободного, хоть в составе атома. Так что и тут не «нащупывается» взаимодействие атома и электрона. Ну и последний случай, это, когда электрон «врезается» в атом. Это значит, что он проскакивает электронные оболочки атома и взаимодействует уже с ядром. Но находясь «внутри» атома, наш бывший свободный электрон с самим атомом уже не может взаимодействовать. Для того, кто внутри вещи, самой вещи не существует. Тут только «унутренности» вещи, его составные части. А потому электрон вынужден взаимодействовать с протоном или нейтроном. Опять же не хочу даже лезть в квантовую механику с ее партонами, кварками, глюонами. Но и без них понятно, что и в случае, когда электрон попадает в атом, в «эффективное сечение резерфорда», свободный электрон взаимодействует не с атомом, как таковым, а с его ядром. Тут важна еще и кинетическая энергия и прочие нюансы… Но я Вас умоляю, лучше уж Вы из биологии или социологии примеры приводите. Там хоть нормальными языком разговаривать можно. Короче говоря, не убедили Вы меня, Вадим. Ищите другие факты. Эх, «если уж пошла такая пьянка», и я отвлекся от «дум, моих дум, боли в висках и темени», то отвечу и на заданный Вами вопрос: «Мунир, задам Вам для разминки такой вопрос: Возьмем третий закон Ньютона. Сила действия равна силе противодействия. Иными словами – с какой силой первое тело действует на второе, с такой же и втрое действует на первое. И вот представьте такую ситуацию. Маск всё-таки сделал свой Starship и отправил миссию на Марс. Масса Земли уменьшилась на величину массы корабля Маска (и экипажа). Значит, сила с которой Солнце стало действовать на Землю, также уменьшилась на определённую величину. Уменьшилась ли, согласно третьему закону Ньютона, сила, с которой Земля действует на Солнце? Сила эта может уменьшиться только через 8 минут, не ранее, чем гравитационный сигнал от Земли, идущий не быстрее скорости света, достигнет Солнца, и Солнце "почувствует", что масса Земли уменьшилась. Так что же, третий закон Ньютона 8 минут не соблюдался? Что же это за закон такой, который можно нарушить на целых 8 минут и тебе за это ничего не будет?» Похоже Ньютон посрамлен! Не думаю. В данном Вами мысленном примере перепутаны два разных явления. Первое, процесс, как множество последовательных действий, и второе, процесс, как одновременное действие и противодействие. Чтобы стало понятней я приведу другой пример, и позже объясню -почему. Представьте себе, что в километре от меня произошел сильный взрыв. Ударная волна от этого взрыва дойдет до меня примерно через 3 секунды (каким образом это измерили сейчас не важно). То есть через 3 секунды после начала взрыва мое тело ударит «воздушный молот», который собьет меня с ног. Где тут действие, а где противодействие? Противодействие, понятно, - это инерция массы моего тела. Действия ударной волны оказалась сильнее инерции массы моего тела, и я не удержался в вертикальном положении. Сила моего противодействия силе действия ударной волны по третьему закону Ньютона равны, а следовательно, ударная волна преодолела инерцию массы моего тела и сдвинула меня. Мое тело, как бы, противодействовало действию ударной волны и инерцией массы, которой не хватило, и движением тела. А вот стоящий рядом автомобиль лишь покачнулся. Потому что инерции массы автомобиля оказалась достаточным, чтобы противодействовать действию ударной волны. В этой точке взаимодействия это самое действие ударной волны и есть то самое действие, которому и я, и автомобиль противодействовали. И, соответственно, силы их равны. Результаты разные. Жалко автомобиль. А что же с самим взрывом, который произошел за 3 секунды до момента взаимодействия. Взрыв – это начало процесса, то есть множества последовательных действий. Взрыв «породил» ударную волну, то есть движение молекул воздуха, которые в течении 3 секунд «передавали» данное движение друг другу до тех пор, пока ударная волна не встретилось со мной и автомобилем. Соответственно, длительность в 3 секунды – это время не между действием и противодействием, а между началом движения ударной волны и началом её действия на меня и автомобиль. Так, если бы я оказался шустрым и быстрым, то мог бы «сигануть» в яму, и избежать действия ударной волны. Соответственно, в этом случае взрыв бы присутствовал, ударная волна неслась бы по земле, а вот её воздействия на меня не было бы. Я спокойно в ямке морковь грызу. Действие и противодействие происходит в одной точке пространства. Между ними не может быть временной длительности. Длительность имеется между началом процесса переноса импульса и его непосредственного воздействия. Следовательно, ответ на Ваш вопрос будет таков: 8 минут – это промежуток не между действием (или изменением действия) Земли на Солнце, а между началом процесса переноса гравитационного импульса (его изменения) и началом действия (изменения) этого импульса на наше согревающее светило. И в тот момент, когда импульс действия Земли начал действовать на Солнце (или оно изменилось), в тот же самый момент и Солнце начало противодействовать этому действию (или его изменению). Силы же этого действия и противодействия равны. Никакого нарушения закона я не усматриваю. Ньютон же вообще длительности игнорировал. Загвоздка тут именно в том, что мы не знаем, как и с помощью чего передается гравитационное действие. Поэтому я и выбрал в качестве примера взрыв и звуковую волну. Там все наглядно. Но если гипотетически предположить, что гравитационное действие, как процесс многих таких последовательных действий, передается с помощью гравитонов или возмущений каких-то гравитационных полей, то и тут все встает на свои места. Земля воздействует (или это воздействие изменяется) на гравитоны, которые воздействуют на другие гравитоны и так далее последовательно в течении 8 минут пока гравитоны не достигнут Солнца и совершат воздействие, на которое Солнышко лучистое, улыбнувшись весело, ответит противодействием. В общем как-то так. Не обессудьте, если далее не стану отвечать. И большое Вам спасибо, Вадим, за то, что стали, наверное, невольно, неким мотиватором для меня. Я после смерти Саши Хоцея совсем все забросил. А тут Вы появились со своими вопросами и рассуждениями. Для каждого человека очень важно, чтобы его труд был хоть кому-то интересен (пусть даже это только иллюзия). Я продолжу размышлять о сознании, так что до встреч на сайте. Галиев Мунир. 26.09.24

Мунир: Уняв бурную радость от встречи с вами, давайте я продолжу свои «игрища». К сему моменту я остановил свои рассуждения на рассмотрении отличий колоний от вещей. Напомню, что колонии – это совокупность однотипных элементов, объединенных своими взаимодействиями. Вещь же представляет из себя также совокупность элементов, связанных собственными взаимодействиями, но сами элементы вещей, в отличии от элементов колоний – разнотипны. (Замечу в скобках, что четкие и ясные различия между колонией и вещью можно обнаружить лишь при сравнении их типичных представителей. Например, губка, скорее всего, - колония. Также колонией является многоклеточная водоросль. За «эталон» же вещи можно принять, скажем, человеческий организм, как наиболее изученный и сложный. Но если мы рассмотрим некие промежуточные варианты между этими «крайностями», например, кишечнополостных: гидру или медузу, которые имеют уже некую разнотипность элементов, в частности: пищеварительную, двигательную, нервную систему, то в таком случае возникают уже разночтения. Специализация клеток у таких объектов уже есть, но еще слабая. К какому виду объектов их следует отнести: они еще колонии или уже вещи? Достаточна ли та разнотипность клеток медузы для того, чтобы считать ее организмом или нет? Провести четкую границу между колонией и вещью, между простым множеством клеток и организмами сложно. А как быть с лишайником? Природа, как всегда, «плюет» на наши потуги по попыткам четкой её классификации.) Тем не менее, колонии и вещи сходны в том, что их единство обеспечивается взаимодействием, связями между их элементами, и различаются однотипностью или разнотипностью составных частей. И вот эти самые однотипность и разнотипность элементов данных совокупностей предполагают и прочие различия колоний и вещей. При этом такие различия можно подразделить на «внутренние», то есть в случае, когда рассматриваются составы и действия элементов совокупностей (колоний и вещей), и на «наружные», когда взгляд устремлен на эти самые колонии и вещи уже как на целостности, единости в их собственных деяниях. И если сравнивать колонии и вещи по «внутренностям», то кроме того, что их элементы различаются однотипностью у колоний и разнотипностью у вещей, можно заметить еще и то, что и взаимодействия этих элементов различны. Если для элементов колоний взаимодействия могут быть одинаковыми, что достаточно для того, чтобы подобные действия способствовали именно объединению, а не разрушению совокупности, то взаимодействия элементов вещей уже куда более сложные. Разнотипные элементы вещей могу взаимодействовать между собой по-разному. Возьмем в качестве примера гидру. Её однотипные клетки, скажем, мышечные, имеют между собой связи, структурные образования нескольких типов: плотные контакты, адгезивные контакты, плазмодесмосы и другие. Но все они присущи именно мышечным клеткам. И взаимодействие этих клеток через данные связи одинаковые. Тут вся «ситуация»: структура и взаимодействия элементов, направлена на сохранение данной колонии мышечных клеток вне зависимости от действия любой из них помимо этого соединяющего взаимодействия. А вот структурная связь и взаимодействие нервной и мышечной клеток, то есть разнотипных элементов, уже совсем иная. Эта связь синаптическая, а взаимодействие элементов представляет из себя выделение нервной клеткой химического сигнала, приводящий к сокращению мышечной клетки. В этом случае взаимодействие нервной и мышечной клеток направлено уже не столько на сохранение самой мышечной или нервной ткани, а на выполнение ими разных функций: нерв передает импульс возбуждения в заданную точку, а клетка мышцы сокращается. Именно поэтому при реальном, а не мысленном, разрезании скальпелем колонии, её фрагменты остаются колониями, хотя и меньшего размера. Структура колонии однотипна во всех её фрагментах, а взаимодействия элементов схожи. Разрывание колонии на произвольные фрагменты даст лишь несколько подобных колоний. С вещью же так не получится. Невозможно произвольно разрезать вещь на части или фрагменты так, чтобы образовалось две вещи (только в специфическом случае саморазрезания – размножении). Прерывая связь между нервной и мышечной тканями, мы уничтожаем саму вещь. Каждый элемент вещи специализируется на особенном действии, или процессе, который становится неотъемлемой частью всего кругооборота взаимодействий, то есть функционирования вещи. Каждое действие, или процесс, является отдельной функцией, которая как поддерживает единство вещи, так и осуществляет цикл «жизни» самой вещи, как единого целого. И при расщеплении вещи хоть по частям (функциональным элементам), хоть по фрагментам (произвольным «кускам») вещь как таковая вещь уничтожается. Вещь - едина и неделима. Тут мне могут возразить, что, например, если мышке отрезать хвост, уподобляясь Августу нашему дорогому Вейсману, то мышь останется мышью, опровергая моё суждение о том, что вещь едина и неделима. На что я вам отвечу, что хвост не является функциональной частью организма мыши. Это специализированная часть для взаимодействия со средой. Попробуйте разрушить печень мыши и посмотрите сколько она проживет. Некоторое время она останется живой мышью, но недолго. Потом превратится в дохлую мышь. А без хвоста нормальная мышь превратится в бесхвостую мышь. Да, и в этом случае мышь, наверное, рано или поздно помрет. Хотя не факт. В реальности все гораздо запутаннее. У конкретных вещей, в частности, организмов, могут быть обнаружены и бесполезные «части» и даже вредные в плане помех функционированию организма. Но это я отвлекся. В идеальной веще, упрощенном организме, абстрактном целом, разрушение функциональной части ведет к гибели и самой вещи. Полюбовавшись таким образом колониями и вещами «изнутри», перейду к рассмотрению их уже «снаружи», то есть взгляну на них как на объекты целостные и выступающие для окружающих объектов единым сущим. Особенности именно таких проявлений колоний и вещей для окружающих их объектов также отличают их друг от друга. Так, колония реагирует на воздействие извне, на действие объектов окружающей среды однообразно, в том смысле, что точно так же, как реагировал бы элемент колонии на подобное действо. Однако в колонии этих элементов много, поэтому реакция колонии предстает, как сумма реакций элементов. Например, любая клетка гидры (Hydra vulgaris) может сопротивляться потоку воды, который воздействует на эту клетку, прикрепляясь к какой-либо твердой поверхности, допустим, камню. Таким образом клетка спасается от «смывания» её с насиженного места. Но точно также поступают и все клетки гидры, соответственно, и сама гидра. Каждая клетка «цепляется» либо за камень, либо за другую клетку. И таким образом гидра остается на месте, несмотря на поток воды. Тут взаимодействие всей гидры, как множества элементов колонии, с водой и камнем аналогично взаимодействию любой клетки гидры с теми же потоками воды и камнем. Только это взаимодействие всей гидры есть сумма взаимодействий клеток её «подошвы», то есть тех, что прикрепились к камню. И величина этой суммы зависит лишь от числа прикрепленных клеток гидры к камню, то есть от площади её «подошвы». У вещей же в отличии от колоний при упорядоченном взаимодействии элементов вещи появляется не только суммарное действие элементов, как у колоний, но еще и новое действие, не имеющееся у самих элементов. И данное действие вещи, как целого, единого объекта, совершенно отличается от действий ее элементов. Эта новизна и есть упоминавшаяся ранее эмерджентность. Суммарное действие элементов как колонии, так и вещей (в этом случае выступающих как колония) отличается от действия самого элемента этих объектов лишь количественно: оно «больше», чем единица действия элементов. Тут по определению сумма больше, чем слагаемые. А вот эмерджентное действие вещи уже не «больше», а именно иное действие. Рассмотрим всю ту же несчастную гидру. Для того, чтобы осуществить «сжатие» тела гидры мышечные клетки синхронно должны сократиться. Это и есть то действие, которое является лишь суммарным действием колонии. Все клетки сократились и всё тело гидры сжалось. Это сокращение каждой клетки можно спровоцировать каким-либо химическим элементом, которые и вызывает такую реакцию. Обычно такие вещества называют гормоны. Это первое функциональное разделение клеток. Но можно данный процесс усложнить, выделяя разные гормоны и имея различные рецепторы на мышечных клетках, реагирующие каждый на свой специфический гормон. И если верхние мышечные клетки будут реагировать на один тип гормона, а нижние – на другой, то гидра сможет не только просто сжиматься всем телом, но и сжимать то верхнюю свою часть, то нижнюю. Возникнет более сложное движение тела гидры: например, ступенчатое сжатие, колебательное сжатие и т.п. Но даже для такого простейшего движения уже необходимы специфические части целого: мышечные клетки двух типов, специфически реагирующие на определенный вид гормона, и два типа желез, секретирующие эти два типа химических веществ. Если же понадобится совершать более сложные движения, то специфических частей (колоний однотипных клеток) потребуется больше. И на каком-то этапе станет «выгоднее» пойти не путем увеличения специфических мышечных частей и желез, выделяющих различные гормоны, а также «разпыление» их по всему организму, а посредством доставки химического вещества в нужную точку - к отдельной мышечной клетке. Появляется нервная система. Но в этом случае уже сами мышечные и нервные клетки могут быть однотипными, то есть не надо «плодить» множество специфических клеток, и к тому же при этом движение тела может стать действительно сложным. Каждая мышечная клетка сможет сокращаться независимо от соседних. Но за это «придётся заплатить, тем, что кроме мышечных и выделяющих микрогормон (нейромедиатор) клеток появится и управляющая система, которая и будет упорядочивать, то есть определять последовательность взаимодействий «выделителей» и «исполнителей». С одной стороны, произойдет упрощение. Много специализированных, реагирующих на специфический гормон, мышечных клеток и множество клеток, выделяющих эти химические вещества, заменятся на два типа. Но одновременно возникает структура связей каждой мышечной клетки с нервной. Кроме того, появляется и зона управления, то есть часть, упорядочивающая возбуждения самих нервных клеток. Колония все больше превращается в вещь с её функциональными специализированными частями. И у вещи появится новое действие, не имеющееся у её частей – поведение, то есть комплекс действий. Другой пример - это, когда инфузория-туфелька (лат. Paramеcium caudаtum), как одиночная клетка, перемещается, совершая движение ресничками, амёба (лат. Amoeba) – изменяя форму тела, а вот трихоплакс (лат. Trichoplax adhaerens), являясь многоклеточной колонией, может передвигаться как с помощью движения ресничек, так и изменением своей формы. При этом колониям, подобной трихоплаксу, присущи те же виды перемещения, что и отдельным её клеткам. А вот у организмов (вещей), например, животных, возникают уже иные, не доступные клеткам, формы перемещения в пространстве: плавание, ходьба, полет. Аналогично обстоит дело и с другими событиями, происходящими с колониями и вещами, помимо их движения и перемещения. Так, если клетка может совершать лишь «поедание» химических соединений (пиноцитоз) или отдельных клеток (фагоцитоз), то многоклеточные организмы сладострастно пожирают многоклеточных. Данного процесса нет у отдельных клеток. Питание другими организмами появляется на организменном уровне и является эмерджентной особенностью именно многоклеточных существ. Если смотреть более «глобально», то можно заметить, что на молекулярном уровне появляется такое событие как размножение, которое достигает своей кульминации на клеточном уровне. Атомы, как я знаю, не размножаются. А клеткам только дай волю, потом не остановишь. Кстати, именно на этом основании мы можем мысленно выстраивать филогенетические деревья одноклеточных и многоклеточных. А на организменном уровне появляется еще и такое событие, как онтогенез, которого нет у клеток. То есть с каждым новым уровнем возникают новые типы событий с эмерджентными свойствами. Точнее будет сказать появляются новые вещи и события, происходящие с которыми, имеют это самое новоиспеченное качество. Итак, при рассмотрении колоний и вещей «изнутри» мы видим, что одна совокупность отличается от другой как поэлементно: однотипные и разнотипные элементы, так и по взаимодействиям: у колоний одинаковые действия элементов, синхронизированные друг с другом, а у вещей – специфические, функциональные действия элементов, упорядоченные как в пространстве, так и во времени. При взгляде же «снаружи» вещь отличается от колонии тем, что кроме сходного с элементным, но суммарного действия, у вещи, как целого, единого объекта, имеется еще и эмерджентное, то есть новое, неприсущее элементам, действие. Понятно, что там, где действие, там и процессы, и изменения, и события вообще, которые также обладают эмерджентным свойством. Это я рассмотрел различия колоний и вещей. Как же со всем этим связано сознание? А таким образом, что сознание, являясь качественным свойством событий, не может не быть эмерджентным, новым, характерным именно качествам, существенным свойствам, присущим действиям объектов. Соответственно, и присуще оно именно вещам, а не колониям и тем более скоплениям. Сознательность – это качественное свойство событий, происходящим именно с вещами, в частности с многоклеточными организмами. Соответственно, мне необходимо теперь более подробно остановиться на самих вещах, событиях и эмерджентных свойствах, а также их разнообразных отношениях. Вещь, мысленно, можно представить как «особу» («особь», «индивидуум» - не нашел лучшего слова), при рассмотрении его «снаружи», при проявлении его окружающему миру, или как «совокупность» («целое», «ансамбль»), исследуя вещь «изнутри», как структура и взаимодействие его частей, элементов. Соответственно, требуется рассмотреть: во-первых, отношения между объектами: особью-совокупностью и частями-элементами, во-вторых, отношения между событиями, происходящими с особью, и протекающими внутри совокупности, и, в-третьих, отношения между свойствами особи и частей-элементов. При этом не следует забывать, что особь и совокупность – это два лика одной вещи, только они не такие как у бога Януса, а наружная и внутренняя ипостаси единого объекта. Как же соотносится этакая двуликая вещь со своими частями и элементами? Сначала приведу пример. Молекула ДНК состоит из атомов, которые соединяются химическими связями в отдельные функциональные молекулы. Первая из них – это фосфатная группа, состоящая из четырех атомов кислорода, одного атома фосфора и трех атомов водорода. Вторая – сахар дезоксирибоза, состоящая из пяти атомов углерода, десяти атомов водорода и четырех атомов кислорода (дезокси – сахар без одного атома кислорода). Третьих молекул больше одного, поэтому я их только лишь перечислю: аденин [A], гуанин [G], цитозин [C] и тимин [T], которые называются «основания». Атомы образуют структуру каждой из указанных молекул и, по-видимому, выполняют некую молекулярную функцию. Тут важно то, что атомы образуют именно структурные молекулы. А далее эти самые структуры атомов, то есть структурированные молекулы, образуют еще одну структуру – нуклеотид, который состоит из этих «малых» молекул: остатков фосфатной группы, сахара и основания. Теперь уже эти структурные элементы – молекулы фосфата, рибозы и основания, выполняют свои функции в нуклеотиде. Например, дезоксирибоза с одной «стороны» соединена с фосфатной группой, а с другой - с основанием, и является этаким «костяком», «сердцевиной» нуклеотида. Далее нуклеотиды, как «новые» структурные элементы, присоединяются друг к друг через фосфатную группу, то есть фосфатная группа представляет из себя элемент соединения нуклеотидов и выполняет функцию связывания нуклеотидов между собой. Таким образом формируется следующая структура, как бы новый «этаж» общей структуры молекулы ДНК - одиночная нить. Потом, основания, «торчащие» из одиночной нити ДНК, соединяются специфично (попарно А-Т и G-C) с другими основаниями «торчащими» из другой одиночной нити ДНК. Так образуется двуцепочечная молекула ДНК. Там еще есть продолжение, но я остановлюсь на этом. Для нас тут важен принцип, а именно, то, что структура данной молекулы сложная, состоящая «поэтажно» из структурных элементов, которые сами представляют из себя молекулы, за исключением первичной, состоящей из атомов. Если перейти от примера к общим рассуждениям, то можно эту «лестницу» структур и взаимодействий представить в таком виде: разнотипные элементы (дальше просто элементы, их разнотипность буду подразумевать по умолчанию) соединяются в слой (ткань), слои сопрягаются в секцию (отдел), секции сочленяются в сегмент (орган), сегменты - в комплексы (системы органов), которые и образуют вещь (организм), как совокупность всего этого. Все эти элементы, слои, секции, сегменты, комплексы являются частями целого, вещи-совокупности. (Понятно, что имена всех этих структур условны, каждая научная дисциплина может давать свои специфические термины.) Тут особо выделяется такая часть, как элемент, потому что он представляет из себя вещь «низового» уровня. А вот иные части могут быть и скоплениями, и колониями, и псевдовещами, то есть они подобны вещам, но не являются самостоятельными, обособленными вещами, а существуют лишь в рамках целого, совокупности частей, являясь функциональной единицей вещи «высокого» уровня. Итак, вещь-совокупность состоит из частей, при этом таких частей может быть структурно несколько, которые располагаются друг относительно друга как бы «поэтажно» или «ступенчато». То есть вещь-совокупность имеет состав и структуру частей, причем именно эти состав и структура представляет из себя саму эту вещь-совокупность. Но это ещё не все. Вещь-совокупность представляет из себя не просто множество частей, и их структурное объединение, но еще и наличие взаимодействий (или событий в более широком смысле) этих самых частей. Упорядоченность данных взаимодействий осуществляется прежде всего самим составом разнотипных элементов, типом их действий и структурой связей друг с другом. Соответственно, любая вещь-совокупность представляет из себя: поэлементно – сложную, многоступенчатую структуру частей, вплоть до вещей более «низкого» уровня - элементов, а событийно – упорядоченные взаимодействия частей и элементов на каждой ступени данной структуры. Таковы отношения вещи-совокупности и её частей, а также отношение её к событиям, происходящих внутри неё. А как же вещь-особа? У вещи-особы имеется форма, и отношение вещи-особы к частям тождественной ей вещи-совокупности таково, что изменение состава и структуры второй меняет форму первой. Структурность, как признак вещи-совокупности, коррелирует, определяет форму вещи-особы, как её признак. Проще говоря, отношение частей и вещи-совокупности – это отношение принадлежности. А отношение частей и вещи-особи не такое прямое, а опосредованное признаками. Тут в наличии двухаспектная связь: вещи-особи присуща форма, а форма коррелирует со структурой вещи-совокупности.

Мунир: Далее, рассмотрим отношение событий, происходящих с вещью, и событий, происходящих с частями этой вещи. Я об этом уже писал. Но напомню. Появления события на уровне вещи-особы происходит в результате упорядоченного взаимодействия частей вещи-совокупности, его функциональных элементов. Например, полет птицы есть упорядоченное взаимодействие крыльев, туловища, хвоста и прочих частей тела с атмосферным воздухом. В свою очередь движение крыльев – это упорядоченное взаимодействие мышц, сухожилий, костей и т.д., то есть действия частей крыла. Действие же мышц есть упорядоченное взаимодействия тканей мышцы. А действие ткани мышцы представляет из себя упорядоченное взаимодействие клеток мышц. (Я, возможно, описываю все слишком упрощенно. Но для понимания принципа этого достаточно). Само же действие клетки мышцы есть взаимодействие уже ее с нейроном и окружающей эту клетку средой. Аналогично можно построить иерархическую лестницу упорядоченных событий и для прочих частей любого организма. Принцип возникновения действия любой ткани, органа и всего организма, то есть вещи, как правило, одинаков. Только это возникновение направлено в обратную сторону от описываемого мною. Клетки взаимодействует с другими клетками, причем эти взаимодействия упорядочены так, что в результате происходит возникновение действия на уровне ткани, как минимум в виде суммарного действия по типу действий колоний. Скажем, мышечные клетки сокращаются под действием «извне»: либо действиями других клеток, нейронов, или под воздействием вещества, растворенного в омывающих клетки жидкости, гормона. Их синхронная «работа» приводит к тому, что сокращается мышечная ткань, состоящая из мышечный клеток. Синхронное сокращение мышечных тканей в свою очередь приводит к сокращению мышцы. Далее уже взаимодействие мышц, сухожилий и костей приводит к движению конечности, то есть органа тела. Тут уже действие осуществляется не просто суммированием действий однотипных тканей, а выполнением каждого подоргана: мышц, сухожилий и костей, своей особой «работы», то есть функционального действия (процесса). Может показаться, что кость в данном примере не действует наподобие мышцы, которая активно сокращается. Но у кости своя функция. Она оказывает противодействие воздействиям мышц. Именно по причине «сложения» акций мышц, сокращению и расслаблению, и реакции костей становится возможным перемещение конечности. Каждый подорган выполняет свою функцию и в результате получается действие самого органа. Кроме этой функциональной связанности различных «этажей» частей вещи, в частности: клеток, тканей, подорганов, частей органа, самого органа, далее систем органов и, наконец, организма в целом, на каждом таком «этаже» имеется еще и упорядоченность всех этих действий: синхронизация, параллельность, последовательность и т.д. Вот этот самый процесс упорядочивания действий гораздо более интересен, чем сами действия. Каким же образом осуществляется сама упорядоченность действий частей? Во-первых, это обеспечивается самой структурой частей. Воздействие (акция) на часть, являясь внешней для неё, вызывает реакцию, которая запускает каскад действий (акций и реакций) других частей, взаимосвязанных меж собой в некую структуру. Именно эта структура и определяет тот или иной порядок этого каскада действий, то есть процесса. Например, каждая мышца при сокращении «тянет» точки прикрепления концов этой мышцы друг к другу по прямой и никак иначе. И порядок работы множества мышц будет определяться структурой этих мышц, костей и т.д. Во-вторых, данные упорядоченные взаимодействия не только инициируются извне, но также и регулируются другими частями целого. Выстраивание различных порядков событий приводит к разным типам процессов. В рамках одной структуры становится возможным осуществлять различные события. Вот это и есть процесс управления, то есть такое воздействие на структуру частей, которое приводит к изменению некачественных свойств события, а к её разновидностям. В частности, «заставляя» сокращаться разные мышцы в разной последовательности организм осуществляет различные движения конечности, например, руки. Что дает возможность ткнуть пальцем то в бровь, то в глаз. В-третьих, действие части, которое и является функциональной в этой структуре, должно быть приоритетным, то есть обязано осуществляться всегда и «беспрекословно». Остальные возможные действия любой части, а вещи могут действовать множеством способов, допустимы лишь как не мешающие выполнению этой основной функции. В нужный момент мышечная клетка должна сокращаться, а не «флиртовать» с соседками. В противном случае такую часть, не выполняющую свою функцию или мешающую делать это другим, иные элементы, выполняя свою функцию, пытаются «исправить» или уничтожают. На смену «бунтарям» приходят «работяги». Для примера, рассмотрю такую часть организма человека, как сердце. Поэлементно, то есть выделяя мысленно части, сердце состоит из предсердий и желудочков, сердечных клапанов и сосудов. (Первично, наверное, правильнее было бы «подразделить» сердце на левую и на правую половины, так как они выполняют свои функции порознь. Но я все упрощаю, и для понимания всех этих процессов «в принципе», «по большому счету» точность моего подхода достаточна.) Рассматривая же ситуацию пособытийно, можно сказать, что каждая часть сердца выполняет свою функцию: предсердия и желудочки растягиваются и сжимаются, увеличивая или уменьшая свои объемы, клапаны раскрываются или закрываются, сосуды напрягаются и расслабляются. Упорядоченные действия всех этих элементов приводят к выполнению сердцем своей функции, то есть действия необходимого уже всему организму – создание однонаправленного потока крови. Эти функциональные действия частей сердца – упорядочены. Сначала свою «работу» выполняет предсердие, потом клапан, потом желудочек и последним выводящие сосуды. Эта упорядоченность обеспечивается строением сердца, то есть строгим расположением предсердий, клапанов, желудочков и сосудов в определенной последовательности. При ином строении и упорядоченность была бы иной, и сердце не смогло бы выполнять свою функцию или выполняло бы ее кое-как. Управление же осуществляется влиянием извне, эндокринной или нервной системами, которое вызывает изменение частоты сокращения сердца. Если опуститься на следующий «этаж», то указанные части сердца в свою очередь состоят из специфических тканей: мышечных, нервных, сосудистых и т.д. Каждая ткань также выполняет свою функцию, то есть выполняет специфические действия. Мышечная ткань сокращается и растягивается, нервная ткань возбуждается и успокаивается, сосуды сопротивляются давлению и направляют потоки крови и т.д. Упорядоченность осуществляется структурой каждой ткани. Мышечная ткань может сокращаться и растягиваться только в соответствии со своей структурой. Нервная ткань воздействует на мышцы только там, где они соприкасаются. При этом сама нервная ткань возбуждается не одновременно, а распространяя «нервный импульс» из точки называемой «водитель ритма» («пейсмекер») по остальной ткани. В данном случае интересен случай самовызывания действия, в то время как, обычно, действие вызывается извне. Как правило, мышечная ткань сокращается или расслабляется при воздействии на неё нервной ткани, которая возбуждается другой, не входящей в данную систему, частью организма. Например, мышцы руки сокращаются при активации возбуждения нервов из спинного и головного мозга. Сердце одно из исключений. В приведенном примере я, кратенько, рассмотрел сердце, как структуру органов, его частей (тканей) и частей его частей. Далее сами эти части частей также можно рассматривать как состоящие из частей, то есть опускаясь на следующий «этаж» структуры вплоть до специфических клеток, которые аналогично объединены как поэлементно, так и пособытийно с их упорядоченностями структур и управлением извне (или самоуправлением). Я не буду этим заниматься, думаю, принцип понятен. Но кроме всех этих рассмотренных структур с их взаимодействиями и управлением обязательно присутствует еще и контроль над «поведением» самих частей и исправление отклонений действия той или иной части от ее функции. Например, иммунная система периодически уничтожает раковые клетки, которые «возомнили» себя свободными и самостоятельными. Также всевозможные некрозы тканей уничтожаются и заменяются другой, живой тканью. Правда, часто нефункциональной – соединительной. Но это уже из другой темы. Таким образом, отношения события, происходящего с вещью-особой, «внешним» событием, и событий, протекающих «внутри» вещи-совокупности представляют из себя тождество. В частности, такое событие, как действие какой-либо вещи есть упорядоченное взаимодействие частей этой вещи, его функциональных элементов. В нашем примере, создание однонаправленного потока крови сердцем является в то же самое время и упорядоченным сокращением предсердия, желудочка, раскрытием и закрытием клапана и т.д. При этом упорядоченность «установлена» самой структурой вещи, расположением её частей друг относительно друга, их связей и т.д. Вызывается же данное событие, действие, как правило, воздействием на вещь (псевдовещь, орган) извне другой вещью (псевдовещью, органом), то есть действием окружающих его объектов. Однако подобная инициация может быть и самопроизвольным. Здесь важно отметить именно то, что событие, происходящее с вещью и имеющее эмерджентное свойство, является тем же самым, что и упорядоченные события, происходящие с частями целого, вещи-совокупности. Это не результат, вопреки ранее написанному мною, не некое обособленное событие, а то же самое явление, только проявляющееся «наружу», как действие вещи, которая предстает в этом случае целостным, единым объектом. Еще раз повторюсь, ибо это важно. Событие, происходящее с вещью-особой (или псевдовещью, то есть частью, подобного целому), например, полёт птицы («работа» сердца), является одновременно и «внешним» событием, именно полётом птицы, как живого существа (выталкиванием крови сердцем, как органа), и «внутренними» событиями, происходящими с частями вещи-совокупности, как целого, в нашем примере - взаимодействиями органов птицы: мышц, костей и т.д., то есть птицы, уже как организма (или сокращениями предсердия, желудочка, закрытия клапан и т.д.). И вот это событие, происходящее с вещью-особой, как единым, целостным объектом, так сказать, «внешнее» событие, и имеет эмерджентное свойство. Соответственно, если имеется в наличии некое упорядоченное взаимодействие разнотипных элементов, то у действия этой совокупности данных элементов, связанных к некую структуру, обязательно должно быть и эмерджентное свойство. Так, совокупность липидов, образующих мембрану клетки, и комплекса белков, встроенных в эту мембрану, обязано иметь действие с эмерджентным свойством, если имеется упорядоченное взаимодействие между ними. Например, подобный белково-липидный комплекс может рецептировать о наличии определенного химического вещества путем переконформации (изменения формы) белка или избирательно пропускать некоторые ионы, что позволяет клетке менять разность электропотенциалов между внутренней и наружной средами. То есть возбуждение нейрона, как событие происходящее со специфической клеткой, как псевдовещью, целым, есть в то же время и открытие белковых каналов с последующей «перекачкой» ионов либо из клетки, либо в клетку. Открытие же ионных каналов само по себе есть взаимодействие липидов и белков комплекса ионного насоса, молекул АТФ и т.д., то есть мембраны, как части нейрона. А передача возбуждения от одного нейрона другому, с другой стороны, то же самое, что высвобождение нейромедиатора в синаптическую щель одним нейроном и взаимодействие молекулы этого нейромедиатора с рецепторами другого нейрона с последующим открытием его ионных каналов и т.д. Уф. Я так много раз повторил одно и тоже, что, надеюсь, убедил даже самых скептически настроенных читателей. Итак, резюмирую: отношение между событием, происходящим с вещью, как особой, единой и неделимой, и событиями, протекающими внутри этой вещи, как совокупности, как раздельной и структурной, представляется мне тождеством. И осталось рассмотреть отношение свойств «внешних» и «внутренних» событий вещи, как особи и как совокупности. Тут все банально. Свойства относятся друг у другу либо как сходные, либо как различающиеся. В нашем случае свойства сходны в том, что присущи событиям, происходящим с одной и той же вещью, но в разных её ипостасях: «внешние» события происходят непосредственно с самой вещью, как с особью, с единичностью, а «внутренние» события - с частями вещи, как с членами совокупности, с элементами множества. Соответственно, те, кто пытается «вывести» свойство вещи из свойств её частей напрямую, однозначно потерпят неудачу. А этим пытаются заниматься многие мыслители. «Выведение» тут «кривобокое», опосредованное через структуру вещи-совокупности, состава частей целого, упорядоченности их взаимодействий и т.д. Кроме того, свойства у событий могут быть как суммационными, так и эмерджентными. Так, если однотипные части объединяются в множество по типу колонии, то их совместное действие имеет суммационное свойство, когда действия всех частей просто складываются. Если же разнотипные части объединяются в совокупность по типу вещи, то их упорядоченные структурой функциональные взаимодействия являются событием с эмерджентным свойством. Например, эпителий, особенно верхний слой - эпидермис, состоящий из одинаковых клеток, осуществляет защиту кожи от высыхания, токсинов, патогенов и т.д. Каждая клетка имеет подобную систему защиты и все вместе они также суммарно выполняют эту же функцию. Тут колония совместно выполняет «работу» подобную клеточной. А вот сложный эпителий, состоящий уже не только из эпидермиса, но и из других типов клеток, образующие, например, потовые железы, осуществляет новую, не имеющуюся у отдельной клетки функцию – охлаждение поверхности кожи путем выделения пота наружу. Для чего же я так долго и нудно мусолил всё эти «разборки» между явлениями? Для того, чтобы применить данные рассуждения к рассматриваемому нами феномену – к «сознанию». Ранее я показал, что сознание, есть качественное свойство «сознательность», которое присуще какому-то событию, происходящему с некоей вещью или её частью, подобной вещи, псевдовещью. Теперь я смело могу утверждать, что сознательность – есть не просто свойство, а эмерджентное свойство события. А это значит, что какое-либо событие, имеющее свойство сознательности, являясь эмерджентным свойством, обязано быть одновременно еще и совокупностью упорядоченных взаимодействий (событий) частей той вещи, с которой данное событие и происходит. Итак, на данном этапе моих поползновений на формирование дефиниции феномена «сознание» я дошел до следующего уровня конкретизации: сознание и сознательность – это эмерджентное качественное свойство события, происходящего с вещью, то есть такого события, которое одновременно является еще и совокупностью упорядоченных событий, происходящих с частями этой вещи, протекающих внутри неё. Причем вещь, с которой происходят события с рассматриваемым нами свойством, представляет из себя объект организменного уровня. Вот этим последним обстоятельством и предстоит мне заняться дальше. Что я и намереваюсь проделать в следующей части нашей прогулки по дебрям философии. А пока последую совету древних: Claudite jam rivos, sat prata biberunt или Закрой источник, луга напитались довольно. Но на время. Поэтому до новых излияний. Галиев Мунир. 05.10.2024

Мунир: И снова здравствуйте. Говорят, что Лев Толстой однажды сказал, что «важно не то место, которое мы занимаем, а то направление, в котором движемся». Не знаю этого наверняка, я лично с Толстым знаком не был, но следуя его изречению прослежу на всякий случай свой путь по дефиниции понятия «сознание» в попытке понять, что же за диво-дивное прячется за этим словом. Итак, я начал с того, что сознание существует, то есть является сущим. А так как основных сущих в мире встречается три штуки: объекты, события и признаки, то «обследовав» все их я пришел к выводу, что сознание – это признак. Причем признак этот присущ какому-либо событию, происходящему с объектом. Далее, сами признаки уже в зависимости от непосредственной присущести «распались» (мысленно, классификационно) на сущностные – свойства и несущностные – специфики. И я показал, что сознание – это сущностный признак, то есть свойство. Потом и само свойство предстало перед нами как две её разновидности: существенное свойство – это качество, и несущественное свойство – это акциденция. Сознание оказалось именно качеством. Соответственно, появилось такое определение: сознание или точнее сознательность, как свойство, — это качество события, происходящего с объектами. Затем я рассмотрел: какие объекты существуют в этом мире. По составу и структурности их можно представить в виде скоплений, колоний и вещей. При этом вещи подразделяются еще и по уровням бытия, где на каждом уровне появляется новая вещь с новым, не имеющимся у «старого» уровня, событием. Особенность, отличность данного события от событий «нижележащих» уровней обозначается, как эмерджентное свойство. Соответственно, сознательность стало достоянием вещи, как эмерджентное свойство. Кроме того, сами эти вещи, с которыми и происходят сознательные события, «принадлежат» организменному уровню. И вот на этом определении рассматриваемого мною понятия я и остановился: сознательность есть эмерджентное качественное свойство событий, происходящих с организмами. Таков был мой «тернистый путь». И если кто-либо из экспертов заметил, что я свернул не туда, не стесняйтесь, рубите правду-матку, но желательно без рукоприкладства. Однако, данная дефиниция является все еще слишком общей. Следовательно, пойдем далее по пути её конкретизации. Наиболее общим в данном определении остался феномен события. Каким же событиям присуще такое свойство, как сознательность? Как я писал ранее основное событие – это действие, то есть та самая активность вещи, которая и проявляет её окружающим. Без действия нет и существования. Производным от него является совокупность действий, которая предстает в виде «процесса». Процесс – это множество действий. Так какой же процесс или действие отличает один организм от другого? Прежде всего, наличие поведения, то есть такого особенного процесса, который присущ только организмам, да то не всем. Поведение – это совокупность действий организма, которые имеют эмерджентное свойство, то есть отличаются от действий и процессов совершаемых неорганизмами. Действия и процессы, совершаемые атомами, молекулами, клетками и социумами, нельзя называть поведением, разве что метафорически. Соответственно, эмерджентное действие организма я буду обозначать как «деяние», а процесс – «поведением». Конечно, и все иные действия и процессы, которые не представляют из себя деяния и поведение, следует поименовать особыми терминами., иначе мы спутаем разные феномены. А это чревато ошибками. Но для моих целей это не обязательно, так как я их рассматривать не буду. Итак, поведение есть совокупность деяний, совершаемых организмами. Следовательно, и сознательность, как эмерджентное свойство действия и процесса, совершаемого организмами, присуще именно деянию и поведению. Таким образом, «отделив козлищ от агнцев», займемся теперь самими козлищами, то есть самими деяниями и поведением организмов. Во-первых, необходимо отделить такие взаимодействия организмов с окружающим их миром, которые не являются поведением. Ведь организмы как совокупности клеток, молекул, атомов и т.д. могут действовать на другие объекты и подобно колониям этих своих элементов. Так, человек притягивает к себе Землю и притягивается в Земле, то есть эти объекты взаимодействуют друг с другом гравитационно. Но это не деяние и не поведение человека, а действие массивного тела. Аналогично и с клетками организма, и с молекулами. Труп, как множество клеток, так или иначе взаимодействует с микроорганизмами почвы при процессе истлевания. Иммунная система уничтожает бактерии. Ферменты расщепляют белки и жиры пищи. Молекулы костей взаимодействуют с молекулами минералов при фоссилизации. И так далее. Но все эти процессы не являются поведением. Во-вторых, не поведенческими выступают и такие процессы как эмбриогенез и онтогенез. Вырастание пшеницы из зерна, лягушки из икринки или слона из зиготы не являются поведениями этих существ. В этих процессах изменяется сама вещь: была зигота, потом бластула, потом гаструла и т.д. вплоть до рождающегося ребёнка и далее до зрелого мужчины в самом рассвете сил. Такие процессы называются «изменениями». Поведение же не меняет вещь кардинальным образом. Его качества те же, то есть организм остаётся тем же самым, качественно неизменным, хотя его акциденции, не существенные свойства, например, пространственность, временность и т.д. могут измениться. В-третьих, поведение так или иначе связано с движением организма, точнее его частей. Процессы на подобии потения или пищеварения – явно не поведение. Хотя в процесс пищеварения также может входить и некое поведение как составная часть. Например, жевание или глотание. Как бы то ни было, поведение связано с движениями частей или всего организма. Отсюда у тех организмов, у которых не наблюдается движение частей, соответственно, нет и поведения. Мухомор не движется, потому и имеет поведения. В-четвертых, не все движения частей организмов называются поведением. Так движение листьев Мимозы стыдливой (лат. Mimosa pudica), закрытие цветков Одуванчика (лат. Taraxacum) и перемещение соцветия подсолнуха вслед за Солнцем, точнее Подсолнечника (лат. Helianthus), тоже не являются поведением. Поведение, как правило, опосредовано участием нервной системы, то есть присуще животным. Тут есть два исключения, которые я знаю. Первое – это растения хищники, например, Венерина мухоловка (лат. Dionaea muscipula), которая не имеет нервной системы. У этого растения имеются чувствительные волоски, прикосновение к которым приводит к закрытию «ловушки», состоящей из двух специализированных листьев. Можно ли считать это поведением? Наверное, как исключение, да. Второе – это существа типа Placozoa, например, Трихоплакс (Trichoplax adhaerens). У этого существа нет нервной системы, однако есть секреторные железы, выделяющие химические вещества, на которые реагируют клетки с ресничками. Трихоплакс – многоклеточный организм, который может двигаться, но при этом он не имеет нервной ткани. Можно его считать животным – это большой вопрос. Но, как бы то ни было, секреторные клетки у него имеются, и они еще не разделены на эндокринные и нервные. Ведь, по сути, и эндокринная клетка, и нейрон – это секреторные клетки, которые выделяют химические вещества. Только эндокринная клетка вырабатывает гормон, который «растекается» по всему организму, а нейрон – производит нейромедиатор, который испускается только в синаптическую щель, то есть в локальной точке организма. А для доставки этого химического соединения используется длиннющий аксон нейрона. Поэтому можно считать, что у трихоплакса все же имеется «зачаток» нервной системы. Таким образом, не обращая внимания на эти два исключения (уж очень они далеки от человеческого организма), можно констатировать, что поведение является комплексом движений частей организма и характерно животным с нервной системой. Таким образом, сознательность – это эмерджентное качественное свойство поведения животного, то есть совокупности его деяний, комплекса движений частей организма. Тут я бы хотел напомнить о том, о чем писал ранее. Событие, имеющее эмерджентное свойство (качество), одновременно является еще и совокупностью упорядоченных событий, происходящих с частями этой вещи, то есть комплексом событий, протекающих внутри вещи. Так деяние, то есть одиночное действие части животного, как имеющее эмерджентное свойство событие, одновременно есть и движение части организма, и упорядоченное взаимодействие подчастей движущейся части организма. Так, поднятие руки – это и движение конечности, и взаимодействие мышц, костей, сухожилий и т.д. этой конечности. Упорядоченность этих взаимодействий проистекает как из самой структурой этой части, например, руку нельзя изогнуть как попало, на подобии хобота слона, а можно только согнуть в локте, кисти и т.п., так и составом, структурой и взаимодействиями подчастей этих частей, то есть отдельными мышцами, входящие в состав конечности. Они должны сокращаться и расслабляться в определенном порядке. Или, другой пример поведения – это бег. Этот процесс одновременно и бег, и упорядоченное движение ног, их взаимодействий с асфальтом, снабжение мышц ног кислородом и т.д. Для того, чтобы то или иное поведение животного осуществилось движения его органов и их взаимодействия со средой протекали в определенной последовательности. Каждое деяние органа (его движение и взаимодействие с объектами внешнего мира), во-первых, инициироваться, во-вторых, контролироваться для того, чтобы это деяние было именно тем, что и инициировано, в-третьих, оно должно окончится. Если нет первого, то нет и деяния. Если нет второго, то деяние будет чем-угодно, случайным действием. Если нет третьего, то деяние может закончиться раньше или позже необходимого. Еще более сложным является поведение, как совокупность деяний, как их множество. Тут также возникает необходимость инициации поведения, то есть первичного деяния в составе поведения. Далее требуется управление поведением, то есть инициации каждого деяния, входящего в состав поведения, в определенном порядке. При этом если вспомнить, что организм структурирован «поэтажно», то есть состоит их частей, состоящих из частей, которые состоят из частей и т.д. вплоть до специализированных клеток, то ясно, что на каждом «этаже» необходимо произвести инициацию этих «этажных» действий и упорядочивать их совокупности. Приведу пример. Для того, чтобы взять яблоко со стола нужно запустить данное поведение, то есть отдать команду руке двигаться. Сначала двигается рука в сторону яблока, потом кисть сжимает яблоко и затем рука движется обратно. При этом сперва сокращаются одни группы мышц и расслабляются другие, потом это делают уже иные группы и т.д. В самих группах мышц отдельные мышцы также включаются в «работу» в определенное время и действуют необходимое время. Также и в мышцах, и их волокнах вплоть до самих мышечных клеток. Таким образом, поведение, как комплекс, совокупность деяний, структурировано не только «поэтапно», хронологически, но и как бы «поярусно», в соответствии с «поэтажным» структурированием органов, осуществляющих данные деяния. На каждом таком «этаже» структуры организма отдельные органы, части, подчасти и подчасти подчастей и далее действуют во временном порядке, образуя как бы «ярус» действий. А совместно все «ярусы» действий и образуют поведение организма. И всеми этими этапами инициации, упорядочивания и окончания действий и процессов на каждом «этаже» структуры занимается специализированная часть организма - нервная система. Так, инициацией действия отдельной мышечной клетки и её окончанием занимается отдельный нейрон. Он выделяет химические вещества и нейтрализует их через некоторое время. Мышечная клетка реагирует на эти химические вещества так, как может, то есть сокращается или расслабляется. Инициация же той или иной мышечной ткани, состоящей из множества мышечных клеток, осуществляет нервный узел, то есть совокупность нейронов. Уже тут возникает возможность управления действиями мышечной ткани. В зависимости от того, на какую мышечную клетку будет подан сигнал инициации (выделение химического вещества) и когда это будет сделано, нервный узел может «заставлять» мышечную ткань осуществлять различные виды действий. Управление в данном случае означает изменение локализации и временной последовательности сигналов к инициации действия, то есть их пространственность и хронологичность. (Существуют, конечно, и иные принципы управления: использование изменение амплитуды или частоты и прочие. Но я не буду в это углубляться). Далее действиями мышцы, то есть совокупности тканей, управляет ганглий - комплекс узлов нейронов. Действиями системы мышц – спинной мозг, точнее его ядра, и так до самого поведения организма, которое инициируется и управляется всей нервной системой. Действия частей на каждом «этаже» структуры целого инициируется и управляется своим «уровнем» в структуре нервной системы: нейроном, узлом нейронов, ганглием, ядром и т.д. вплоть до нервной системы. (Опять-таки отмечу, что названия структур могут быть разными. Главное тут наличие структурированности.) Соответственно, сама управляющая совокупность элементов, в частности, нервная система, обязана быть структурированной иерархически по уровням. Таким образом, многоклеточному организму для того, чтобы иметь возможность осуществлять деяние или поведение, необходимо обладать иерархически структурированной нервной системой. Все это прекрасно, но действия и процессы в самой нервной системе тоже запускаются чем-то. Ничего не берется из ничего. И эта инициация «работы» нервной системы может быть осуществлена либо воздействием на неё извне, либо некими собственными внутренними процессами. Внутренняя инициация процессов управления поведением организма – это самоинициация нервной системы на подобии самовозбуждения нервной ткани сердца. У человека, например – это переход мозга из состояния сна к бодрствованию и наоборот, или возникновение патологических процессов типа эпилепсии. Подавляющее же большинство инициаций «работы» нервной системы – это воздействие извне. Причем эти воздействия сильно разнообразны: волновые, атомарные, молекулярные которые сами различаются еще и типами, подтипами. Но мышечные клетки, ткани и сами мышцы схожи и инициируются нервной системой одинаковыми действиями. Соответственно, многообразие воздействия разнотипных объектов внешней среды с их «пестрой палитрой» свойств необходимо каким-то образом «преобразовать» в однотипное действие, инициирующее деяние, активность мышечной клетки. А это значит, что нервная система обязана обладать такими частями, которые данное преобразование и осуществляют. Вот эти структуры нервной системы, которые подвергаются воздействиям «наружных» объектов, то есть такие её части, которые могут и обязаны принимать на себя разнотипные действия среды, и преобразовывать данные воздействия в однотипные реакции называются «рецепторы». Каждый рецептор реагирует на один вид воздействий наружных объектов, которые могут быть различными, но сама реакция любого рецептора уже одинакова. Именно данные однотипные реакции рецепторов далее служат началом цепочки взаимодействий клеток нервной системы, на «выходе» которой и возникает инициация мышечных клеток. Само наличие разнотипных рецепторов позволяет нам различать разнообразные действия внешних для нервной системы объектов. Такой нехитрый способ разнотипности рецепторов позволяет отличать цвет от боли, звук от напряжения сухожилий, вкус от мышечного усилия и т.д., то есть различать качественные свойства действий, или как принято говорить «выделять их по модальности». Однако, я напомню, что кроме качеств у действий имеются и акциденции. Например, звуки различаются по громкости, тону, длительности и т.д. Вкусы могут быть сладкими, солеными, кислыми, горькими, умами и возможно иными. Кроме того действия среды могут отличаются еще и локализацией, то есть пространственным расположением относительно организма. Все эти некачественные (внутримодальные) свойства воздействий внешних объектов различаются нами путём «преобразования» данных отличий в пространственные положения действий уже самих рецепторов и локализацией их реакций на следующем этапе взаимодействия частей нервной системы. А это в свою очередь требует наличия множества однотипных рецепторов, объединенных в рецепторное «поле». Именно расположение одиночного или малой группы рецепторов в этом поле и позволяет отличать некачественные, акцидентальные свойства воздействия. Именно поэтому в нервной системе должны быть и зоны модальностей, а иначе как различить качество действия, и локализация действий отдельных рецепторов в модальной зоне, то есть обязана присутствовать проекция на зону модальности расположения рецептора в рецепторном поле. Проще объяснить на примере структуры слуховой системы (или вкуса, или зрения и т.д.). Так, во внутреннем ухе слуховой системы человека расположена улитка, в которой имеется улитковый проток. В нем находится совокупность слуховых рецепторов – кортиев или спиральный орган. Этот орган отвечает за восприятие звуковых раздражений, трансформируя механические колебания перилимфы (специальной жидкости), то есть волны в ней, в выделение рецепторами нейромедиатора, который действует на нейроны слухового нерва таким образом, что нейроны возбуждаются и передают это возбуждение дальше по цепочке нервной системы. Так вот, качество действия, то есть отличие колебаний молекул воздуха от прочих действий, например, от химических воздействий молекул какого-либо вещества на рецепторы языка, различается нервной системой наличием отдельной слуховой системой с её специфическими рецепторами и обособленной от прочих слуховой зоной в нервной системе. А вот некачественные свойства или акциденции данного действия различаются по локализации рецептора в слуховом поле рецепторов, так называемого «завитка», и расположением проекции этого рецептора в слуховой зоне. Так, высокочастотные звуки воспринимаются нижней частью завитка, а низкочастотные звуки — его верхушкой. При этом в мозге находится «первичная слуховая зона коры больших полушарий», где высокочастотные звуки возбуждают нейроны у одного конца зоны, а низкочастотные звуки — у противоположного конца. Однако, это я опять отвлекся на физиологию. Нужно вернуться в лоно философии. Итак, при воздействии извне рецепторы нервной системы реагируют однотипно и данное реакционное действие передается далее другим частям нервной системы. При этом надо отметить, что данная «наружность» действия подразумевает нахождение объекта воздействия вне именно нервной системы. Но в тоже время такой воздействующий объект может располагаться как внутри организма, так и вне его. Отсюда воздействия на рецепторы подразделяются на внетелесные и внутрителесные. Все рецепторы находятся в составе организма, но реагируют на разные воздействия: извне организма и изнутри. Например, к внетелесным относятся рецепторы, реагирующие на свет, цвет, запах, вкус и подобные. А к внутрителесным относятся все проприорецепторы, то есть рецепторы растяжения сухожилий, напряжения мышц и подобные, а также рецепторы воспринимающие уровни таких веществ в крови или лимфе, как кислород и углекислый газ, глюкоза и соль, гормоны и АМФ и т.д. Соответственно, простейшая схема инициации отдельного деяния организма будет выглядеть следующим образом: в начале воздействие внешнего объекта на рецептор, то есть инициация, запуск всего этого процесса, далее, реакция рецептора на это воздействие, которое является воздействием на мышечную клетку, запуск уже самого деяния, и сокращение или расслабление мышечной клетки - её деяние. Простая схема выглядит как линейная цепочка: акция-реакция-действие мышцы. Это и есть такое поведение, которое называется «рефлекс». Дотронулись до гидры, и она сжалась. Подули на глаза человека, и он закрыл веки. Для инициации же уже не просто деяния отдельной мышечной клетки, ткани или даже мышцы, а сложного поведения животного, обладающего множеством разнообразных мышц, понадобится, как ясно, многоклеточная структурированная нервная система. И это только для инициации поведения. А если у животного еще и множество рецепторов, их рецепторных полей и других нервных клеток и к тому же они разнотипны, то сложность еще больше увеличится. Причем эта сложность не просто количественная, но и структурная. И наиболее практичным будет собрать в одном месте все эти области упорядочивания различных реакций рецепторов и инициаций действий множества мышц, то есть локализовать функции в одном месте. Это и есть мозг – структура куда «стекаются» реакции множества рецепторов и откуда «вытекают» упорядоченные команды на запуск деяний совокупности мышц. (В скобках замечу, что для моих целей дефиниции понятия «сознания» нет необходимости в рассмотрении генезиса сложной нервной системы, такой как у человека. Достаточно констатации, что сложное поведение требует и сложной структурированной нервной системы. Каким образом она возникла в данном случае не важно. Необходимость наличия в организме нервной системы и её сложной структуры с мозгом «посередине» между рецепторами и мышцами возникает уже по самой логике предположения о том, что организм реагирует на множество воздействий внешних объектом множеством различных вариантов своего поведения.) Итак, для того, чтобы животное могло осуществлять сложное поведение, его организм должен обладать не только сложной структурой органов движений, но у этого организма должна быть еще и такая функциональная система, которая бы «принимала» на себя воздействие внешней среды, реагировала бы на эти действия, «обрабатывала» эти реакции и, как результат, выдавала бы упорядоченные команды на запуск тех или иных движений частей структур органов, что в конечном итоге и становилось бы поведением. Такой функциональной системой и является нервная система. При этом между рецепторами и органами движений, например, мышцами, необходима структура «собирающая», «обрабатывающая» действия разнотипных рецепторных полей и «выдающая» программу действий для упорядоченного деяния частей органов организма. Такую отдельную и особенную функциональную структуру и называют мозгом. (Процессы, которые осуществляет мозг: «собирание», «обрабатывание», «выдача», я взял в скобки, потому что еще не описал их конкретику. Это пока условные понятия. Может оказаться так, что названия придется менять после рассмотрения их подробней). Таким образом, осуществление простого поведения, типа рефлекса, отличается от сложного поведения следующим: во-первых, для инициации рефлекса достаточно реагирования однотипного рецептора на однообразное воздействие объектов внешней среды, во-вторых, само осуществление действия не требует управление им, так как, в-третьих, деяние производится однотипными частями органа, например, мышцами конечности. Для сложного же поведения необходимо: во-первых, выделение из множества реакций разнотипных рецепторов того особенного действия, которое инициирует запуск последовательных действий частей одного или нескольких органов организма, например, четырех конечностей, во-вторых, должна быть некая программа действий каждой части, в-третьих, необходим контроль за выполнением данной программы, и в-четвертых, коррекция движений частей органов в случае отклонения от программы действий. Вот весь этот комплекс функций и выполняет мозг. Соответственно, я могу скорректировать дефиницию сознания следующим образом: сознательность – это эмерджентное качественное свойство сложного поведения животного, для осуществления которого требуется наличия мозга, как функциональной части организма. Но достаточно ли просто иметь мозг, то есть структуру управляющую сложным поведением животного, чтобы назвать это поведение сознательным? И тут нам придется переместить внимание с конца всего этого процесса, то есть непосредственно с поведения, на его начало и середину - на реакцию рецепторов и обработку их мозгом. Дело в том, что любое сложное поведение животного по своему качественному свойству в любых случаях остается сложным поведением, то есть совокупностью упорядоченных деяний органов организма. В этом качестве они сходны между собой. А вот их отличие друг от друга по такому свойству как сознательность будет заключаться не в присущести этого качества сложным поведениям самим по себе, а по тому каким образом этими сложными поведениями управляет мозг. То есть одно сложное поведение животного будет отличаться от другого по тому сознательно или несознательно мозг управляет тем или иным сложным поведением. Следовательно, сознательность – это эмерджентное качественное свойство управления поведением, то есть не всей совокупности этапов сложного поведения, а только той, которую выполняет мозг. Весь процесс сложного поведения животного состоит из рецепции, управления и непосредственно самого поведения. И первый этап этого процесса - рецепция, то есть реакция рецепторов на воздействие объектов среды, не обладает еще качеством сознательности, так как после рецепции вполне может быть совершено рефлекторное движение, которое явно сознательностью не обладает. Второй же этап «обработки» реакций рецепторов уже может иметь такое качественное свойство как сознательность. А вот последний этап поведения, то есть непосредственная совокупность деяний органов, движение частей и подобное, может быть инициирован как несознательно, скажем, тоже самое рефлекторное движение, так управляем мозгом сознательно. Это тонкий момент в моих рассуждениях, поэтому еще раз поясню. Деяния рецепторов, то есть их реакция на воздействия «наружных» объектов, которая представляет из себя «преобразование» разнотипных по свойствам действия внешней среды в однотипное действие на нервную систему организма, являются несознательными. Рецептор – это особый нейрон, который не может не реагировать на внешнее действие. Это автоматическая реакция. Деятельность же мозга, которая представляет из себя «обработку» этих самых автоматических реакций-действий рецепторов для того, чтобы в конечном итоге «выдать» упорядоченную (последовательно-параллельную) совокупность запусков тех или иных деяний поведенческих структур, может быть как несознательной, например, инициация рефлекторного действа, так и сознательной, то есть управлением сложным поведением. А вот сами эти поведенческие акты органов организма, которые и инициируются мозгом, являются либо осознанными, то есть опосредованными сознательной деятельностью мозга, либо неосознанными, когда мозг совершил несознательную обработку действий рецепторов (или внутренней самоинициации). Соответственно, действиям рецепторов не свойственно ни сознательность-несознательность, ни осознанность-неосознанность. Для деятельности мозга характерно различие по качествам: сознательность или несознательность. А действиям «двигательных» органов присущи свойства осознанности или неосознанности. Отсюда, я могу еще более конкретизировать понятие сознательности: это эмерджентное качественное свойство деятельности мозга животного, управляющего его поведением. Однако на этом месте своих рассуждений я и прервусь. Ибо, как говорит народ: «Отдохнувший работник злее работает». Спасибо за внимание, Галиев Мунир. 15.10.24

Мунир: Здравствуйте. «Когда я был маленьким у меня тоже была бабушка». И она мне часто говорила: «Отдых впрок, ежели работа в срок». А так как до срока окончания моего труда еще далековато, то придется и релаксацию в тени каштанов прервать. Возвращаюсь к мыслительной деятельности, благо это не канавы копать. Итак, в своем «спуске по лестнице» обобщенных понятий я добрался до «ступеньки» конкретизации, где понятие «сознательность» определялось мной как эмерджентное качественное свойство деятельности мозга, который управляет поведением носителя этого мозга. Если подробнее расшифровать данное определение, то: 1. Сознательность есть качество, то есть существенное свойство, или существенный сущностный признак, а признак – это отличительная особенность, по которой мы различаем те или иные явления друг от друга. 2. Сознательность – это качество деятельности, то есть особая отличительная особенность такого события, как сложный упорядоченный процесс, совокупности деяний. 3. Сознательность – это качество деятельности мозга, такого специфичного функционального органа какого-либо объекта, который управляет поведением этого объекта. 4. Сознательность – это качество деятельности мозга животного, то есть многоклеточного организма, имеющего сложное поведение, которым и управляет мозг. 5. И наконец, самое важное на данный момент это то, что сознательность является не просто качеством, но эмерджентным свойством, то есть данное качество возникает только на организменном (многоклеточном) уровне. И более того только при наличии у данного организма сложноустроенного мозга, способного управлять сложным поведение животного. Эмерджентность проявляется в деятельности мозга при управлении им поведением многоклеточного организма. Вот к этому органу и предстоит мне приглядеться в дальнейших своих рассуждениях. Начну с того, что поясню понятие «сложное поведение». Само поведение есть совокупность упорядоченных деяний органов организма животного. Так, для того чтобы бежать или ходить, то есть осуществлять процесс перемещения тела относительно иных объектов, необходимо совершать последовательные движения конечностей. Если рассмотреть данное явление с другого ракурса, то оно предстанет как совершение упорядоченных деяний мышц, напряжений сухожилий и т.д., то есть «работ» частей органов животного, в частности, ног, лап и подобных. То есть такие поведения животного, как бег или ходьба, «снаружи» - это движение конечностей, а «изнутри» - это деяния их частей. Напомню, что эмерджентное свойство любого процесса предполагает, что этот процесс одновременно является и совокупностью действий данного уровня, и упорядоченным взаимодействием частей того объекта, что совершает вышеупомянутый процесс, то есть совокупность действий «низкого» уровня, структурированного «поярусно». Итак, «простое» поведение есть совокупность упорядоченных деяний органов животного. А сложное поведение – это упорядоченная совокупность этих простых поведений, проистекающих один из другого. Причем и деяния, и поведения, входящие в состав сложного поведения, могут быть как одинаковыми, так и разными. Например, чтобы добыть мёд нужно: во-первых, взять воздушный шарик, во-вторых, дойти с песнями до дерева, где располагается улей, в-третьих, надуть воздушный шарик, в-четвертых, завязать его ниточкой, в-пятых, держаться за эту ниточку, пока воздушный шарик поднимается ввысь сам и несет того, кто держится за ниточку, в-шестых, остановить подъем на уровне пчелиного улья, а далее, как получится. Это последовательное выполнение совокупности простых поведений: взять, дойти и т.д., и есть «сложное поведение». Следовательно, животное может осуществлять и простые действия, и их упорядоченное множество – поведение, а также сложное поведение, как совокупность организованных поведений. Так как все они являются событиями, то им присуща причинно-следственная связь, то есть одно действие вызывает другое действие, а именно, первичное поведение есть причина вторичного, которое является причиной третьего и т.д. Или, другими словами, первое инициирует второе, второе инициирует третье и далее вплоть до окончания сложного поведения. При этом у животного таких сложных поведений может быть много. Так, Винни-Пух и Пятачок не только добывают мёд, но и ходят в гости по утрам и поздравляют ослика Иа с днём рождения и много иных поведений осуществляют. И всеми этими интереснейшими занятиями управляет мозг (хотя бы в виде опилок). Вот к рассмотрению этого самого «управления» всякими деяниями и поведениями я и перейду. Так ранее я уже писал, что для инициации любого деяния и процесса, такого как поведение и сложное поведение животного, необходима рецепции, управление и запуск. Так сказать, предварительные процессы, без которых ни деяния, ни поведения не реализовать. При этом рецепции, то есть реакциям рецепторов, не свойственно ни сознательность-несознательность, ни осознанность-неосознанность. Такому процессу, как инициация деяния, да и самим действиям «двигательных» органов, то есть самим непосредственным поведениям, присущи свойства осознанности или неосознанности. А вот для процесса управления поведением, то есть особой деятельности мозга, характерно их различие на сознательные или несознательные. И осознанность или неосознанность поведения как раз и вытекает из того сознательно или несознательно управление им. Вот на этот процесс управления поведением и следует обратить пристальное внимание. Что же за явление такое это самое управление? Управление чем-либо, в частнсти, поведением, есть процесс упорядоченной инициации действий органов организма, которые и осуществляют поведение. Один процесс – управление, упорядоченно запускает составные деяния второго процесса – поведения. Сама инициация, или запуск деяния управляемого органа, есть воздействие части управляющего органа на части управляемого органа. В нашем случае, нейроны мозга действуют на мышечные клетки. Самое важное именно порядок этих инициаций. И обеспечивается эта упорядоченность действий структурой того органа, который и управляет поведением, то есть нервной системой, а для сложного поведения – мозгом. Так, рефлекторное поведение состоит из: реакции рецептора на воздействие внешнего объекта, которое представляет из себя выработку нейромедиатора в синаптическую щель, что приводит к возбуждению другого нейрона, который в свою очередь выделяет нейромедиатор в точке его контакта с мышечной клеткой, после чего мышечная клетка сокращается. Причем у многоклеточного организма действие совершает не одна мышечная клетка, а мышца, то есть совокупность однотипных мышечных клеток, структурированных в данную часть органа. Соответственно и «двигательных» нейронов должно быть множество для инициации всей мышцы (или как минимум у неё обязано быть множество контактов с каждой мышечной клеткой). Да, и со стороны рецепции, реакция на воздействие внешнего объекта, обычно, бывает множественным по числу задействованных рецепторов. Соответственно, реагирует не один рецептор, а часть рецепторного поля, в свою очередь воздействуя на множество нейронов, структурированных в нервную систему (или на один нейрон с множеством контактов), а действие совершает совокупность мышечных клеток, структурированных с часть органа движения – мышцу. Таким образом, рефлекс состоит из: акта, реакции, инициации и рефлекторного поведения. При этом каждый процесс осуществляется множеством элементов, специализированных на той или иной функции. То есть эти элементы (рецепторы, нейроны нервной системы и мышечные клетки) действуют как колонии, осуществляя суммарную реакцию. Соответственно, структурной частью каждого процесса будет не единственный элемент (рецептор, нейрон нервной системы и мышечная клетка), а их колониальная совокупность. Так восприятие, как реакция части рецепторного поля на воздействие внешних объектов - это не активность одного, а множества однотипных рецепторов. Сокращение мышцы – это одновременное сокращение множества мышечных клеток. Соответственно, и между рецепцией и деянием мышцы «работают» совокупности нейронов. Это надо все время помнить для того не путать «уровневости» того или иного описания. Итак, рефлекс состоит из реакции на внешний акт, инициации деяния и самого деяния. Приведу простейшие примеры. Лягушка, уловившая движение маленького предмета в поле зрения, выбрасывает язык, пытаясь поймать этот предмет. Это одно рефлекторное действие. Если же движущийся предмет имеет больший по сравнению с самой лягушкой размер, то она прыгает в воду. Это второй. Однако и в том, и другом случае начинается все с того, что часть рецепторов рецепторного поля глаза лягушки, испытав воздействия внешней среды, реагируют на это воздействие таким образом, что возбуждения этих рецепторов достигают зрительной зоны мозга, где возбуждаются уже группа нейронов этой зоны. В зависимости от количества возбужденных нейронов, запускается инициация действия либо мышц языка, либо мышц ног лягушки. Таков «механизм» осуществления рефлекса. И описал я данные процессы «изнутри», как действия частей организма лягушки: рецепторов, группы зоны мозга, мышц. Но, как не устаю напоминать, все это можно описать и с точки зрения всего организма. Например, таким образом, что лягушка восприняла маленький объект в поле зрения, как муху, решила действовать определенным образом: съесть муху, и совершила действие: «выбросила» язык, пытаясь поймать муху. При этом такое описание процесса, как например, «лягушка восприняла», тождественно другому описанию, что часть рецепторов рецепторного поля лягушки возбудилось в ответ на воздействие внешнего объекта и, «перенеся» данное возбуждение в точку контакта с нейронами зрительной зоны мозга лягушки, возбудило часть этой зоны. То есть восприятие лягушкой мухи есть возбуждение части зрительной зоны мозга этой лягушки. Это одно и тоже, только первое с точки зрения лягушки, а второе, с точки зрения наблюдателя за «работой» её нервной системы. Такие описания - тождественные по предмету рассмотрения, но различные субъектами изложения, по отличию точек зрения, принято именовать: «от первого лица» и «от третьего лица». «Первое лицо» в данном случае – это лягушка, а «третье лицо» - некто, препарирующий мозг лягушки. Таким образом, мы имеем здесь такое эмерджентное свойство деятельности мозга многоклеточного организма, которое есть одновременно и восприятие им внешнего объекта (описание на уровне лягушки), и возбуждение части его мозга (описание на «внутриорганизменном» уровне). Эмерджентно же данное свойство потому, что у нейронов, вещей «низкого» уровня, еще нет восприятия, а у многоклеточного организма, вещи «высокого» уровня такое деяние, как восприятие уже имеется. Правда, это свойство присуще не совсем вещи «высокого» уровня, то есть не всей лягушке, как целостной единице, а «псевдовещи», то есть несамостоятельной вещи, функционального органа многоклеточного организма – мозгу лягушки. Это то, что касается восприятия. Но в наших примерах наличествуют два восприятия: маленького предмета – мухи, и большого объекта, скажем, цапли. И в данном случае стадия «обработки» восприятия сводится лишь к инициации действия той или иной группы мышц, то есть передачи возбуждений групп нейронов зрительной зоны мозга к группам нейронов моторной зоны и далее к мышцам либо рта, либо ног. Таким образом цепочка инициаций с точки зрения «третьего лица» выглядит так: воздействие внешнего объекта на группу рецепторов рецепторного поля - реакция этой группы рецепторов - возбуждение группы нейронов зрительной зоны - возбуждение ими группы нейронов моторной зоны – инициация последними мышц животного. А «первое лицо» описало бы сие другими словами: восприятие внешнего объекта – выбор программы действия – поведение. Или другими словами: вон приближается цапля – надо бежать – прыжок в воду. Тут я хочу отметить два момента: первое, источник инициации всего этого процесса находится вне животного, и второе, между рецепторами и мышцами имеются две «промежуточные» структуры: зрительная зона и моторная зона мозга животного. Сначала рассмотрим первый момент. В предыдущих примерах инициация самого рефлекса происходила извне как мозга, так и тела лягушки. Муха и цапля находилась в окружающей лягушку среде. Но возможен вариант запуска рефлекса и изнутри тела самой лягушки. Например, в определенный период времени у этой земноводной наступает брачный сезон. Это мы, люди, так трактуем поведение лягушки. Сама же она ничего не интерпретирует. Просто внутри её тела начинает «работать» половая железа, вырабатывая соответствующий гормон. Этот гормон воздействует на внутренние рецепторы и далее по цепочке происходит инициация ещё одного рефлекса. Лягушка начинает раздувать горловые мешки и производить известные всем нам с детства звуки: «Ква-ква-ква» (kwak-kwak-kwak в английской транскрипции, по-турецки – vrak-vrak). С точки зрения лягушки она просто «захотела» поквакать и затянула свою серенаду (конечно, если бы у лягушки было сознание). Образно говоря, некое «томление души» вызвало песнопение. В данном примере инициация «работы» нервной системы осуществляется из внутрителесного источника. Соответственно, описать этот процесс можно следующим образом: от «первого лица», у лягушки-самца «проснулась» потребность в привлечении лягушки-самки (или предупреждении других самцов о своем местоположении в данной точке водоёма) и эта потребность запустила программу действий по «кваканью», и от «третьего» лица, совокупность клеток половых желез выделила в кровь организма лягушки некое химическое вещество, называемое гормон, при достижение концентрации которой определенного уровня, внутрителесные рецепторы нервной системы активизировались, то есть возбудились, и «перенесли» данное возбуждение до группы нейронов в зоне данной потребности, которые в свою очередь возбудили группу нейронов в моторной зоне мозга лягушки, а уж они воздействовали на мышцы легких, горла и т.д. Таким образом в мозге должны быть не только сенсорные зоны, то есть зоны проекции рецепторов, реагирующих на внешние действия, но и зоны потребностей, которые могут инициировать поведение животного. В данном случае внутренняя потребность лягушки вызвала не просто рефлекторное действие, а рефлекторное поведение, то есть упорядоченную цепочку рефлекторных действий: лягушка вдохнула воздух, закрыла ноздри и рот, затем «исторгла» воздух в рот. Специфический звук возникает тогда, когда воздух проходит через голосовые связки и заставляет их дрожать. Кроме того, у лягушки есть резонатор, что-то на подобии горлового мешочка, который соединен с ротовой полостью. Этот резонатор наполняются воздухом и раздуваются, что придают «кваканью» его специфический звук. То есть тут лягушка осуществила несколько рефлекторных действий: выдохнула воздух, закрыла ноздри и рот, напрягла голосовые связки. И делала она это параллельно, то есть одновременно. Соответственно, инициировать «параллельные» действия можно одной и той же группой рецепторов, «разветвив» (распределив) действие группы нейронов зоны потребности на несколько областей групп нейронов моторной коры, каждая из которых и инициирует каждое действие. А следовательно, в моторной зоне должна присутствовать не просто передаточная область, а более сложная структура: одна область моторной зоны связана, с одной стороны, с сенсорной зоной или зоной потребностей, а с другой стороны, соединяется с другими областями моторной зоны, которые отвечают за инициацию отдельных действий мышц животного. Структурность и заключается в том, что активация такой области моторной зоны, назову её «вторичной», инициирует уже не непосредственное воздействие на мышцы, а активирует «первичные» области моторной зоны, которые и запускают рефлекторное действие. (Первичность и вторичность рассчитывается от самих мышц). Цепочка поведения усложняется. Между зонами мозга и мышцами теперь уже не одна область моторной зоны, а ряд областей, состоящей из «вторичной» области и «первичной» области. Это позволяет активацией одной области сенсорной зоны или зоны потребности запустить не одно, а несколько действий одновременно. Но кто мешает и дальше структурировать моторные зоны. «Третичная» область моторной зоны может быть связана с несколькими «вторичными» областями, каждая из которых инициирует несколько «первичных» областей. Структурировать можно и дальше, добавляя «четвертичную» область, «пятеричную» и т.д. Возникает некая иерархия областей, где «нижние» объединяются связями в «верхние». И тогда одна область сенсорной зоны или зоны потребностей мозга может запустить посредством каскада активаций последовательных структур моторной зоны множество поведений. Например, лягушка может одновременно и квакать, и передней лапой помахивать, и глазами моргать и т.д. И все это, скажем, для привлечения самки. «Почувствовал» самец лягушки потребность в спаривании или увидел самку-лягушку и ну давай квакать, лапкой помахивать, глазом подмигивать и от радости подпрыгивать. (Пример, условный, не обязательно реальный). Но раз такая структура в моторной зоне мозга имеется, то достаточно инициировать её области уже не параллельно, а последовательно, то есть каждую область в свой момент времени, и возникнет сложное поведение. Лягушка сначала «квакает», потом машет лапой, потом подмигивает в зависимости от наличия и близости другой лягушки, причем самки. Вот вам и видоспецифический ритуал ухаживания, который я только что придумал. Возьмем в качестве еще одного примера сложное поведение акулы. Всегда легче обобщенные и абстрактные рассуждения понять на основе их конкретных примеров. Внутрителесные рецепторы, которые реагируют на какие-то вещества в крови акулы (возможно, как и у людей - на гормон грелин), активируют одну из областей зоны потребностей в её мозге. В результате чего эта область инициирует возбуждение области моторной зоны, запускающей цикличное сокращение и расслабление мышц акульего хвоста. Или же если описывать тот же процесс от «первого» лица, то это будет выглядеть так: акула захотела есть, что запустило процесс активного плавания путем циклического изгибания хвоста и тела. Теперь, опять перейдя на описание от «третьего лица», можно констатировать, что инициируются эти изгибы и движение акулы отдельно из разных областей моторной зоны. Причем у акулы есть три вида движения: прямо, поворот налево, поворот направо. Каждое из этих движений осуществляется последовательным изгибанием хвоста, например, влево-влево-влево… Или вправо-вправо-вправо… Соответственно, акула будет плыть всё время вправо, то есть по часовой стрелке. Или влево, против часовой стрелки. А если хвост последовательно изгибается, то влево, то вправо – акула поплывет прямо. В зависимости от порядка инициации тех или иных мышц, последовательности изгибания хвоста, и направление плавания может быть и таким, и сяким, то есть каким-угодно, хоть направленным, хоть бессистемным. И подобное поведение вызывается активностью области зоны потребности мозга акулы. Хочешь есть – плавай и ищи. При этом её внешние рецепторы, реагирующие на химические вещества, которые входят в состав крови её жертв, омываются водой. Таким образом, акула осуществляет пищевое поисковое поведение. И как только её внешние рецепторы среагируют на «следы крови», так сразу поведение акулы меняется. Теперь её хвост и тело изгибаются таким образом, чтобы идти по «следу» жертвы, из которой и вытекла эта кровь. То есть движения становятся не бессистемные, а направляются «запахом крови». При этом рецепторы «голода» инициируют общее поведение акулы, а рецепторы «крови» будут направлять эти движения таким образом, чтобы эти рецепторы «крови» все время были активизированы. Соответственно сложное поведение животного, в частности, пищевое поведение акулы, можно описать последовательностью простых поведений: - потребность вызывает бессистемное плавание; - «запах крови» преобразует бессистемное плавание в направленное к жертве; - вид жертвы вызывает рывок к ней; - восприятие тела жертвы запускает укус и вырывание из него куска мяса; - восприятие мяса во рту акулы приводит к её глотанию. И это поведение повторяется до удовлетворения данной потребности или до момента, когда иная потребность перехватит инициативу по запуску поведения акулы. Вот таким образом совокупность простых поведений образуют сложное поведение. Но для нас важнее то, что происходит в этот момент в мозгу акулы. Причем рассматривать данные процессы, происходящие в мозгу акулы, можно на нескольких уровнях. Мозг акулы структурирован «поэтажно» и на каждом этаже протекают свои особые процессы. Например, зона потребностей активируется «рецепторами голода» и далее эта зона инициирует активность «вторичной» области моторной зоны мозга, ответственной за плавание. Область плавания последовательно активирует либо одну из «первичных» областей моторной зоны, инициирующей изгибание хвоста влево, либо другую, инициирующей изгибание хвоста вправо. А уже одна из этих областей запускает действие мышц хвоста, осуществляющих его изгиб. Потом этот цикл повторяется. Это описание на уровне областей и зон мозга. Но можно «опуститься» ниже по структуре мозга и рассмотреть, что происходит на уровне самой области зоны мозга. Каждый нейрон группы «рецепторов голода» активируется химическим веществом, находящимся в крови животного. Причем у такого рецептора есть порог возбуждения, после достижения которого рецептор и реагирует на воздействие. Эта реакция возбуждения передается другому нейрону и т.д. вплоть до мышечной клетки. Можно данные процессы рассматривать еще на более низком «этаже». Например, изучать само возбуждение или взаимодействие нейронов химическими веществами в синаптической щели. А далее биохимия «рулит». Так можно опускаться до бесконечности, а точнее до уровня наших знаний об объектах этого мира. На сегодняшний день до уровня элементарных частиц. Для чего я все это вновь описывал? Для того, чтобы больше к этому не возвращаться. То есть любое сложное поведение можно рассматривать на разных «этажах» этого процесса от поведения единого целостного животного до химического взаимодействия атомов и элементарных частиц, из которых организм этого животного и состоит (до кварков, «струн» и т.д. я не осмелюсь «опуститься»). И все они будут правомерны. И все они тождественны друг другу. Плавание акулы одновременно является и взаимодействием органов её организма, и упорядоченной активностью частей этих органов, и взаимодействием клеток, и биохимическими реакциями и т.д. Это просто описание процесса на разных уровнях бытия. Напомнив об этом, я буду рассуждать лишь на уровне областей и зон мозга, опуская все остальное. Однако такое тождественно-различаемое описание — это еще не все хитрости отображения процессов. Ведь их можно описывать обобщенно, например, сенсорный сигнал активирует область восприятия. А можно это делать и более конкретно: зрительный сигнал инициируют зрительное восприятие. Или ещё более конкретно: электромагнитные волны определенной волны возбуждают нейроны красного цвета. В зависимости от цели можно использовать различные по конкретике подходы.

Мунир: Но вернусь «на круги своя». Итак, меня интересует управление сложным поведением животного, которое представляет из себя последовательное и параллельное взаимодействие частей мозга. При этом само сложное поведение состоит из последовательных простых поведений, которые в свою очередь являются совокупностью рефлекторных действий. Так как сложное поведение структурировано подобным образом, то и управление им обязано быть структурированным как-то похоже. Сокращение одной из мышц инициируется отдельной областью моторной зоны мозга - «первичной». Взаимоувязанное действие нескольких мышц управляется «вторичной» областью моторной зоны мозга, посредством последовательной инициации активности той или иной «первичной» области, которые, как и положено, инициируют действия отдельных мышц. При этом последовательная инициация действий мышц требует не только активации одной «первичной» области моторной зоны, но и торможение других областей. Они взаимно подтормаживают друг друга для того, чтобы четко запустить действие только той мышцы, сокращение (или расслабление) которой и требуется в данный момент времени. Последовательная же активность-пассивность мышц, и соответственно, возбуждение-торможение областей моторной зоны, требует переключения этих процессов. Постоянная активность одной мышцы и пассивность другой – это простое удержание позиции органа. Для того же, чтобы совершалось движение нужно переключение мышц с активного в пассивное действие, от сокращения к расслаблению, и наоборот. Соответственно, возникает необходимость инициации переключения с активности к пассивности и наоборот. То есть нужна обратная связь, сигнал об окончании действия. Для этого предназначены проприорецепторы. Одни из них расположены в мышцах и реципируют о напряжении мышц. Другие в сухожилиях, связках, коже и т.д. Именно эти проприорецепторы реагируют на изменение напряжения, сдвига и т.д. и «сигнализируют» об этом в моторную зону мозга, где уровень «сигнала» и служит моментом окончания одного действия и началом другого. Следовательно, схема управления поведением несколько усложняется тем, что в неё входит проприорецептор и обратная связь его с моторной зоной мозга. Управление простым поведением (на уровне зон мозга) может выглядить так: - группа рецепторов потребности (например, голода) инициирует активность области данной потребности (голода) в зоне потребностей, преобразуя специфическое воздействия внемозговой среды (в данном случае, химического действия молекул) в однотипное электрохимическое действие; - активность области конкретной потребности (голода) активизирует «вторичную» область моторной зоны, причем она состоит из двух частей, связанных с разными «первичными» областями и обе они возбуждаются, но одна чуть сильнее, чем другая; - возбуждение «вторичной» области моторной зоны приводит к тому, что одна из её частей, активизировавшись чуть сильнее, подавляет активность другой части, и поэтому происходит инициирование возбуждения только одной из «первичных» областей моторной; - активность данной «первичной» области моторной зоны мозга вызывает торможение других «первичных» областей моторной зоны и одновременно активирует мышцу, с которой связан; - мышца сокращается; - при сокращении данной мышцы проприорецептор, находящийся в мышце, активируется; - возбуждение данного проприорецептора подтормаживает ту часть «вторичной» области моторной зоны мозга, которая была более возбуждена, и поэтому она становится менее активной, чем другая часть, что приводит к переключению возбуждения с одной части «вторичной» области моторной зоны на другую: - теперь уже другая часть «вторичной» области моторной зоны мозга тормозит иные области и активирует другую мышцу; - вторая мышца сокращается; - сокращение этой мышцы вызывает активацию проприорецептора, находящегося в мышце; И цикл продолжается. При неизменности условий мышцы сокращаются попеременно, вызывая циклическое движение конечностей. В частности, рыбий хвост изгибается то вправо, то влево, и акула плывет прямо, совершая колебательные движения телом. Пока рецепторы потребности активны рыба плывет. Если никаких сенсорных сигналов из внешней среды не поступает она плывет как-попало. Если что-то воздействует на её внешнетелесные рецепторы, то она меняет траекторию, огибая препятствия или плывет к жертве. И тут уже появляется не простое поведение, а сложное, которое является последовательным совершением простых поведений. Именно для управления сложным поведением моторная зона структурирована «поэтажно»: действия мышц инициируются «первичными» областями моторной зоны, которые в свою очередь активируются «вторичными» областями последовательно и параллельно, а эти последние управляются «третичными» областями и т.д. Причем на всех «этажах» присутствуют обратные связи рецепции окончания того или иного действия или поведения. Но если в структуре связей мышц и «первичных» областей моторной зоны данные обратные связи – это активность проприорецепторов мышц, то для «вторичных», «третичных» и выше «этажей» структуры моторной зоны – это могут быть как внутрителесные внемозговые реакции рецепторов, например, исчезновение реакций рецепторов «голода» завершает пищевое поведение, так и активность внетелесных рецепторов, скажем, восприятие феромонов самки может переключить пищевое поведение самца животного на половое. И оставив пока моторно-двигательную часть поведения животного в сторонке, посмотрим внимательней на её сенсорно-обрабатываемую часть. Если у животного множество рецепторов, объединенных модально, то есть реагирующих на разнотипные воздействия внетелесной и внемозговой среды, то это значит, что мозг животного одновременно воспринимает множество «сигналов» извне, то есть одновременно возбуждены несколько областей в разных зонах мозга. При этом, как выяснилось ранее, в организме многоклеточного животного должно быть как минимум три типа рецепторов, которые различаются между собой тем, что, во-первых, реагируют либо на воздействия внешней относительно тела среды, либо на изменения действий внутрителесных частей, во-вторых, могут быть мотивирующими, то есть инициирующими действия, и информирующими, то есть не обязательно запускающими действия. Соответственно, «сенсорными рецепторами» являются информирующе-мотивирующие и обращенные наружу организма рецепторы. Так как обычно присутствует одновременная реакция группы рецепторов, то совокупность однотипных воздействий внешней для организма среды на множество сенсорных рецепторов я буду называть «сенсорный стимул», а совместную их реакцию на действие стимула – «сигнал». Например, свет, падающий на сетчатку глаза – это стимул, а реакция группы рецепторов сетчатки глаза, то есть перенос возбуждения колбочек в зрительную зону мозга – это стимул. «Рецепторами гомеостаза» я буду называть рецепторы, мотивирующие и реагирующие на изменение гомеостаза. Соответственно, изменение параметров гомеостаза – это «гомеостазный стимул», а совокупность реакций «рецепторов гомеостаза» обозначу как «позыв», указывая на его мотивирующую роль. Тут примером может служить, снижение количества ионов натрия в крови, что будет «гоместазным стимулом», а реакция осморецепторов – позывом. Третьим типом рецепторов являются рецепторы, информирующие и реагирующие на изменение частей организма: мышц, связок, кожи и т.д. Их называют «проприорецепторы», а потому и я, «не мудрствуя лукаво», так их и обозначу. Само изменение напряжений мышц, сухожилий, изменение частей связок, кожи и всего подобного буду именовать как «проприорецепторный стимул», а реакцию «проприорецепторов» охарактеризую как «показание». Так, поворот головы относительно тела фиксируется именно проприорецепторами. Итак, что мы имеем? Сенсорные стимулы вызывают реакцию сенсорных рецепторов, которая представляет из себя сигнал. Аналогично, гомеостазный стимул влечет за собой активацию рецепторов гомеостаза, что приводит к появлению позыва. Подобно этому и проприорецепторный стимул, соответственно, инициирует показания. Это я пока что описал то, что касается рецепторов. Теперь перейду к зонам мозга, которые связаны с сенсорными рецепторами, рецепторами гомеостаза и проприорецепторами. В соответствии с этими связями и назову эти части мозга: «сенсорной зоной», «зоной потребностей» и «проприоцепной зоной». Активация области в той или иной сенсорной зоне мозга обозначу как «восприятие». Возбуждение в зоне потребностей мозга назову «чувствованием». А активация области в зоне проприоцепции – «отмечанием». Так, звук воздействует, в конечном итоге, пройдя всю цепочку взаимодействий, на сенсорное рецепторное поле слуха, которое активируется и передаёт сигнал в сенсорную слуховую зону мозга. Возбуждение области слуховой зоны (группы нейронов) и будет восприятием. Изменение водно-солевого баланса в организме ведет к возбуждению рецепторов жажды, разновидности рецепторов гомеостаза, которые реагируют, «посылая» позыв в зону потребности мозга, где активация области этой зоны будет чувством жажды, то есть разновидностью «чувствования». Напряжение же мышцы активирует проприорецептор мышцы, который «передает» показания в зону проприоцепции, где возбуждается одна из её областей, что и будем «отмечанием» данного показания - сокращения мышцы. Данное мысленное разделение рецепторов и первичных зон мозга на различные их типы необходимо в силу того, что именно различие сигналов, позывов и показаний определяет отличение своего тела от иных объектов мира. Но до этого момента еще необходимо дойти. Тут мне вспомнился анекдот про различение. У одной женщины было восемь детей и все мальчики. Она всех их назвала Иванами. Соседка как-то спрашивает у неё: «Петровна, а как ты всех своих робят различаешь-то? Они же все у тебя Иваны.» «Дык, по отчеству». Вот на этой жизнеутверждающей ноте я и хочу вновь остановить поток своих построений. Ещё раз спасибо за выдержку, всего наилучшего. Галиев М.М. 25.10.24

Мунир: Все время гадаю: как лучше поприветствовать других на данном сайте? То ли «Здорово, братва!», то ли «Нижайшее мое вам почтение». Выскажусь нейтрально: «Доброго всем дня!» Я в угаре своего творчества все больше и больше «наваливаю» сугробы рассуждений, за которыми вроде бы как-то потерялась сама идея моих писаний: определить такое понятие как «сознание». Однако, надеюсь, что я еще не заблудился во всех этих лягушачье-акульих поведениях. Напомню, что последняя моя обобщенная дефиниция «сознания» была примерно такой: сознательность есть эмерджентное качественное свойство деятельности мозга по управлению сложным поведением животного, обладающего этим мозгом. То есть главное в этом определении то, что данное свойство присуще мозгу при управлении им сложного поведения. Соответственно, мне и пришлось разбираться с тем: что же такое поведение вообще, каковы отличия деяния от поведения и простого поведения от сложного поведения. И главное: каков механизм управления всеми этими процессами и каким образом различаются процессы управления деянием от управления сложным поведением? Именно где-то при переходе от неосознанного деяния к осознанному поведению и возникает сознательное управление этим поведением. Где-то в процессе усложнения принципов управления поведением и проходит та грань, что отделяет сознательность от несознательности, тот самый «разрыв» в рассуждениях о сознании, на который все время указывают философы. Их мысль такова: вот есть неосознанное поведение и имеется бессознательная деятельность мозга по управлению им. А есть моё личное сознание, то есть некая сознательность моего мозга и моё личное осознанное поведение. И между описанием одного и второго лежит пропасть. Никак невозможно от описания первого перейти к описанию второго. Где данный крутой переход, когда одно становится другим? – вопрошают глубокомысленно философы. Нейробиологи же продолжают ковыряться в мозгах, с опаской оглядываясь на философов. Так вот, моя идея заключается в том, что нет такого четкого и глобального перехода от неосознанного к осознанному, от несознательного к сознательному. Этот переход постепенный, мелкими шажками. Грань этого перехода уловить сложно, так как каждый шаг, усложняющий поведение и управлением им является слишком незаметным. Это примерно так же, как и с развитием зрения: от реакции на свет и тьму до восприятия мира в её многообразии цветов и форм. Где та грань между тем, когда глаз уже полноценно видит реальный мир, и простеньким фототаксисом? А посему мне, а за мной и вам, бедолагам, придется идти шаг за шагом вслед за усложнением поведения животного и развитием управления этим поведением в надежде обнаружить на каком-то этапе нечто принципиально новое, когда можно будет воскликнуть: вот оно, любуйтесь! Ведь любое эмерджентное свойство именно так и возникает. Наращивание сложности структуры рано или поздно приводит к появлению такого нового свойства, которого не было у частей усложненного целого. Так что придётся «топать» дальше с надеждой не запутаться вконец. Итак, на чем же я остановился? На том, что в зависимости от источника воздействия на рецепторы животного, их можно классифицировать по нескольким признакам и выделить три типа: сенсорные, гомеостазные и проприорецепторы. Сенсорные стимулы вызывают реакцию сенсорных рецепторов, которая представляет из себя сигнал, «передаваемый» далее в мозг. Аналогично, гомеостазный стимул влечет за собой активацию рецепторов гомеостаза, что приводит к появлению позыва. Подобно этому и проприорецепторный стимул, соответственно, инициирует показания. Это я пока что описал то, что касается рецепторов. Теперь перейду к зонам мозга, которые связаны с сенсорными рецепторами, рецепторами гомеостаза и проприорецепторами. В соответствии с этими связями, то есть действиями вышеуказанных рецепторов, я и назову части мозга, реагирующие на сигналы, позывы и показания: «сенсорной зоной», «зоной потребностей» и «проприоцепной зоной». Активация той или иной области в сенсорной зоне мозга обозначу как «восприятие». Возбуждение областей в зоне потребностей мозга назову «чувствованием». А активация областей в зоне проприоцепции – «отмечанием». Так, например, звук воздействует, в конечном итоге, пройдя всю цепочку взаимодействий, на сенсорное рецепторное поле слуха, которое активируется и передаёт звуковой сигнал в сенсорную слуховую зону мозга. Возбуждение области слуховой зоны (группы нейронов) и будет восприятием звука. Что же касается гомеостаза организма, то изменение водно-солевого баланса в нем ведет к возбуждению рецепторов жажды, разновидности рецепторов гомеостаза, которые реагируют, «посылая» позыв в зону потребностей мозга, где активация области этой зоны будет чувством жажды, то есть разновидностью «чувствования». Напряжение же мышцы активирует проприорецептор мышцы, который «передает» показания в зону проприоцепции, где возбуждается одна из её областей, что и будем «отмечанием» данного показания - сокращения мышцы. Итак, в каждый момент времени мозг животное (в бодрствующем состоянии и без патологий) воспринимает множество сигналов, позывов и показаний. Рецепторы не реагировать не могут. Соответственно, в мозгу одновременно возникает «куча» восприятий, чувств и отметок. Причем если отметки являются только лишь информирующими сигналами, то все позывы и некоторые восприятия являются мотивирующими, то есть требующими действий, поведений и даже сложного поведения. Вот эти мотивирующие позывы и сигналы и есть те самые инициирующие реакции рецепторов, запускающие в конечном счете любое поведение. И этих инициаций-мотиваций всегда несколько. Но одно животное не может одновременно осуществлять несколько действий. Утка, которая пытается одновременно и взлететь, и нырнуть, не сможет сделать ни то, ни другое. Ей необходимо выбрать, что же предпринять в данный момент. Соответственно, её мозг каким-то образом должен отобрать приоритетный мотивирующий сигнал или позыв. Хорошо если и конкретный сигнал, и отдельный позыв инициируют одно и тоже поведение. Чувствуешь голод и воспринимаешь кого-то, как пищу – с двойным усердием станешь эту «еще не пищу» ловить. А если сыт, то вид пищи не мотивирует на пищевое поведение. Сытая акула, наверное, не нападает. Хотя не уверен. Может быть у рыб центр голода – область в зоне потребностей мозга, вообще всегда активна? Не знаю. В детстве, когда у меня были аквариумные рыбки, я их сытыми не видел. Возможно, мало кормил? Но теоретически сытое животное не должно нападать для того, чтобы полакомиться жертвой. Удав, только что проглотивший какую-нибудь обезьяну, вряд ли будет охотиться на зазевавшегося туриста. В любом случае, мозгу животного необходимо ранжировать мотивирующие сигналы и позывы. Следовательно, в мозге должна находится зона отбора воспринятых сигналов и прочувствованных позывов. В зависимости от значимости сигнала или позыва подавляются все малозначимые и «пропускаются» к моторной зоне только наиболее значимые из них (в пределе лишь одна). А каким образом эта область оценивает значимость всех этих сигналов и позывов? Мне думается, первично, как и все в мозге – структурно, то есть сама структура этой зоны отбора такова, что одни сигналы или позывы вызывают в данной зоне усиленное возбуждение её областей. И эта более высокая активность таких областей, по сравнению с иными, просто подавляет другие области, и в результате из сенсорно-гомеостазных зон в моторную зону «передаются» только наиболее значимые восприятия и чувствования. Таким образом происходит отбор наиболее значимых сигналов или позывов. Структурно такой отбор обеспечивается появлением новой зоны между сенсорно-потребно-проприоцепной зонами и моторной. Итак, что же мы имеем в данный момент нашего рассуждения. Пообъектно: в наличии мозг, структурно состоящий из сенсорных зон, зон потребностей, зон проприоцепции, зоны отбора и моторной зоны. Сенсорные зоны мозга – это множество нейронов, воспринимающих воздействие сенсорных рецепторов, то есть сигналов, или, другими словами, это зоны проекции полей сенсорных рецепторов в мозге. При этом сенсорные рецепторы реагируют на действия объектов, расположенных вне самого организма. Сами же сенсорные зоны различаются по модальности, то есть по типам тех рецепторов, которые реагируют только на определенный стимул: форму, цвет, движение, запах, звук, вкус и т.д. А разные области каждой из сенсорной зоны отличаются уже по виду, получаемого сигнала: по той или иной форме линий, углов и т.д., по тому или иному цвету, по виду движения, запаха, вкуса, по высоте или тембру звука и т.д. В этих областях происходит восприятие различных одномодальных сигналов. Зоны потребностей – это такие части мозга, которые получают позывы от группы гомеостатических рецепторов, реагирующих на ту или иную нехватку или избыток химических веществ в организме. Это такая «охранная сигнализация» гомеостаза, то есть внутренней среды организма. Данная зона также подразделяется далее по своим типам: области голода и сытости, области жажды и насыщения, области гипоксии и гипероксии и т.д. В зонах потребностей происходит чувствование позывов. Зоны проприоцепции – это части мозга, которые получают показания от проприорецепторов, расположенных в мышцах, связках, суставных сумках, в коже, желудке, кишечнике и т.д., то есть находящиеся в самом организме. Эти зоны также делятся на типы в зависимости от тех частей организма, от которых приходит показания: мышечные, суставные, кожные и т.д. В данной зоне происходит то или иное отмечание показаний. Далее все эти структуры мозга связаны с зоной отбора, где находятся проекции каждой из вышеуказанных зон. В этой зоне все воспринятые сигналы, прочувствованные позывы и отмеченные показания либо подавляются, либо пропускаются далее в моторную зону. Эта зона с другой стороны имеет «выход» на двигательную систему организма или, другими словами, однонаправленную связь с мышцами. Моторная зона также структурирована, но «поэтажно»: область сложного поведения связана с несколькими областями простого поведения, которые связаны с областями отдельного действия. Понятно, что этих «этажей» может быть больше трех. Я указываю лишь на принцип построения. «Верхняя» область, или «этаж», с одной стороны, как «вход», связан с зоной отбора, а с другой, как «выход», имеет несколько связей с рядом областей следующего «этажа», на котором каждая отдельная область далее связана уже с несколькими областями последующего «этажа» и т.д. Области «нижнего этажа» этой структуры (или как я раньше писал «первичная» со стороны двигательной системы организма) связаны с мышцами. Таким образом мозг, как «псевдовещь», как некое несамостоятельное, функциональное целое, состоит из частей – зон. Зоны – из областей, области - из ядер, ядра - из колонок и т.д. вплоть до отдельных нейронов (названия условные, каждый может придумать свои). Такова пообъектная структура пока еще примитивного мозга. Но более важной является структура действий этих частей мозга. Реакции рецепторов, возникающих под действием тех или иных внешних мозгу объектов, активируют области сенсорной зоны, зоны проприоцепции и зоны потребностей. Данная активность «передается» на проекции этих областей в зону отбора, из которой «выходит» лишь наиболее значимое возбуждение. Назову его «указание». Этот «победивший» в конкуренции за важность сигнал или позыв, превратившись в указание, активирует одну из областей на «верхнем» этаже моторной зоны. А далее происходит последовательная активация цепочки областей на каждом из «этажей» моторной зоны, что приводит к «выдачи» команды на сокращение (или расслабление) тех или иных мышц. Таким образом, рецепторы, постоянно испытывая воздействия стимулов, преобразуют их в сигналы, позывы и показания, которые с тем же постоянством «посылаются» в мозг. Эта «куча» навязчивых сигналов, позывов и показаний, пройдя через соответствующие зоны (сенсорную, проприоцепную и потребностей), достигают зону отбора. В этой зоне данные сигналы либо подавляются, либо пропускаются далее. На этом этапе из множества сигналов, позывов и показаний остается только несколько (или даже одно) в виде указаний, которые и достигают тех областей моторной зоны, что связаны с ними. И далее запускается «программа» поведения, то есть упорядоченная последовательность «выдачи» команд действий, например, инициация движений конечностей. Образно можно представить этот процесс как множество векторов, сходящихся в одной точке, из которой выходит лишь один. И это одно указание, самый значимые мотивирующий сигнал или позыв и инициирует первое действие. Таким образом осуществляется рефлекторное деяние. Последовательность действий, передача возбуждений - линейное. Но все это хорошо «работает», если надо осуществить единичное рефлекторное деяние. А если необходимо осуществить поведение, то есть несколько последовательных деяний? В этом случае первое деяние, как и было описано, запускается «указанием», то есть отобранным зоной отбора по значимости мотивирующим воспринятым сигналом или прочувствованным позывом. Но далее уже второе и последующие должны запуститься лишь при наличии двух указаний: первичного указания и указания окончания предыдущего действия. В случае отсутствия первого, дальнейшее продолжение поведения может оказаться лишней тратой сил. Скажем, такое поведение, как убегание от хищника, запускается его видом, то есть тогда, когда восприятие хищника является значимым сигналом для инициации бегства. Но как только восприятие хищника исчезло, то есть исчезает значимый сигнал, то и бежать смысла нет. Поведение должно окончиться. Или другой вариант, когда при осуществлении поведения вдруг возникает другое мотивационное указание, иной значимый сигнал или позыв, и первое поведение останавливается. Пример: позыв-голод запустил пищевое поведение животного, но тут появляется хищник и жертве становится не до еды. Нужно срочно спасаться и первое поведение останавливается, а запускается второе. Однако наличие лишь первичного указания теперь уже недостаточно. Ведь не окончив первое действие, не должно начинаться и второе. Если первичное указание, значимый сигнал или позыв будет только единственным, то всё время станет запускаться первое действие, произойдет этакая итерация. Запуском же второго деяния является указание на окончание первого деяния. Таким образом два указания: первичное и об окончании первого деяния, инициируют второе. И далее указанием для инициации последующего третьего деяния служит указание на окончание второго деяния при сохранении первичного указания. Это продолжается далее до момента исчезновения самого первичного указания. Например, такой позыв, как жажда, запускает и поддерживает такое поведение, как поиск воды. А само поведение есть цепочка деяний, движений частей организма, которые следуют друг за другом, последовательная инициация которых и есть смена указаний моторной зоне мозга. Одно из поведений, например, взятие стакана с водой в руку, есть цепочка деяний руки и кисти. Инициация этого поведения запускается жаждой, то есть внутренним позывом, а каждое движение инициируется отдельно своей областью моторной зоны: сначала протянуть руку, потом сжать кисть, потом подтянуть руку со стаканом ко рту. Окончанием первого движения является расположение кисти по отношению к стакану, информацию о чём в зону отбора приходит из зрительной зоны и зоны проприоцепции. Восприятие зрением положения руки и стакана, а также отмечание показаний мышц и связок руки совместно становятся значимыми указаниями для запуска второго деяния – сжатия кисти. После чего и зрительные сигналы, и тактильные сигналы от кожи пальцев рук, и показания от проприорецепторов мышц кисти становятся инициаторами следующего движения – перемещения стакана с водой ко рту. А после окончания всех этих деяний происходит всасывание воды и её глотание со всеми сопутствующими сигналами и показаниями. Во время всего этого поведения первичный позыв, жажда, сохраняется, являясь мотивационным стимулом. Остальные же сигналы и показания являются информационными, то есть такими, которые необходимы для упорядочивания отдельных актов движения. Окончанием всего данного поведения будет отсутствие жажды, то есть исчезновение первоначального позыва. Тут в линейной схеме последовательности деяний появляются циклы, обратные связи. Таким образом можно представить сложное рефлекторное поведение. Для того, чтобы, испытав жажду, начать поиск воды, найти её и напиться всласть, никакого сознания не надо. Достаточно иметь такую нервную систему, чтобы позыв-жажда возбуждал определенную область в мозге, реакция которой отбирался бы зоной отбора, как наиболее значимый в данный момент позыв и далее выдавалось бы указание на инициацию поискового поведения. Результатом бесцельного поискового поведения животного должно быть обнаружение сенсорного сигнала о наличии воды, который отобравшись как сигнал для окончания пищевого поведения, инициировал бы начало направленного поведения в сторону сенсорного сигнала наличия воды. Обнаружение воды в виде нового сенсорного сигнала еще раз меняет поведение и теперь уже с направленного поискового поведения на питьевое поведения. После того, как жажда устранена, то есть основной позыв-жажда исчез, то и всё сложное поведение останавливается. Теперь можно замереть и не двигаясь перейти в вегетативное состояние. До нового позыва. От «первого» лица все это сложное поведение можно описать так: хочется пить, ищу, где можно это сделать, нахожу источник воды, иду к этому источнику, пью, успокаиваюсь. И подобная схема вроде бы неплохо «работает». Большинство животных вполне себе жили и живут, имея подобные «автоматические» довольно сложные поведения. Но тут есть два момента, на которые стоит обратить внимание. Первый – это то, что при такой схеме любой позыв вызывает всю схему поведения с самого начала, то есть с бессистемного поискового поведения. Гораздо эффективнее было бы для выживания сразу начать с направленного поведения. Второй момент – это последнее поведение, то есть удовлетворение потребности, например, питье воды для утоления жажды (или от «третьего» лица – возбуждение области насыщения и подавление области жажды в зоне потребностей мозга). Вода может быть и токсичной, то есть вредной для здоровья. Для обнаружения пригодности или непригодности воды и пищи имеются вкусовые рецепторы. Почувствовав горечь каждый выплюнет воду. Но гораздо эффективней было бы заранее знать о пригодности или непригодности воды еще до совершения последнего поведения. Еще раз уточню все эти мысли. Потребность (например, жажда или голод) запускает бессистемное поисковое поведение, которое заканчивается нахождением «следов» источника удовлетворения потребности (далекого облика, запаха или звука воды или жертвы). Восприятие этих «следов» запускает направленное поисковое поведение, которое заканчивается обнаружением самого источника удовлетворения потребности (воды или пищи). Далее восприятие этого источника (близкого облика, непосредственного восприятия воды или пищи) инициирует поведение по удовлетворению потребности (питье воды или поедание пищи), что приводит к исчезновению потребности (насыщению или сытости) и окончанию всего пищевого поведения. Так вот, желательно, во-первых, отбросить бессистемное поисковое поведение и сразу приступить к направленному поисковому поведению, и во-вторых, не приступать к поведению по удовлетворению потребности, если источник к этому непригоден или вреден. Как это можно реализовать на уровне управления поведением, то есть описывая всю схему от «третьего» лица, рассматривая структурные связи и взаимодействия областей и зон мозга? Буду разбираться по порядку. Сначала опишу цепочку от возникновения потребности и запуска бессистемного поискового поведения к направленному поисковому поведению. Но немного отвлекусь, констатируя, что не всем животным, вообще-то говоря, присуще поисковое поведение. Например, гусеница рождается на своей пище: листке растения, и ей не нужно ничего искать. Сразу можно приступать к поеданию. Если она съест весь лист, то придется ползти искать другой. Но если пищи достаточно, то и заморачиваться ничем не приходится. Примерами служат личинки мух или ос-наездниц. Богомол или та же лягушка, замерев на месте, ждут, когда их жертва сама к ним придёт. Да, и паук не особо утруждает себя поиском пищи. Разве что ему приходится направлено перемещаться по паутине до того места, где жертва прилипла к паутине. А вот бабочке или рыбе уже приходится летать или плавать в поисках пропитания. Кстати, возможно поэтому этологи считают, что мозг амфибий немного деградировал по сравнению с мозгом рыб. Первым не нужно искать свою добычу, а рыбам все же приходится это делать. Интересно было бы узнать: а акула, как активный хищник, и щука, как засадный хищник, отличаются по уровню интеллекта или нет? Как бы то ни было, но для размножения животным приходится «включать» поисковое поведение. Поэтому вернусь к обобщенному рассмотрению вопроса о переходе от бессистемного поискового поведения к направленному. Итак, приведу описание от «третьего» лица. Изменение гомеостаза организма приводит к тому, что гомеостатические рецепторы активируются и формируют позыв, которые возбуждает одну из областей в зоне потребностей. Так происходит чувствование позыва, например, голода. Возбуждение данной области зоны потребностей передается в зону отбора, где она пропускается в моторную зону. При этом иные позывы, сенсорные сигналы и показания проприорецепторов подавляются, «отсекая» их от моторной зоны. Но не все. Одновременно значимый позыв, являясь мотивирующим, должен «снять» подавление или даже усилить сенсорный сигнал, который должен переключить бессистемное поведение на направленное. Иначе этот сенсорный сигнал также будет подавляться. И до тех пор, пока такой, назову его «ключевой», сенсорный сигнал не придет из сенсорной зоны в зону отбора, данный «канал» пропускания является потенциально открытым. Именно для поиска «ключевого» стимула и совершается бессистемное поисковое поведение. Как только «ключевой» сенсорный стимул начнет действовать на сенсорный рецептор, который передаст «ключевой» сигнал в зону отбора, то он не подавляясь «проскачет» в моторную зону сквозь этот открытый «канал». Таким образом «ключевой» сенсорный сигнал из информационного станет мотивирующим. И два мотивирующих указания: значимый позыв и «ключевой» сигнал переключат поведение животного с бессистемного поискового на направленное. Что там далее происходит в моторной зоне для нас сейчас не принципиально. Важно, что такое переключение просто происходит. Так как же должна быть построена схема переключения, чтобы исключить бессистемное поисковое поведение? Если такое устранение одного этапа поведения происходит «автоматически» при наличии «ключевого» сигнала, например, возникла потребность в еде и есть вид или запах пищи, а следовательно, сразу же можно приступать к перемещению организма или её частей к воспринятой пище, то заменив «ключевой» сигнал на другой наличный сенсорный сигнал, при отсутствии самого «ключевого» сигнала, можно также исключить бессистемное поведение. При этом «ключевой» сигнал и «замещающий» сигнал должны быть как-то связаны, например, возникать одновременно. Приведу пример. Допустим животное, испытывающее жажду, восприняло запах воды, то есть сенсорные рецепторы среагировали на молекулы воды в воздухе (на изменение их концентрации). Запустилось направленное поисковое поведение. При этом моторная зона все время испытывает воздействие значимого позыва и «ключевого» сигнала в процессе данного поведения. Остальные сенсорные сигналы подавляются и до моторной зоны не доходят. Но если одновременно с «ключевым» сигналом, стабильно и многократно повторяется возникновение другого сенсорного сигнала (или показания проприорецепторов), то установив между ними такую связь, что переключение поведения с бессистемного поведения на направленное осуществляется или при наличии «ключевого» сигнала, или при наличии «замещающего» сигнала, то можно исключить бессистемное поведение уже при наличии лишь «замещающего» сигнала и отсутствии «ключевого» сигнала. Обращусь все к тому примеру с жаждой и водой. Животное направилось к водопою, восприняв запах воды. При его движении к источнику воды на его моторную зону воздействуют значимый позыв (жажда) и ключевой сигнал (запах воды). Одновременно он слышит звук падающей воды или воспринимает наклон местности своими рецепторами вестибулярного аппарата, то есть имеется: сенсорный звуковой сигнал и показание проприорецепторов, которые в данном случае, естественно, подавляются и до моторной зоны не доходят. Но достаточно связать «канал» пропуска «ключевого» сигнала (запаха воды), и канал пропуска этого замещающего сигнала (звука течения или падения воды) или показания (наклона местности) таким образом, чтобы при «открытии» потенциального «канала» ключевого сигнала, «открывался» и канал замещающего сигнала или показания, и тогда в следующий раз можно сразу перейти к направленному поиску без поиска ключевого сигнала. Как только захотел пить, так сразу и пошел на шум воды или по наклону к реке. Понятно, что связь, то есть одновременное появление ключевого стимула и замещающего стимула должно быть повторяемым. Если оно стабильно не повторяется, то и в нужный момент может оказаться, что животное ошиблось. Звук падающей воды есть, а воды нет. Наклон местности к реке есть, а реки нет. Повторяемость одновременности наличия - основа для того, чтобы обычный стимул стал замещающим стимулом. Главное в такой схеме то, что, если рефлекторное поведение, основанное на ключевых сигналах – это врожденное поведение, а поведение, основанное на замещающих стимулах - «прижизненное». Ведь одновременное повторение наличия и того, и другого сигналов можно обнаружить лишь при совершении поведения, то есть при жизни животного. Вот на этих характеристиках поведений: врожденности и прижизненности стоит остановиться несколько подробней. Но для это требуется отдохнувший мозг и сытое тело. Так что я пошел приводить себя в порядок. Чего и вам желаю. Не зря же в народе говорят: «Семь раз отъешь – один раз отдохни». Галиев М.М. 30.10.24

Мунир: «Ноябрь. Первый день. Я снова с вами. Желал бы анекдоты поболтать. Но груз моей ответственности перед вами тяжек, Приходится писать, писать, писать.» Аноним Продолжаем разговор. Я остановился на том, что у животных могут проявляться как врожденные, таки прижизненно приобретенные поведения. Врожденное поведение животных – это такое явление, которое как-то связано с актом рождения животного. Вот это последнее имеет некоторые нюансы. До акта рождения организм животного формируется в процессе эмбриогенеза, то есть от акта зачатия до момента самого рождения. В миг «сливания» спермия и яйцеклетки происходит формирования генотипа зиготы, по структуре которой и формируется фенотип плода. Если бы эмбриогенез животного происходил в идеально изолированной от внешней среды условиях, то вся структура тела с её системами поведения и управления им были бы строго наследственными. Какие гены получены от родителей, таковы и признаки животного. Однако эмбриогенез животного протекает пусть и в сильно изолированных от внешней среды условиях, но не абсолютно обособленно. Какие-то воздействия внешней среды происходят. Поэтому «наследуемое поведение» и «врожденное поведение» — это не тождественные феномены. А у некоторых еще хуже. Насекомых с полным превращением, например, муха, любимая наша Цокотуха, «проходит» в своем развитии стадию куколки, где происходит полный метаморфоз её организма. И какой момент считать актом рождения мухи? Кроме того, любое врожденное поведение имеет так называемую «норму реакции». Опять же напомню, что любое явление имеет как качественное свойство, так и акциденцию. Смена качественного свойства поведения приводит к изменению самого поведения на другое. В нашем случае если неизменность поведения в течении жизни поменять на изменчивость, то врожденное поведение сменится прижизненно приобретаемым поведением. Если же изменится только длительность, сила, темп или другая акциденция врожденного или прижизненного поведения, то это будет её «нормой реакции». Например, такое врожденное поведение паука, как плетение паутины, является врожденным и видоспецифическим, то есть каждый вид пауков создает свой паутинный узор. Но каждый раз паутины, сплетенные пауком, несколько различаются между собой, так как условия местности оказываются разными: точки прикрепления паутины к травинкам, веточкам и подобным объектам находятся либо дальше, либо ближе. Кроме того, ученые обнаружили, что и при плетении паутины одним и тем же пауком в одном и том же месте некоторые различия между старой и новой паутинами тоже имеются. Если мир не сильно изменчив, то и поведение может быть неизменным, врожденным. Но переменные характеристики реальности требуют некоторой изменчивости поведения. И на базе врожденного поведения в таких случаях обязаны возникнуть либо нормы реакции, либо даже изменяющиеся прижизненно типы поведения. Однако я, кажется, опять уклонился в сторону от основной темы. Будем считать, что я в очередной раз напомнил, что в реальном мире происходящие явления куда сложнее наших упрощенных схем. Но, не обращая внимание на вышеуказанные нюансы, буду полагать, что врожденное поведение – это поведение животного, которое не меняется в течении жизни с момента рождения. Соответственно, раз не меняется поведение животного, несмотря на то что среда обитания может изменяться, то и сама структура нервной системы, управляющая этим поведением, остается одной и той же в течении всей жизни. Разнообразие же видов поведения животного в этом случае обеспечивается различными структурами его нервной системы, полученной от родителей при рождении. Одна из структур обеспечивает одно поведение, другое – иное. При этом врожденное поведение может быть гораздо сложнее, чем я приводил в качестве примеров выше. Достаточно почитать про ос-наездниц, чтобы убедиться в сложности их врожденных поведений. Но каким бы сложным не было врожденное поведение весь процесс от воздействия до деяния укладывается в схему: потребность – позыв (или сенсорный сигнал, вызывающий потребность и далее позыв); позыв – поведение по поиску ключевого стимула; обнаружение ключевого стимула – переключение поведения; позыв + ключевой стимул – второе поведение по поиску следующего ключевого стимула; обнаружение второго ключевого стимула – переключение поведения; и т.д. вплоть до удовлетворения потребности. Чем плоха данная схема? Во-первых, тем, что при сильном изменении условий среды «программ» поведения, которыми обладает животное, может оказаться недостаточно для адекватного ответа на «вызовы» этой среды. Не получило животное такой «программы» при рождении (зачатии), не сформировалась соответствующая структура нервной системы в эмбриогенезе – значит «пропадай, погибай именинница». Во-вторых, появление врожденного поведения у животного для адекватного ответа на «вызовы» окружающего мира или изменение его на другое осуществляется изменением наследственного материала, то есть генотипа, при смене поколений. А это очень долгий и случайный процесс. Вот этих-то недостатков и лишено прижизненно приобретаемое поведение. Оно хоть и «базируется» на рефлекторном врожденном поведении, но может изменяться в течении жизни животного. Соответственно, такое поведение «подстраивается» под изменение среды, и именно это делает приобретаемое прижизненно поведение более адекватным или, как говорят биологи, адаптационным. Повышается выживаемость животного и, если это еще и сопровождается повышенной плодовитостью, то данное приобретение сохраняется и даже распространяется в «древе» потомков. Но у такого поведения тоже есть недостаток, заключающийся в том, что такому поведению необходимо учиться каждому животному заново, набивая собственные шишки и получая личные синяки, в отличии от врожденного поведения, шишки и синяки которого достались предыдущим поколениям. Кроме того, такое научение поведению требует больших энергозатрат от животного. Что перевесит: плюсы или минусы? Все зависит от изменчивости среды. И обзор развития филогенеза животных показывает, что и у врожденного, и у приобретенного поведения есть свои приверженцы. Вот таким примером неврожденного поведения и является описанное мной раньше «научение» использовать «замещающий» сигнал для инициации направленного поведения. При этом возникает так называемое «условно-рефлекторно поведение». Если для врожденного поведения характерно то, что инициацией его служит реакция рецепторов на «ключевой» стимул, когда данная реакция является «безусловно» (неотносительно, абсолютно) мотивирующим, то неврожденное, прижизненно приобретенное поведение – это, когда реакция рецепторов на «замещающий» стимул из информационного превращается в мотивационную реакцию рецепторов. При этом такое превращение осуществляется только в определенных условиях: стабильного повторения одновременного возникновения «ключевого» и «замещающего» стимула. Поэтому данное поведение - «условно-рефлекторное» в отличии от врожденного, которое является «безусловно-рефлекторным», то есть независимым от условий его протекания. При этом в мозгу возникает важное новшество. Если ранее при управлении безусловно-рефлекторным поведением структуры мозга были врожденными и не изменялись в течении жизни, то для возникновения условно-рефлекторного поведения необходимо изменение имеющейся или появление новой структуры мозга для управления прижизненно приобретенного поведения. И достаточно мозгу «приобрести» способность связывать «ключевой» стимул с «замещающим» стимулом, то эту цепочку связей можно надстраивать далее: «замещающий» стимул связать с другим «замещающим замещающий» стимулом, «дополняющий» - с «замещающим замещающий», «вспомогательный» - с «дополняющим» и т.д. Раз уж принцип «изобретен», то дублировать его далее проще простого. И таким образом можно выстраивать последовательность реакций рецепторов на цепочку стимулов, управляя направленным поведением по траектории от одного стимула к другому. При этом возникающие вновь структуры или изменяемые старые связи частей мозга являются «памятью» животного. И тут необходимо немного отвлечься на рассмотрение того, чем же является «память» животного. Изначально, при рождении животного, у него имеется сформированная в процессе эмбриогенеза структура мозга: зоны, области, ядра и т.д. Память, по сути, и есть связи этих самых структур мозга. Именно совокупность упорядоченных связей частей мозга и является памятью. И когда мы говорим: «я вспомнил», то есть «вызвал из памяти» - это значит, что мы активизировали какие-то из структур мозга, некую цепочку или сеть упорядоченных взаимодействий частей мозга, осуществляемых по их связям. А когда сообщаем, что «запомнили» что-то, то есть «записали в память», то это означает, что в мозге образовалась новая связь (или связи) между частями мозга, новая цепочка или сеть потенциальных взаимодействий структур мозга. Если же вы «забыли» что-то, то есть «стерли из памяти», то в мозгу уничтожилась ранее имеющаяся связь между структурами мозга. Еще раз (и как часто нам уже встречалось и будет встречаться далее) описание таково, что оно представлено как от «первого лица» - «вспоминаю», «запоминаю», «забываю», так изображено и от «третьего лица» - «активирована та или иная структура мозга», «изменена цепочка связей неких частей мозга», «ликвидирована связь между частями мозга». Итак, память - это совокупность связей частей мозга между собой. И данные связи могут быть как сформированными в процессе эмбриогенезе, и тогда это, «ясен пень», врожденная память, так и появляющимися или изменяющимися в течении жизни, и это память приобретенная. (Стоит ли врожденные структуры мозга называть «памятью» или под данным термином лучше понимать только лишь структуры мозга, изменяемые или приобретаемые в течении жизни – это вопрос спорный. Я его касаться не буду, так как в дальнейшем буду писать только о памяти вообще без различения на врожденность и приобретенность). При этом память можно различать не только по свойствам врожденности и приобретенности. Можно также отличать разновидности памяти по тем структурам, которые связаны между собой, то есть «вовлечены» в цепочку или сеть памяти. Например, зрительная память, слуховая память или мышечная (точнее будет сказать, проприоцепная) память и т.д. Но это я забежал вперед. Итак, в нашем случае, жизненный опыт животного, то есть многократное одновременное повторение «замещающих» стимулов создает память о траектории, то есть некую структуру связей частей мозга. И теперь уже самому животному не надо бессистемно рыскать в розыске «ключевого» стимула и пищи (или убежища). Вместо того, чтобы каждый раз начинать с долгих поисков «методом проб и ошибок» «ключевой» сигнал достаточно запомнить некий «замещающий» стимул. И в следующий раз по восприятию этих «замещающих» сигналов можно быстро добраться до пищи (или убежища) по «заданной» траектории, которая в мозге «прописана» в виде цепочек связей её частей. Животное приобрело память об своем пути. Так, крыса после научения «целенаправленно» проходит лабиринт. Но еще более «выгодно» двигаться к пище (и особенно в убежище) не по траектории первоначального перемещения, а по прямой. Так короче, а значит быстрее. Соответственно, в мозгу животного возникает структура, отображающая «карту местности», то есть некие точки привязки себя, пищи (убежища) и различных ориентиров: препятствий, поворотов и т.д. Возникает пространственная память. Но это уже «вторичные» надстройки структур мозга. Затем все это можно еще и дальше «надстраивать», то есть усложнять мозг новыми зонами и особенно связями всех этих зон, областей, ядер и т.д. Так новые «третичные» структуры, в состав которых «входят» связи с проприоцепными зонами, то есть новые цепочки или сеть взаимодействий, могут «отсчитывать» расстояния или учитывать положение тела и головы и т.д. О них вам нейробиологи расскажут гораздо больше интересного, чем я. Я же отмечу только то, что приобретаемая память - это очень важный шаг в развитии мозга. Перефразируя известное изречение можно сказать, что «этот маленький шаг мозга есть огромный шаг для всего организма». Возникновение способности мозга изменять свою структуру – это один из поворотных моментов в истории его развития. Именно на этом свойстве будет основано все дальнейшие преобразования. Итак, еще раз констатирую, что для лучшей адаптации животного к окружающей среде у него появляется приобретаемая память. А у его мозга способность изменять свою структуру. И именно это является научением и залогом приобретения неврожденного поведения. Это я рассматривал начальные этапы сложного поведения. А теперь перейду к обзору её конца: переход от «ключевого» стимула к удовлетворению потребности. «Ключевой» стимул – это единичное воздействие на рецепторы. Увидел контур пищи, унюхал её запах – хватай и съедай пока не убежала. Но любой «носитель» данного «ключевого» стимула может иметь и другие свойства, которые могут оказаться очень неприятными: прочность, колючесть, токсичность и т.д. Конечно, можно отказаться от данного вида пищи, выявив эти вредоносные свойства в момент «поглощения». Так, лягушка, восприняв нечто маленькое и движущееся, как пищу, хватает её и тащит в рот. И только на вкус определяет, что это не муха, а камешек, который совсем не питательный. Лягушка может выплюнуть камешек. Потери невелики. Но если животное долго и упорно совершало некое сложное действие, затратив уйму сил и энергии, то такая ошибка может стоить здоровья, а иногда и жизни животного. Аналогично и при спасении от хищника. Лягушка может позволить себе нырять в воду каждый раз, когда в поле её зрения появляется нечто большое, а значит и угрожающее. Опять же невелики потери. Однако если животному приходится «мчаться» со всех ног в норку (или иное убежище) для того, чтобы спастись от хищника, то даже если жертва уже умеет выбирать прямой путь к спасению, а не «мечется» в поисках этого убежища, на это ему приходится затратить много сил и энергии. Поэтому кидаться «что есть мощи» от любого большого и движущегося объекта себе дороже. В таких случаях адаптационно выгодно реагировать не на один «ключевой» стимул, а на совокупность одновременно появляющихся и стабильно повторяющихся стимулов: один из которых «ключевой», а остальные «информирующие». Но тут возникает другая проблема. Такое множество стимулов может привести к инициации несколько «программ» поведения. Если описать подобную проблему от третьего» лица, то воспринятые сенсорными зонами мозга сигналы проходят через зону отбора и активируют множество областей моторной зоны, которая и пытается активировать работу множества мышц. Результат – судороги. От первого лица: «Двум богам служить нельзя! Невозможно в одно и то же время подметать трамвайные пути и устраивать судьбы каких-то испанских оборванцев!» Эта проблема решается все тем же известным уже нам способом появлением новых зон мозга: «надстройкой» структур, то есть дублированием их и связыванием между собой. Сенсорные зоны «приобретают» последовательную «этажность». Множество единичных восприятий одного «этажа» («первичной» сенсорной зоны) посылает совокупность сигналов на другой «этаж» («вторичную» сенсорную зону), где происходит «комплексное восприятие» всех этих сигналов, а далее передается единичный «комплексный сигнал» в зону отбора. Таким же образом можно связать и различные по модальности сенсорные зоны: «заиметь» еще одну зону мозга - «интегративную», то есть объединяющую различные восприятия, в которую «приходят» «комплексные сигналы» от разных модальных сенсорных зон и где их совокупность осуществляет «выбор» «интегрированного» сигнала. А далее этот «интегрированный» сигнал «поступает» в зону отбора для выявления его значимости. Таким образом происходит нечто вроде отбора сигналов, но только тут не реальный отбор с его простым подавление прочих сигналов по их значимости, а скорее выбор того или иного «комплексного» или «интегрированный» сигнала в зависимости от состава совокупности сенсорных сигналов. Теперь уже не единичный «ключевой» стимул инициирует сложное поведение животного, а «интегрированный ключевой» сигнал, который в свою очередь вызывается совокупностью множества сенсорных сигналов. Или, рассматривая «снаружи», совокупность свойств объекта определяют его идентификацию животным. А описание от «первого» лица выглядит еще проще: эта «козявка» - точно пища или вот тот «верзила» - явно хищник. Такое комплексное восприятие формирует память уже не на единичный стимул, а на целостный объект. Теперь по одному лишь стимулу, входящему в состав такого комплексного восприятия, животное может идентифицировать весь объект. Это выгодно. Ведь часто именно «ключевой» стимул может быть скрыт. Ни жертва животного, как возможная пища, ни хищник, для которого данное животное является потенциальной пищей, не являет себя во всей красе. Скрытность залог успеха каждого. И возможность распознавать объект важная приспособительная способность. В основе этой способности и лежит «объектная» память. (На этом основана одна из зрительных иллюзий, когда мы опознаём что-то в то время, как его нет. Например, треугольник, составленный из вырезов в кругах). Однако у любого конкретного объекта масса всяких признаков. Или, другими словами, комплексное восприятие объекта может состоять из огромного числа стимулов. Запоминать каждый конкретный объект с его многочисленными признаками – это никаких мозгов не хватит. Следовательно, требуется некий механизм упрощения. Это осуществляется тем, что мозг игнорирует (подавляет сигналы) случайные, несущностные и несущественные признаки. Память о данном объекте «хранит» только его качества. Например, животное воспринимает конкретное яблоко со всеми его признаками, которые он способен воспринять. Или, с точки зрения «внутренней» структуры животного, его рецепторы реагируют на множество действий конкретного яблока. Потом данное животное воспринимает еще одно яблоко, потом еще и т.д. Нет никакой необходимости запоминать каждое яблоко. Достаточно сформировать память о «яблоке вообще», то есть игнорировать его акциденции, а запомнить лишь его качества. На уровне структур мозга это осуществляется таким образом, что в сенсорных зонах формируются связи тем прочнее, чем чаще встречается тот или иной сенсорный сигнал. Таким образом формируется структура сенсорных зон мозга: в начале эта зона, где воспринимается комплекс из множества сигналов, далее зона, где их меньшее количество, но они более часто воспринимаемые, затем зона еще более частых, но малочисленных и т.д. вплоть до «ключевого» стимула. В этой зоне воспринят лишь один сигнал, но наиболее часто встречающийся. На «первичном» этаже комплексного восприятия осуществляется идентификация конкретного яблока, на следующем - «яблока вообще», потом – «фрукт», затем – «плод» и, наконец «пища». К чему все эти сложности и надстройки структур мозга? Это связано с тем, что подобные усложнения являются важным приспособительным приобретением. Мир вокруг животного изменчив, и весь его «запомнить» во врожденной памяти невозможно. Ведь и сами предметы изменчивы: сегодня яблоко - зеленое, завтра - красное, а послезавтра – цвета гнили. Кроме того, при движении самого животного восприятие объекта тоже меняется. Нужно ли иметь память о каждом облике объекта при каждом вашем шаге и повороте головы? Короче, одна лишь врожденная память не позволяет животному адекватно приспособиться к изменчивым условиям среды. Особенно это касается животных с длительным временем жизни. Для подёнки (в стадии имаго) или для щитней сие не актуально. Первые живут лишь сутки и изменения окружающей их среды настолько незначительны, что не влияет на выживаемость. А вторые находятся в активном состоянии до тех пор, пока мир для них кардинально не изменится – покуда лужа не высохнет. И тогда они откладывают яйца в виде цист и просто пережидают неблагоприятное время. Да, можно и так. Однако для других животных с длительным сроком жизни одним из приспособительных механизмов стало усложнение их поведения и усовершенствование управления им, то есть развитие мозга. А такое развитие возможно только одним способом: специализация, разделение «труда» и добавление новых структур для выполнения отдельных функциональных задач. Конкретнее это выражается в появлении новых зон мозга, «разбивка» их на области, ядра и т.д. Но главное – это связи между этими структурами. Для управления врожденным сложным поведением животного сами структура и связи формируются в мозге в зависимости от генотипа животного. Для управления же приобретенным поведением животного связи между частями мозга или даже сама его структура, сформированная к моменту рождения животного, должны меняться. Животное методом «проб и ошибок» вырабатывает сложное приобретенное поведение, которое основывается на формировании новой структуры мозга, заключающееся в изменении связей между частями мозга. Те связи, которые чаще активируются, они тем самым и усиливаются или даже появляются между наиболее задействованными частями структур. А те, которые не «используются», подавляются или исчезают. Данная конкретная структура мозга, как я уже отмечал, и является приобретенной памятью. «Запоминание» и «забывание» - это процессы трансформации данной структуры, другими словами, изменение памяти. Если память не меняется, то есть структуры мозга остаются более-менее постоянными, то такая память врожденная. Если врожденная память изменилась, то есть связи частей мозга изменились, то такая память становится приобретенной. Таким образом у животного формируется мозг, структурированный особым образом. Если врожденная память – это и есть сама структура мозга, сформированная уже при рождении со всеми связями между частями мозга, то приобретенная память – это такая структура, которая имеет части, структурированные друг относительно друга, но связи между ними формируются в течении жизни. Можно сказать, что есть принципиальная «схема» мозга и потенциал к его изменению. В ходе жизни эта «схема» уточняется путем изменения связей между частями данной структуры. Например, импринтинг у животных происходит таким образом, что, скажем, утята рождаются с мозгом, который воспринимает любой движущийся предмет соответствующего размера, как объект следования. И у них «включается» сложное рефлекторное поведение. Но на данную врожденную память, как предварительную «схему», накладывается и восприятие прочих признаков данного предмета: конкретный вид, звук, запах и т.д. То есть «схема» уточняется и обогащается признаками. Врожденная память становится приобретенной за счет новых связей в структуре мозга. Нечто подобное происходит у певчих птиц при их обучении пению. Или у родителей, «запечатлевающих» облик, запах или что-то иное только что рожденных детей. Впрочем, я, кажется, пошел по «второму кругу». Вернусь к восприятию объекта.

Мунир: Итак, восприятие объекта – это «выделение» сенсорной зоной некоторой совокупности сигналов из всего их множества, поступающих от рецепторов, в качестве некоего комплекса сигналов, стабильно и одновременно воспринимаемых, которые и будут восприниматься на следующем «этаже» сенсорной зоны, как объект. Другими словами, совокупность признаков, стабильно воспринимаемых совместно, будет восприниматься как объект. И на каждом таком «этаже» объект будет восприниматься все более и более «качественно», то есть по его существенным сущностным свойствам. Например, в «первичных» сенсорных зонах отдельные части этой зоны реагируют на конкретные сенсорные сигналы, то есть на воздействия рецепторов из конкретного по модальности рецепторного поля: отдельные цвета, элементы форм, отдельные составляющие запаха, вкуса, шероховатости, температуры и т.д. Далее, стабильно и одновременно «возникающие» конкретные сигналы во «вторичных» зонах каждой модальности формируют конкретное признаки объекта: его цвет, форму, запах, вкус и т.д. В «интегрирующих» зонах эти признаки объединяются в восприятие конкретного объекта: конкретное яблоко с его конкретным цветом, запахом, вкусом и т.д. А далее множество объектов в «обобщающих» зонах формируют обобщенное восприятие объекта. Здесь «запоминается» не конкретное яблоко с его червоточинами и кособокостью, а некое обобщенное яблоко, скажем, красное сферическое яблоко с гладкой и блестящей кожицей, сладким вкусом и т.д. Для чего все эти сложные конструкции, когда можно обнаружить «ключевой» стимул и действовать? Увидел красное – беги, хватай и ешь. Услышал шуршание – «ныряй» в норку. Но не всё, что красное - съедобно, и не всё, что шуршит – опасность. А вот красное яблоко – точно пища, в отличии от красного мухомора. Шуршащий жук – не опасен, чего не скажешь про шуршащую гадюку. И в таких случаях именно идентификация объекта помогает избежать ошибок, которые возможны при стандартной реакции на «ключевой» стимул. Чем, кстати, пользуются всякие паразиты типа кукушонка. И это хорошо срабатывает если объект может быть идентифицирован. А как быть если объект скрыт посторонним фоном? Один из признаков объекта воспринят, а другие заслонены другими объектами. Например, жертва спряталась в траве или хищник сидит в засаде среди листвы. Если по этому одному свойству объекта, который воспринят мозгом, сразу же инициируется поведение, то это и есть поведение по «ключевому» стимулу. Только теперь уже все качественные свойства являются «ключевыми». И такая ситуация хоть и лучше, чем запуск поведения только по единичному «ключевому» признаку, но тоже чревато ошибками. А ошибки в реальном мире, обычно, не прощаются. Гораздо эффективнее притормозить инициацию поведения, сосредоточив внимание на воспринимаемом стимуле, и дождаться восприятия объекта в его более или менее полноте свойств. То есть не ринутся стремглав хватать что-то шуршащее, а сосредоточить внимание на данном шуршании в надежде воспринять и другие свойства объекта иными своими рецепторами, например, глазами. И только, когда зрительные рецепторы воспримут облик мыши, а не змеи, можно начинать охоту за жертвой. Или, восприняв это шуршащее, как змея, улепётывать от неё подальше. А что же нужно изменить в структуре мозга, чтобы таким образом действовать? Первое – это приостановить инициацию поведения. Второе – сосредоточить внимание на воспринятом стимуле. Третье, идентифицировать объект. А далее запустить сложное поведение по тому алгоритму, который имеется в структуре мозга. Рассмотрим эти этапы по порядку. Остановка запуска сложного поведения. Сложное рефлекторное поведение имеет схему: 1. потребность вызывает позыв (или сенсорный сигнал, вызывающий потребность и далее позыв); 2. позыв инициирует поведение по поиску ключевого или замещающего стимула. Такое поведение может быть как активно, так и пассивно. В случае активного поведения – это бессистемное перемещение животного в поиске ключевого или замещающего стимула. Пассивное поведение – это ожидание, когда ключевой или замещающий стимул попадет в поле восприятия рецепторов. 3. обнаружение ключевого или замещающего стимула вызывает переключение с одного поведения на другое. В случае обнаружения ключевого стимула прекращается поисковой поведение и инициируется пищевое поведение. При обнаружении же замещающего стимула поведение меняется с бессистемного на направленное, в результате которого найденный ключевой стимул переключает поисковое поведение на пищевое. 4. результатом пищевого поведения является удовлетворение потребности и исчезновение посыла. Если для переключения поведения нужно воспринять не только ключевой или замещающий стимул, то есть единичное воздействие объекта на рецепторы животного, а весь объект с его множеством свойств, которые могут быть скрыты в данный момент, то именно переключение поведения и требуется остановить. А оно представляет из себя два процесса: остановка первого поведения и запуск второго. Вот именно запуск второго поведения и требуется притормозить до момент восприятия объекта. При этом должен запуститься процесс идентификации объекта, который состоит из двух этапов: сосредоточения внимания и сама идентификация объекта. Сосредоточение внимания. Данная функция необходима для того, чтобы другие стимулы не отвлекали от восприятия конкретного стимула. То есть данный стимул должен длительное время отбираться в зоне отбора как самый значимый. А для этого требуется, чтобы значимость этого стимула поддерживалась длительное время. Простым автоматическим отбором тут уже не обойтись. Следовательно, между зоной отбора и моторной зоной должна появиться новая зона – зона поддержки значимости стимула. Но и этого мало. Сама длительность процесса поддержки значимости данного стимула требует её постоянной идентификации. То есть стимул должен все время опознаваться как тот же самый. А это реализуется «запоминанием» стимула и сравнением его восприятия со «следом» от предыдущего восприятия этого же стимула. Появляется память о стимуле и соотнесение текущего стимула с «записанной» в памяти. Если эти два восприятия: текущее и то, которое «запомнилось», совпадают, то стимул тот же самый. Это и есть сосредоточение внимания на стимуле, которое состоит из двух этапов: обращение внимания, когда происходит первое восприятие стимула, и удержание внимания, когда стимул опознается как тот же самый. Понятно, что если стимул вдруг изменился, стал не тем же самым, то начинается поведение по его поиску. Таким образом и осуществляется сосредоточение внимания. Значительный стимул, отобранный по его значимости в зоне отборе мозга, «передается» не напрямую в моторную зону, а «поступает» в зону поддержки значимости откуда возвращается в зону отбора, где поддерживается отбор данного стимула как наиболее значимого двойным входом: из рецепторной зоны и из зоны поддержки значимости. Вторым «ручейком» из зоны поддержки значимости сигнал также поступает в зону опознавания, в которой данный сигнал идентифицируется как тот же самый. И до тех пор, пока эти циклы повторяются, указание из зоны отбора по инициации поведения в моторную зону не поступает. Такое восприятие сигнала будет называться ощущением. То есть ощущение – это длительное восприятие сигнала, идентифицируемого как тот же самый. При этом «запоминание» осуществляется не структурно, а процессуально. Ощущение не изменяет связи частей мозга, а просто активирует уже имеющиеся связи между зонами отбора, поддержания значимости и опознания. Такая память является кратковременной. Достаточно данному циклу ощущений исчезнуть, так и память о данном ощущении исчезает и вместо одного ощущения «приходит» другое. Идентификация объекта. Итак, сосредоточением внимания мозг формирует ощущения. Тут важен тот момент, что ощущается в данном случае ключевой или замещающий стимул, то есть восприятие сигнала уже «записано» в долговременной структурной памяти. Следовательно, ощущение сигнала «базируется» как на кратковременной циклически процессуальной, так и на долгосрочной структурной памяти, то есть, когда активируется и цикл активности зон отбора - зона поддержания значимости - зона опознания – зона отбора, и цепочка (или сеть) связей сенсорных, интегральных и обобщающих зон – зона опознавания – зона поддержки значимости. А в зоне опознавания сигналы из зоны поддержки значимости и из сенсорных зон сопоставляются и «выдается вердикт»: тот же самый это сигнал или нет. Нейрофизиологически это, видимо, выглядит так, что наличие обоих «входящих» сигналов в зону поддержки значимости вызывает обратный сигнал в зону отбора. Отсутствие же хоть одного из них прекращает и «выходной» сигнал. Но я не физиолог поэтому и не буду углубляться в эти дебри. Как бы то ни было, сигнал опознан как тот же самый, внимание на этом сигнале сосредоточено, и инициация поведения приостановлена, то есть связь между зоной отбора и моторной зоной заторможена. И для чего все эти хлопоты? А дело в том, что одновременно с «передачей» воспринятого сигнала из сенсорных зон в зоны отбора и опознавания туда же поступают и сигналы, связанные с данным сигналом. Ведь воспринимаемый сигнал активирует в сенсорных, интегрирующих и обобщающих зонах последовательно «этажи» в цепочке (сети) всех этих зон, «вызывая» из памяти объекты, которые обладают теми или иными качественными свойствами. Именно для идентификации объекта в зону опознавания должны «стекаться» и данное ощущение из зоны поддержания значимости и прочие восприятия качеств объекта из долгосрочной памяти, то есть из сенсорных, интегрирующих и обобщающих зон. В зоне опознавания, как бы, ожидается, что если есть некое данное ощущение, то должны быть и другие, которые свойственны объекту, воздействие которого, как предполагается, ощущается в данный момент. Мозг в данной зоне, словно бы, прогнозирует, что, ощущая некий сигнал, и сосредоточив на нем своё внимание, в этой зоне скоро появятся другие ощущения, в результате чего осуществится опознание объекта, состоящего из совокупности «пришедших» в эту зону ощущений. То есть в зону опознавания из сенсорных, интегрирующих и обобщающих зон поступает совокупность сигналов. А из зоны поддержки значимости поступает только один – тот, что ощущается в данный момент. При этом в зону поддержки значимости «возвращается» это одно ощущение. А другие ждут своего часа. Как только появятся иные ощущения, связанные с «первичным» ощущением, так сразу опознается и объект, как совокупность всех этих ощущений. И в зависимости какие еще ощущения появятся в этой зоне и будет опознан объект с той или иной степенью обобщенности. Это очень важный момент, потому что на данном этапе усложнения мозга и появляется сознание. Эта та самая грань, которую я и искал при определении свойства сознательности. Поэтому, сначала приведу условный пример, а потом еще раз повторю общие рассуждения. Допустим, какое-либо животное, например, ёж, слышит шуршание в траве. Это звук может издавать некое насекомое, которое является для ежа пищей. Но такой же звук может создавать и хищник, который не прочь самого ежа использовать как пищу. Как вести себя ежу: бежать, хватать и сжевать «вкусняшку» или свернутся клубочком и переждать опасность? Возникла неопределенность. Именно для того, чтобы эту неоднозначную ситуацию сделать более определенной, ежу и необходимо опознать объект, издающий шум. Пища это или хищник. Для этого мозг ежа сдерживает любое поведение, кроме опознавательного. Ёж останавливается или осторожно идет на звук, сосредоточив свое внимание на шуршании (или месте, где это произошло) и пытается идентифицировать объект, который издавал звук, другими рецепторами. Например, пытается унюхать или увидеть. И только опознав, что за существо перед ним, мозг ежа запускает то или иное поведение: либо схватить и съесть, либо защищаться. Так данная ситуация описывается в точки зрения наблюдателя всей этой картины, то есть от «третьего лица», рассматривающего ежа, как целостный объект изучения. От «перового же лица» рассказ еще проще: я слышу шорох, что это интересно, подойду поближе, это жук, кусаю, жую, как вкусно. Если же вернуться на точку зрения «третьего лица», но описать данный случай, рассматривая ежа уже не как животное: цельное и неделимое, а как организм и даже еще более специфично – рассматривая лишь процесс управления поведением ежа его мозгом, то есть того, что происходит внутри мозга этого животного, то картина будет выглядеть иначе. Так, шуршание, как сенсорный стимул, вызывает реакцию рецепторов слуха ежа, что приводит к активации некоторых частей слуховой сенсорной зоны мозга. Указанная активность данной зоны приводит к восприятию звука «шуршания». Далее это восприятие, то есть возбуждение некоей области в слуховой сенсорной зоне мозга, «разделяется» на два потока возбуждений. По одной «ветке» активность области слуховой сенсорной зоны «передается» в зону отбора, где данный сигнал отбирается как значимый в данный момент времени, и «поступает» в зону поддержки значимости сигнала, активность которой приводит к торможению моторной зоны и возврату возбуждения в зону отбора, чем усиливает воспринимаемый сигнал. Так еж поддерживает внимание на данном стимуле – шуршании. Таким образом этот значимый сигнал не становится указанием на инициацию поведения, то есть не «передается» в моторную зону, как в случае рефлекторного поведения, по причине торможения такой инициации (или запускается поведение осторожного наблюдения и даже перемещения к этому значимому сигналу в более сложных случаях). Еж не кидается сразу хватать шуршащее нечто, а начинает принюхиваться. Далее, значимый сигнал из зоны поддержки значимости «передается» в зону опознавания, где он должен опознаваться как тот же самый. Для этого процесса опознавания из зоны восприятия (сенсорной, интегрирующей, обобщающей) в ту же зону опознавания «поступает» воспринимаемый сигнал. И если оба сигнала: и из зоны поддержки значимости, и из зоны восприятия усиливают друг друга, то это «вызывает» возврат этого усиленного сигнала в зону поддержки значимости, который далее возвращает сигнал в зону отбора и цикл повторяется. Возникает ощущение. То есть шуршание не просто воспринимается ежом, а ощущается, то есть в его мозгу длительно поддерживается восприятие данного звука без ответных действий, но со сосредоточением внимания. Одновременно с возникновением данного ощущения в зоне восприятия возбуждается не только область, соответствующая имеющемуся стимулу, но и области, связанные с данным ощущением как совместно стабильно возникающие. Активизация всех этих областей, по одной «ветке» возбуждений, «передает» возбуждения в зону отбора, в которой они подавляются до поры до времени, но, как бы, «приоткрывают» щель для прохода сигналов через зону отбора. Теперь достаточно воспринять те стимулы, что связаны с текущим ощущаемым стимулом тем, что все они стабильно, одновременно, повторяемо воспринимаются, как они станут значимыми и не будут подавляться зоной отбора, а «проскочат» её в зону поддержки значимости и дале в зону опознания. Куда по второй «ветке» возбуждений из зоны восприятия поступают те же сигналы для опознания. И как только сигналы из зоны поддержки значимости и зоны восприятия «сойдутся» в зоне опознания, так «закрутятся» цикла совокупности ощущений, опознавая объект как тот же самый, который мозг, как бы, прогнозировал опознать. И в результате торможение моторной зоны исчезает и инициируется то или иное поведение. Еще раз акцентирую ваше внимание на том, что восприятие – это активация отдельных областей сенсорных, интегративных и обобщающих зон мозга, то есть областей находящихся до зоны отбора, а ощущение – это опознавание данного восприятия как тот же самый, сохраняющееся длительное время, и является циркуляцией активностей между областями зоны отбора, зоны поддержки значимости и зоны опознавания, далее опять зона отбора и т.д., то есть стабильный цикл возбуждений областей этих зон. Восприятие либо подавляется в зоне отбора, либо «проходит» к моторной зоне, инициируя поведение животного. Восприятие либо малозначимо, либо значимо. Ощущение всегда значимо. При этом оно может долговременно сохраняться без инициации поведения. Вот эта «отсрочка» поведения и позволяет «снять» ту неопределенность, которая возникает у животного: то ли набрасываться на пищу, то ли сбежать. И возникшая неопределенность ситуации снимается «опознавательным» поведением животного, то есть попыткой полнее узнать о свойствах объекта. При этом текущее ощущение, то есть длительное сохранение конкретного восприятия, в нашем случае «шуршания», активирует потенциальные восприятия, которые записаны в памяти. Эти феномены возможного восприятия, некое ожидание восприятия, которые возникают как возбуждения в зоне опознания, я назову «представление». То есть восприятие сигнала в интегральных и обобщающих сенсорных зонах активирует как реальное ощущение, так и потенциальные ощущения, которые, также как и реальное ощущение, циклически поддерживаются и являются «представлениями». А комплекс ощущений представляет из себя образ объекта, а совокупность представлений, то есть комплекс потенциальных ощущений (с или без наличия в этом комплексе одного или нескольких реальных ощущений) – это «модель» объекта, который становится актуальным образом тогда, когда представления становятся ощущениями. Итак, для того, чтобы не запутаться еще раз повторю дефиниции, которые я тут наплодил. Особь воспринимает некий стимул и, сосредоточив на нем внимание, то есть подавив все остальные стимулы, поддерживает это восприятие как то же самое в виде ощущения. Ощущение в интегральных зонах мозга возбуждает связанные с данным ощущением области, в которых еще не воспринимаются стимулы, но обычно в прошлом совместно воспринимались. Об этом и «записано» в памяти, то есть наличествуют данные связи. Происходит ожидание (при этом может происходить и их поиск), что такие ощущения должны возникнуть. Как бы, прогнозируется вся совокупность связанных ощущений, то есть образ объекта, по одному единственному. Эти потенциальные ощущения являются представлениями. Соответственно мы имеет совокупность представлений – модель, и совокупность ощущений – образ. Когда модель становится образом происходит опознание объекта. Причем, в нашем примере неопределенной ситуации, мозгом прогнозируется, то есть ожидается, опознавание нескольких возможных объектов в зависимости от количества и состава представлений. Так в «первичной» зоне обобщения активируется модель конкретного насекомого: «жужелица обыкновенная» или «гадюка обыкновенная». На следующем «этаже»: «насекомое» и «змея». А на самом «верхнем этаже» обобщения активируются области таких двух моделей, как «пища» и «хищник». И все они и прогнозируются в зоне опознавания. Попытки дальнейшего поиска животным восприятия стимулов, нахождения их и превращения представлений в ощущения позволяет преобразовать модель в образ, что является опознаванием объекта: того или иного его вида. А далее в дело вступают уже моторные зоны мозга, инициируя те или иные поведенческие программы. Соответственно, любой объект в данном случае дан животному (точнее, его мозгу) уже не просто как воспринятый «ключевой» стимул, и даже не как комплексный стимул, когда воспринимается совокупность «ключевых» стимулов, а в виде модели объекта, то есть совокупности представлений об объекте, или в виде образа объекта, то есть совокупности ощущений. При этом представления и ощущения отличаются от восприятий тем, что они представляют из себя длительное сохранение восприятия стимулов, как тех же самых. Причем ощущения – это настоящие стимулы, а представления – это стимулы, воспринятые в прошлом, «записанные» в памяти мозга. И мозг с помощью таких процессов (циклов возбуждений различных зон) не просто воспринимает объект, он формирует его образ путем ощущений и даже «строит» модели из представлений. Вот эта данность мозгу, а значит и животному, в том числе и людям, ощущений и образов, представлений и моделей объекта и есть сознание. Сам же процесс опознавания ощущений и образов, представлений и моделей является тем самым процессом сознательной деятельности мозга, который и имеет такое эмерджентное свойство, как сознательность. Итак, я наконец-то, кажется, добрался до дефиниции сознательности, то есть сознательного свойства события. И если ранее понятие «сознательность» определялось мной как эмерджентное качественное свойство деятельности мозга, который управляет поведением носителя этого мозга, то теперь эту дефиницию можно уточнить: сознательность – это эмерджентное качественное свойство процесса опознавания ощущений и образов, представлений и моделей мозгом для более адаптивного управления поведением животного. Но опознавание объекта, а по-другому, данность нам ощущений и образов, представлений и моделей – это только начало, это «первичное» базовое или примитивное сознание. На этой основе, на этом фундаменте формируется и более развитое сознание, которое осуществляется дальнейшим усложнением мозга. К сожалению, я умаялся (или уноябрился) писать, а вы, наверное, утомились читать. Признаю, не самый доходчивый и веселый текст. Но «чем богаты, тем и рады.» С большим признанием за вашу стойкость, Галиев М.М. 09.11.2024

Мунир: Вслед за Леонидом Филатовым, перефразируя для соответствия ситуации, развлеку вас стишком: Добрый день, веселый час! Рад я видеть вас у нас! Вери гуд, салам алейкум, Бона сэра, вас ист дас! Не подумайте плохого Не неволя, жду ответ?.. Не хотите ли со мною Покалякать тет-а-тет? Если ответ: да, то продолжу рассуждения о так называемой «проблеме сознания». Однако, сначала я немного отвлекусь, чтобы опять прояснить некоторые понятия. Я использовал несколько терминов: «сознательный», «осознанный», «сознательность» и «сознание». Но что они обозначают и какая между ними разница? Понятие «сознательный» обозначает свойство животного, а точнее деятельности его мозга. Сознательное животное – это такое животное, которое имеет своей функциональной частью сознательный мозг. А сознательный мозг – это такая часть животного, в которой происходят такие специфические процессы, как опознавание ощущений и образов, представлений и моделей. Это именно процессы, то есть совокупности взаимодействий частей уже самого мозга, осуществляющие опознание восприятий, как ощущений, активацию памяти, как представлений, и их совокупностей, то есть комплексов ощущений – образов, и «ансамблей» представлений в виде моделей. Наличие таких процессов в мозге и предстает пред нами как данность нам этих ощущений, представлений, образов и моделей. Ничего особо таинственного в этих процессах нет. А сознательность есть специфическое эмерджентное свойства комплекса указанных процессов. Для примера, можно указать и на другие свойства животного: теплокровное животное, травоядное животное или летающее животное. И в данных примерах организм животного осуществляет такие процессы, как выработка тепла, съедание и переваривание травы или полёт. Соответственно, животное имеет данные свойства, а точнее их имеют различные части организма животного, осуществляющие указанные процессы. И этим процессам присущи специфические свойства, в том числе и эмерджентные. Ничего сверхъестественного во всех подобных свойствах нет. Хотя своя специфика, конечно же, присуща каждому из них. Следующее понятие «сознательность». Данный термин обозначает то же свойство, что и «сознательный», только рассматривается нами, как бы, отдельно от тех процессов, которые происходят в мозге животного и обладают свойством «сознательности». Мы оперирует рассматриваемым понятием наособицу, как существительное, а не прилагательное. Если в первом случае, когда речь шла о «сознательном мозге», когда данное свойство было неотделимо от процессов внутри мозга, когда свойство было присуще именно деятельности чего-то, то в случае «сознательности» сами эти «что-то» и «кто-то» игнорируются. Тут не важно: есть обладатель данного свойства или нет. Реально, конечно, кому-то (чему-то), в частности, животному, его мозгу, а точнее, процессам, протекающим в мозге, это свойство присуще. Не существует свойство без своего обладателя, так как свойство – это особенность чего-либо. Но в данном случае при рассмотрении какого-либо свойства мы акцентируем внимание уже не на его обладателе, а именно на самом свойстве. Аналогичные примеры: теплокровность, травоядность или летучесть. Здесь также не важно: кто теплокровен, травояден или летуч. Имеет значение лишь само свойство, в фокусе внимания познающего остается лишь оно одно. Поэтому стоит все время помнить, что свойствами «сознательности», «теплокровности», «травоядности» и «летучести» кто-то обладает, и сами эти феномены не самостоятельно сущие, хоть и используются в речи как существительные. Наиболее же часто встречающийся термин, который является и самым сложным в понимании - это понятие «сознание». Мало того, что оно обособлено применяющим его мыслителем от своего объекта, подобно «сознательности», так еще данный термин и собирательный. Во-первых, «сознание» - это состояние животного, когда в его мозге происходят процессы опознавания ощущений, представлений, образов и моделей. Животное находится в состоянии сознания, когда ему даны эти феномены. Во-вторых, в состоянии сознания могут находится только те объекты, в частности, животные, которые имеют подобную способность. Соответственно, состояние сознания – это способность объекта находится в подобном состоянии и нахождение в нем в данный момент. Тот объект, у которого просто нет сознательного мозга, то он и пребывать в состоянии сознания не может в принципе. Такой объект является несознательным по природе своего строения. Причем такая несознательность возможна по следующим причинам: в следствии отсутствия у объекта нервной системы, пример – узамбарская фиалка, или у него не имеется мозга, скажем – дождевой червяк, или организм животного имеет несознательный мозг, допустим – муравей. А вот животное, имеющее и нервную систему, и мозг, как часть нервной системы, и его разновидность в виде сознательного мозга, может пребывать в сознательном состоянии. Как, впрочем, и в бессознательном тоже. Сознание, как раз и представляет из себя наличие этих двух явлений: способности объекта быть в сознании и нахождении его в этом состоянии в данный момент. При этом данное понятие, кроме обладания указанным значением, еще и представляет из себя существительное. Соответственно, тот, кто употребляет данное понятие, как бы обособляет его от своего «носителя», игнорируя объект, делая упор на самом состоянии. Сознание, как феномен, мысленно отрывается от своего обладателя и парит отдельно, красуясь своей загадочностью. Кажется, что есть некое самостоятельное «сознание», ведь оно же существительное, а следовательно, в этом подобно понятиям «объект», «предмет», «животное», "человек". Однако не стоит забывать, что сознание не самостоятельно сущее, но всегда присуще чему-то, так как не бывает способности и состояния без того, кому эти способности и состояния присущи. Считать иначе – это значит превращать сознание в некий дух, трансцендентальность, нечто сверхъестественное, то есть в «непойми чего». А для тех, кто хочет «пойми чего», сознание – это просто состояние мозга, в котором длительное время поддерживаются сознательные процессы. Самим термином «состояние» и обозначают длительное протекание (или поддержание) тех или иных процессов. Например, «состояние голода» — это длительное протекание процесса возбуждения центров голода в мозге животного, то есть позыв, посылаемый из зоны потребностей в зону отбора, и вызывающее некую отрицательную эмоцию, которое животное чувствует, как голод. Единичный позыв, конечно, тоже имеет свою длительность. Но состояние голода гораздо длительнее. При этом позывы, чувствуемые как голод, не прекращаясь «бомбардируют» другие части мозга до момента удовлетворения голода, то есть до тех пор, пока не исчезнет возбуждение центра голода. Аналогично, «состояние страха» или «состояние полета» - это не просто страх или полет, а длительное поддержание этих процессов. Но, обычно, эту тонкость мыслители опускают, упрощенно употребляя вместо словосочетаний «состояние сознания», «состояние голода», «состояние страха» или «состояние полета» понятия «сознание», «голод», «страх» или «полет». Но не бывает голода без голодающего. Страх не бродит вне устрашенного. А полет не витает в облаках помимо летающего. Так и «сознание» не существует самостоятельно без осознающего. Надо этот нюанс просто помнить. Кроме того, «сознание», как и «голод», «страх» или «полет», не единичные процессы. Недостаточно просто опознать ощущение, то есть осознать его, и далее управлять поведением без каково-либо сознательного процесса, как бы, на автомате. Необходимо относительно длительно поддерживать данное состояние. Тогда и поведение будет осознанным, не рефлекторным или «автоматическим». Аналогично и с голодом, страхом и полетом. Недостаточно почувствовать голод или страх, и чтобы через миг это чувство пропало. Или взмахнуть крыльями, подскочить и тут же приземлиться. Необходима стабильная непрерывная последовательность данных процессов, протекающих многократно вновь и вновь, то есть имеющих относительно большую длительность. Поэтому данные феномены и представляют из себя состояния. Ну, и последний термин - «осознанный». Данным понятием обозначают уже не управление поведением животного, то есть деятельность мозга, а само поведение животного. Сознательным может быть животное, то есть объект, обладающий сознательным мозгом (хотя, наверное, и тут стоило бы данные понятия разделить). При этом свойство сознательности присуще мозгу, деятельность которого по управлению поведением животного является опознаванием, то есть имеет качество данности, сознательности. А вот «осознанным» обозначается такое поведение животного, которое инициировано именно этими сознательными процессами. Вот теперь можно вернуться к дальнейшему исследованию уже уровней сознания. Так, в предыдущей части своего опуса я остановился на том, что дал определение свойству сознательности. А именно, сознательность – это эмерджентное качественное свойство процессов опознавания ощущений и образов, представлений и моделей, протекающих в мозге животного, для более адаптивного управления своим поведением. И если животным с мозгом, который не обладает сознанием, доступно лишь восприятие мира, и на основе комплексов восприятий стимулов внешней среды их мозг сразу инициируется поведение, то для животных, обладающих сознанием, характерны такие процессы как: приостановка поведения, основанного на запуске его восприятием, сосредоточение внимание на воспринимаемом стимуле, возникновение ощущения, построение модели объекта и далее идентификация этой модели, как образа объекта. Поведение же животного с сознательным мозгом инициируется уже только после опознавания объекта, то есть превращения модели, как потенциального, прогнозируемого образа объекта, в актуальный его образ. Именно наличие такого процесса опознавания объекта и есть его осознание, то есть появление модели объекта, а сама данность этой модели (комплекса ощущений) и есть сознательность мозга, а животное с таким мозгом – сознательно. А относительно длительное поддержание всех этих процессов и есть сознание. На данном этапе развития мозга животного происходит крайне специфическое явление: восприятие превращается в ощущение, а комплекс восприятий - в образ, как совокупность ощущений. При этом ощущение сопоставляется с представлением, то есть с тем предыдущим ощущением, которое или поддерживается в виде циклов возбуждения в «рабочей» («процессуальной») памяти мозга, или уже «записано» в его кратковременной либо долговременной памяти. Данная «запись» в памяти может быть врожденной или приобретенной. А процесс сопоставления позволяет мозгу выявить тождественность или отличие ощущений и представлений (образов и моделей). И именно тождественность ощущения и представления представляет собой данность этого ощущения-представления мозгу и животному. Вот эта самая данность или опознанность ощущения-представления (образа-модели) и есть осознание данного феномена. Относительно длительное же поддержание этого процесса осознания и есть состояние сознания или проще сознание. Не удержусь и приведу примеры, так как это самый важный по моему мнению момент. Лягушка, удав или богомол, замерев неподвижно, ждут «ключевого» стимула, чтобы схватить добычу. Когда их мозг воспримет нечто движущееся, как жертву, то мозг инициирует поведение этих животных по поимке и съеданию воспринятой жертвы. Это похоже на современные радары, которые тоже ждут «ключевой» стимул, чтобы, среагировав на него, совершить некое действие. Например, камеры наблюдения на автодорогах при фиксации превышения разрешенной скорости одной из машин, попавших в поле «зрения» этой камеры, автоматически выписывают штраф автовладельцу. У военных есть еще более сложные системы слежения и поражения цели. Но все это несознательные процессы. Автоматические. Сводимые в схеме: стимул-реакция. Чистый бихевиоризм. И даже перемещающиеся пресмыкающиеся типа варана, или кобры, и насекомые: муравьи или стрекозы, все равно от первых, засадных хищников далеко не ушли в плане усложнения поведения и развития мозга. У них добавился поиск «замещающих» стимулов, по восприятию которых они «добираются» до «ключевого» стимула, а далее, как говорится, «дело техники». Моющий пылесос, который каждый день мешается у меня под ногами и что-то там бурчит на иностранном языке, тоже так умеет. Каким бы сложным не было поведение, оно все равно остается неосознанным. А управляется такое поведение несознательным мозгом (или иным управляющим органом). Но вот на «арене эволюции» появляются млекопитающие и птицы, у которых возникает не только «автоматическое», неосознанное поведение, но и осознанное поведение, которое управляется сознательным мозгом. Сначала, должно быть, такое поведение было спорадическим, не частым, от случая к случаю, в исключительно неопределенных ситуациях. Однако, оказавшись приспособительным оно развивалось в сторону все большего применения. И вот уже большинство восприятий становится ощущениями, все больше накапливаются представлений и используются образы и модели. Происходит сочетание неосознанного и осознанного поведения, и соответственно, бессознательной и сознательной деятельности мозга. При этом растет память, улучшается научение и усложняются программы поведения. Развивается мозг, как в массе, так и структурно. Сознание из первичного, самого примитивного становится все более сложным. В чем это выражается я дальше и попытаюсь вкратце рассмотреть. Во всех этих моих рассуждениях о сознании я рассматривал процессы, связанные только с сенсорными сигналами: восприятия, ощущения, образы и модели. Но, как я раньше писал, в мозг приходят еще и позывы от гомеостатических рецепторов, и показания от проприорецепторов. Соответственно, зоны потребностей и зоны проприоцепции мозга также подключаются к этой «вакханалии» прогресса. Ведь ничего не мешает мозгу сосредоточить внимание не только на сенсорных сигналах, но на позывах и показаниях. И также, как и с превращением восприятия в ощущение, преобразовать показания в проприоощущения, а позывы в чувства, которые можно сохранять длительное время, придавая им свойство данности, то есть опознавая их как те же самые проприоощущения и чувства, а следовательно, и осознавая их. И таким образом мозг может осознавать голод, как чувство, а поднятую или опущенную руку, как проприоощущения позиции руки относительно других частей тела, например, головы, где сосредоточены основные сенсорные рецепторы. А далее проприоощущения от проприорецепторов, совместно с ощущениями от сенсорных рецепторов, прежде всего, зрительных, позволяет мозгу формировать интегративное ощущение всего тела, а также диспозицию, расположение тела и его частей относительно окружающей среды. И по мере того, как способности научения вырастают, то есть улучшаются возможности мозга перестраивать свои структуры, то ничто уже не будет мешать мозгу все эти новые интегральные образы «записывать», запоминать в виде новых представлений и моделей. Так, интегральный образ во всей своей совокупности сенсорных сигналов, воспринятых из внешней среды, и проприорецепторных показаний, поступающих от собственного тела, может быть «записана» в память, как образ собственного тела. И мозг сможет в любой момент сформировать в зоне опознавания модель своего тела и сравнить его с ощущаемым в данный момент. А по результату сопоставления модели тела и образа тела сделать вывод о тождественности. Или отличии. Таким образом можно, например, пройти «зеркальный тест». Кроме того, возникает способность мозга отличать своё «тело» от иных объектов, то есть образ своего тела от образов объектов окружающего мира. А «запоминание» нахождения своего «тела» относительно «нетел», то есть в окружении иных объектов, позволяет мозгу «записывать» в память ситуации. Но мало того. Ведь с помощью научения и изменения памяти можно запоминать ощущения и образы, и таким образом превращая их в потенциальные представления и модели, не только объектов мира и себя любимого, но и действия, и поведения. Различая бегущего цыпленка от стоящего неподвижно цыпленка, мозг может «запомнить» представление о беге данного цыпленка и, обобщая бегания множества существ, «сформировать» представление о беге вообще. Возникает память не просто о ситуации, но и целые «картины» происходящего. И в любой момент мозг может «вызвать» из памяти уже целую «картину бытия». По одному ощущению, проприоощущению или позыву мозг может в специальной зоне «вызвать» из памяти не только модель, но и всю ситуацию, в которой эта модель ощущалась, и даже динамическую «картину» изменения ситуации. Например, модель поведение собственного тела при взаимодействии с каким-то объектом в определенной ситуации. Но на такое способны мозги уже небольшого количества животных, потому как для подобного необходимы сложноструктурированные мозги, которые «нарастили» специфические зоны и увеличили многократно связи между всеми его частями. Но кроме сложности мозга, данная способность при ее реализации требует еще и больших энерго- и ресурсозатрат. Деятельность такого сложного мозга дороговато обходится его владельцу. Так что, чаще выгодней оказывается использовать сознательные способности лишь в необходимых случаях. А в «стандартных» ситуациях действовать рефлекторно, «на автомате». На основании вышесказанного можно предположить, что сознание, как состояние поддержания сознательных процессов в мозге, условно можно разделить на несколько уровней. Первичный уровень - это, когда из восприятий, чувств и показаний возникают ощущения, чувствования и проприоощущения, представления, образы и модели, как совокупности все этого. Вторичный уровень, при достижении которого в мозге могут формироваться не только модели тела и окружающих объектов, но и ситуации, и динамические «картины» событий. На следующем уровне сознания, мозг не просто вызывает из памяти модели объектов, ситуаций и «картин» событий, которые когда-то были образами, то есть ощущались реально, но и может «создавать» модели, которые не появлялись в мозге в виде образов. Эта способность развитого мозга основывается на том, что опознавать можно не только ощущения и образы, но и представления и модели. Что мешает мозгу формировать модель не по возникшему ощущению, а по вызванному из памяти представлению? При этом в состав этой модели будут входить только представления. Например, мозг может «вызвать» из памяти модель скорпиона или модель человека. И это будут модели тождественные тем образам, которые были даны мозгу когда-то в его ощущениях, но в данный момент он эти реальные объекты не только не ощущает, а даже не воспринимает. Однако, развитой и сложный мозг на данном уровне может не только это. Он может «создать» модель человека-скорпиона, который будет состоять из половины представлений модели человека и половины представлений модели скорпиона. Такого образа мозг не мог ощутить, так как в окружающем мире просто нет такого объекта. Он его «скомбинировал». Вот такие модели, которые мозг не просто «вспомнил», а «создал» сам, я назову «идеями». И эта способность «создавать» не только модели, но и идеи, и есть третий уровень сознания. (Уровни сознания, конечно, условны, и четких границ между ними нет. Но для понимания самого феномена сознания данное условное деление, по-моему мнению, полезно). Причем данные идеи — это не только модели «нереальных» объектов, но и идеальные модели ситуаций и даже динамических «картин». Соответственно, можно условно разделить все разнообразие животных на группы по уровню сознания их мозга (способности мозга длительно поддерживать те или иные сознательные процессы). К первой, самой примитивной группе относятся большинство птиц, всякие насекомоядные типа ежей или землероек. Они уже имеют ощущения и образы, а также некие представления и модели, но дальше этого их мозг не усложнился. Основные их действия – рефлекторные, но иногда «включается» и осознанное поведение. Соответственно, и мозг, управляющий всей этой совокупностью поведений, имеет в основном врожденную память. Научения слабое. А мозг структурно усложнен чуть лучше, чем у пресмыкающихся. Во вторую группу я бы включил более продвинутых в плане осознанного поведениях животных. Например, хищников, в частности, собак и кошек. Они обладают мозгом, который может «вызывать» из памяти не только отдельные представления и образы, но в способен уже «формировать» модель своего тела, ситуаций и даже динамических «картин» окружающего мира. Однако до «создания» идей в своих мозгах они «недоросли». Научение вполне себя развито. Память мозга и его структурная сложность увеличивается. А вот к третьей группе животных, которые уже могут иметь не только модели окружающего мира, но способны «фантазировать» и «созидать» идеи, то есть «формировать» нечто новое, не встречавшееся им в виде образов объектов внешнего мира, относятся приматы, некоторые врановые, возможно слоны и китообразные. В данном случае научение и сложное осознанное поведение превалирует. Мозг сильно усложнен, и в нем появляются новые зоны, связи его частей намного «богаче», чем в предыдущих группах. С возникновением способности к созиданию «идей» появляются способности к мышлению, целеполаганию и воле. В данной третьей группе животных эти явления еще только возникают, а «расцветают» они в человеке, которого я отнес уже к четвертой группе. Но об этом ниже. Сама способность мозга к генерированию идей возникает не от нечего делать. Это происходит по «необходимости», как насущный «инструмент» для целеполагания, то есть для формирования идеи некой ситуации, которая должна быть реализована для удовлетворения какой-либо потребности организма. Удовлетворение потребности становится целью, идеей конечного результата поведения, а не просто цепью сложных рефлекторных действий. Мышление же, как процесс «оперирования» моделями и идеями (процесс упорядочивания их), способствует нахождению такого поведения, которое позволит реализовать эту идею ситуации, то есть, другими словами, достичь цели. И если путей достижения цели оказывается несколько, то далее происходит выбор одного поведения из многих найденных. И данный процесс отбора наиболее «выгодного» вида поведения называется «принятие решения». Волей же является способность мозга осуществлять выбранное поведение для достижения поставленной цели, не отвлекаясь на иные стимулы и раздражители. А актуализация воли, то есть применение данной способности, есть процесс «воления», когда происходит игнорирование всех тех деяний и поведений, которые не способствуют достижения намеченной цели. И весь этот комплекс процессов называется «разумность». Я, думаю, вам уже понятно из предыдущих моих дефиниций, что «разумом» я обозначу некую способность мозга находиться и нахождение его в состоянии «разумности», то есть относительно длительное время поддерживать такую свою деятельность, при которой все эти процессы являются «разумными», или, другими словами, обладают свойством «разумности». Соответственно, разум есть способность мозга «ставить» цель, найти способы достичь эту цель, выбрать из множества способов наиболее «выгодный» и с помощью воли инициировать и управлять поведением самого организма для достижения цели. Отсутствие хоть одного из «компонентов» делает мозг неразумным. Понятно, что неразумность может быть двоякой, как и в случае с несознательным. Либо отсутствием самой способности к разумной деятельности мозга, либо такая способность у него есть, но в данный момент она не используется. При этом разум, как состояние мозга, должно быть также и сознательным. (Но, обратное не верно. Сознательность не обязательно должно быть разумным. Разум один из видов сознания). Без состояния сознания не может протекать процесс «созидания» идей, что в свою очередь необходимо для «постановки цели», то есть для «формирования» идеи желательной ситуации, и невозможно мышление, как процесс «нахождения» способов достижения цели, или другими словами, создания «картины» своего поведения для реализации идеи желательной ситуации. Также без наличия сознания нельзя «принять решение» и «проявить» волю, то есть осуществить процесс воления. А так как весь этот комплекс и есть «разумность», то и сам разум невозможен без наличия сознания. Тут еще прячется такая способность, как «интеллект». Я обращу на него внимания лишь потому, что в последнее время очень уж много внимание уделяется «искусственному интеллекту». Считается, что компьютер, обладающий высоким «машинным» интеллектом, сильно превосходящим интеллект человека, скоро поработит каким-то образом людей. Я не буду вдаваться в эту спекулятивную тему. Укажу лишь на то, что «интеллект» - это один из видов мышления, представляющий собой процесс решения задач. Отсюда понятно, что интеллект не дотягивает даже до мышления, так как мышление – это не только способность решать задачки. И уж тем более интеллекту далеко до разумности. Ну, а к сознанию интеллект вообще не имеет прямого отношения. Так что, по-моему мнению, не стоит очень уж драматизировать ситуацию с появлением искусственного интеллекта. Однако опять я отвлекся. Вообще-то говоря, я не коснулся даже малой части тех психических явлений, о которых можно писать тома и рассуждать сутками напролет. Например, я почти ничего не написал об «эмоциях». А этот феномен не только интересен, но еще и представляет из себя исключительно важное психическое явление в жизни любого животного и человека. Я не упомянул также каким образом «процессуальная» память и кратковременная память «переносятся» в долгосрочную память. Лишь вскользь коснулся таких явлений, как «внимание», «целеполагание», «мышление», «принятие решения», «воление». Совсем не описывал как устанавливается новизна ощущений и образов, как определяется реальность или «идеальность» представлений и моделей. И много еще чего другого не попало в «фокус» моего внимания. В частности, крайне важными темами являются процессы «приобретения» человеком сознания и разумности по мере взросления с младенчества до зрелости. Не менее интересны и познавательны случаи патологии мозга. Короче говоря, я лишь прикоснулся к данной обширной теме. Однако я и не собирался исследовать все психические явления, то есть всё то, что «вытворяет» наш мозг. Для этого жизни не хватит. Слишком объемная задача. Мне требовалось лишь дать дефиницию понятию «сознание». Я его дал и свою задачу считаю выполненной.

Мунир: Напоследок же я еще далее повышу уровень сознания и перейду к ее четвертому, человеческому уровню. Если на третьем уровне сознания мозг приобрел способность «генерировать» идеи и стал разумным, то на следующем уровне усложнения мозг приобретает способность «формировать» представления и модели тех процессов, которые протекают в самом мозге. При этом он не просто ощущает ощущения и образы, не просто вызывает представления, модели и идеи, но еще и «запоминает», и далее опознает то, как он это делает. То есть в памяти мозга появляется «запись» нового представления и модели о наличии процессов ощущений и представлений «во мне самом». Например, представление о постановке цели, то есть формировании идеи желательной ситуации. Данное представление уже не содержание идеи «цели», не та идея ситуации, а модель формирования этой идеи. Грубо говоря, это данность данности. Или, возьму другой пример, мышление. Оно – есть процесс оперирования, то есть некоего упорядочивания мыслей, которые в свою очередь представляют из себя упорядоченные образы, модели и идеи. Так, мысль: «Сократ - это человек», есть упорядоченное расположение образов Сократа и человека таким образом, что образ «Сократ» входит в состав образа «человек». Процесс такого упорядочивания образов – это и есть процесс мышления, а результат – мысль. Так вот, на четвертом уровне человек научается не только мыслить, но и сформировать представление о самом процессе мышления. Мозг опознает не только образы, модели и идеи, которыми он оперирует, но опознает и сам процесс данного опознавания. И теперь уже мышление является данностью тех данностей, которые при мышлении и «используются». Или, другими словами, осознаются осознанные процессы. Причем любые, протекающие в мозге. Мозг, как бы, «наблюдает» за своей работой. И на «базисе» этого формируется модель не просто своего тела, но своего «Я», которое отлично не просто от иного объекта мира, но и от иных «Я», от других личностей, людей и т.п. Такой хитрый выверт мозговых процессов, скорее всего, связан с необходимостью коммуникации. Ведь если кому-то требуется проинформировать другого о том, что он ощущает или представляет, то прежде всего, мозг должен иметь модель того, кто сообщает, и того, кто принимает сообщение, то есть модели собственного «Я» и прочих «Я». Предположительно тут задействованы так называемые «зеркальные нейроны». Я бы лично назвал указанные части мозга зоной «первого лица» и зоной «третьих лиц», то есть зоной опознавания себя и зонами опознавания других людей. Мне кажется, что совместная активность модели «мое тело» и модели «первого лица» и формируют модель «моей личности», модель «Я» или своего «Эго». А раз данная модель уже способна формироваться, то возможно и возникновение множества моделей и идей с этим самым «Я»: «Я бегу», «Я пою», «Я строю глазки» и «Я недоуменно пересчитываю зарплату». Соответственно, используя совокупность модели «мое тело» с моделью «третье лицо», мозг может предполагать о действиях других людей: «ты побежишь», «он споет», «она строит глазки» и «подчиненный недоуменно пересчитывает зарплату». Кроме того, на этом уровне уже вполне себе осуществимо возникают и модели не просто по перемещению моего тела, или его частей, но по целеполаганию самого мозга: «Я бегу, чтобы догнать автобус или для того, чтобы покрасоваться новыми кроссовками», «она строит мне глазки, чтобы …» (додумывайте сами). Мозг может также генерировать и идеи с моим «Я» или «чужим Я», которые просто не могут быть реальными в принципе: «Я получил в наследство несметные богатства», «Винни-Пух спасает Мерилин Монро из пожара», «Сократ – бессмертен». Кроме того, модели мозга могут отображать и мое взаимоотношения с другими людьми: «Если я его ударю в левую щеку, он подставит мне правую». Но гораздо важнее то, что на данном уровне возникают модели осознавания осознанного: «Я мыслю, значит существую», «Он имеет целью унизить меня» или «Подписывающая сторона была в трезвом уме и твердой памяти». Короче, для того чтобы не «растечься мысью по древу», так как рассуждать тут есть еще много о чем, скажу лишь, что на данную «ступень» сознания похоже смогли «залезть» только социальные виды животных. Именно длительное совместное проживание особей требует наличие способности мозга на «созидание» моделей с собственным и чужим «Я» для устойчивой коммуникации. И именно на данном уровне возникает и полноценная речь, как средство данной коммуникации. Изначально в виде простейшей мимики, поз, жестов и отдельных звуков. А в дальнейшем в виде языка. Именно на этом уровне человек резко отличается от всех иных животных. Осознание собственных осознаваемых моделей и идей у человека развилось гораздо в большей степени, чем у других. Сомневаюсь, что даже шимпанзе осознает, что она мыслит или имеет волю. Человек же разумный «взошел» на этот Олимп сознания и теперь я, один из представителей данного прогрессивного вида животных, имеющего способность осознавать то, что осознано мной: «я пишу тексты, чтобы другие люди их читали». То есть я осознаю своё осознанное поведение, свою осознанную цель, для достижения которой и осуществляю данное осознанное поведение, и осознаю, что другие личности будут действовать также осознанно, осознавая смысл того, что я написал. И вся эта сложная конструкция базируется на принципе опознавания. Мозг, специализированными на определенной функции зонами, воспринимает сигнал, позыв или показание и строит на этой «базе» некую модель того, что мозг воспримет, почувствует и отметит в следующее мгновение, и получив (или не получив) следующее сигнал, позыв или показание сопоставляет их отождествляя (или различая) их. Тождественность данных модели и воспринятых сигналов, позывов и показаний и является процессом опознавания данной модели, которая превращается либо в образ объекта (действия, состояния, свойства) реального мира, либо в модель, «записанную» в памяти, либо в идею, которую мозг ранее вообще не обнаруживал. Физиологически эти процессы представляют из себя циклы активаций, задействованных в данных процессах зон, многократно повторяемые цепочки «передачи» возбуждений между ними. И все эти циклы возбуждений различных мозговых зон, другими словами, процессы опознавания ощущений, образов, представлений, моделей и идей, для самого мозга и его носителя: животного или человека, предстают как данность всех этих ощущений, образов, представлений, моделей и идей тому самому «первому лицу». И длительное пребывание (или самоподдержание) этого «первого лица» в состоянии данности ему всех указанных явлений и есть сознание. И этот «рывок» прогресса человеческого сознания стал возможен при усложнении мозга и кратного его увеличения относительного и абсолютного объема по сравнению с «предковыми» животными. Но наиболее ярко данное усложнение выявляется при сравнении количества связей между частями мозга человека и, например, тенрека. Ну, и последний уровень сознания – это осознание своего сознания, то есть способность человеческого мозга сгенерировать такую модель, которая осознает, что она осознает что-то осознанное. На этом исключительно человеческом уровне (хотя подозреваю, что не все представители данного вида обладают такой способностью) мозг опознает модель опознания модели опознанного, то есть в этом случае мозгу человека дана некая данность того, что ему дана данность ощущений, образов, представлений, моделей и идей. При этом мозг человека имеет способность находится и находится в текущий момент времени в состоянии сознания о своем сознании. Вот на этой патетической ноте я и хочу завершить первую часть своей работы, которая состояла в том, чтобы дать определение понятию «сознание». Вот оно, «прошу любить и жаловать»: сознательность – это эмерджентное качественное свойство процессов опознавания ощущений, образов, представлений, моделей и идей, а также моделей и идей о самом процессе такого опознавании и даже опознавании опознавания процесса опознавания, то есть специфических процессов в деятельности развитого и сложного мозга, которые необходимы для более адаптивного управления поведением животного. А сознание есть способность находится и нахождение в состоянии, когда указанные процессы в мозге происходят. У въедливого читателя может возникнуть вопрос: почему я так подробно и «детально» рассуждал о рефлекторном и осознанном поведении, о врожденности и научении, о структурах мозга управляющих данными поведениями, и вдруг кратко и «по-быстрому» пробежался по уровням сознания? Потому что для меня важнее было показать момент появления такого эмерджентного свойства, как сознательность, выявить те процессы, которым это свойство присуще. А уж если какой-либо «механизм» событий эволюционно возникает, то принцип, положенный в его основу, будет тем же, изменяясь лишь в сторону усложнения. Так, человеческий глаз – это очень сложный орган зрительного восприятия. Но в основе его «работы» лежит принцип реакции отдельной зрительной клетки: «палочки» или «колбочки», на воздействие фотонов света. Светочувствительные клетки с белком опсином имеются у многих живых существ. Соответственно, человеческий глаз – это множество светочувствительных клеток с «надстроенными» сложными структурами. Точно также, легкие – это сложные структуры только лишь для того, чтобы поддерживать концентрацию кислорода и углекислого газа в жидкости, соприкасающейся с «газообменными» тканями (множеством клеток). Если принцип «прокачки» воздуха появился, то он остается прежним лишь усложняясь для более эффективной «работы». То же самое можно сказать и про любой орган: сердце, почки и т.д. Точно также и с мозгом. После того как принцип опознавания восприятия, то есть превращения его в ощущения, в мозге возник, далее он остается тем же самым, только лишь усложняясь и усложняясь для более эффективного применения. Для этого структуры мозга наращиваются и наращиваются, «настраиваясь» друг над другом. Сознательные процессы остаются сознательными процессами: хоть в мозге человека, хоть у ежа. Сложность разная, принцип один и тот же. Поэтому я и не уделил должного внимания всем этим причудливостям и замороченностям деятельности человеческого мозга. Это отдельная и многогранная задача. Я же свою, как мне кажется, выполнил. Показал принцип. И в следующей части я займусь уже самими «проблемами сознания» в том виде, в каком их описывают исследователи этой «животрепещущей» темы. Ну, и раз уж начал со стихов Леонида Филатова, то и закончу ими: Без меня не унывайте! Чаще фикус поливайте! Хошь — играйте на балалайке, Хошь — на пяльцах вышивайте! Избегайте пустых морок, Избегайте кривых дорог, Думайте больше о здоровье, Ешьте сметану и творог!.. Спасибо за усидчивость, Галиев М.М. 17.11.202

Мунир: Ну, что ж продолжим. Ибо сказано: «не время пировать, коли хлеб засевать». Настало время разбираться с проблемами сознания. И «если уж взялся за гуж, то не говори, что не дюж». Так что же из себя представляет само это явление - «проблема»? Не буду мудрить, а приведу цитату из словаря Ожегова: «Проблема — это сложный вопрос, задача, требующие разрешения, исследования». Следовательно, если есть некое явление под названием «проблемы сознания», то должны иметься в наличии и некие вопросы, касающиеся «сознания». Только поставив вопрос, можно на него ответить. И начну я, пожалуй, с вопросов, которые озвучил Константин Владимирович Анохин (российский нейробиолог, доктор медицинских наук, профессор, академик РАН) в интервью на «ПостНауке» 14 ноября 2024 года («Как связаны сознание и мозг?» https://www.youtube.com/watch?v=RhggNb8KKyc ). Но не потому, что уважаемый нейробиолог имеет множество регалий и начальственных постов. А потому что он, по-моему мнению, является наиболее адекватным исследователем психических явлений среди тех российских (и не только) мыслителей, со взглядами которых мне удалось познакомиться. Соответственно, именно с его взглядов на «проблему сознания» я, пожалуй, и начну. А так как я пишу не научную работу, то могу позволить себя не придерживаться никаких канонов, цитировать лишь близко к тексту и вырывать утверждения из контекста. Заранее прошу прощение за эти вольности. В данном видео Анохин К.В. начинает свой монолог с такого утверждения: «Важнейшим на сегодняшний день научным фактом является то, что сознание и мозг связаны между собой, причем так, что сознание «обитает» в мозге. Все остальные представления ненаучны». И такой взгляд на феномен сознания совпадает с моими выводами. За исключением того, что сознание, как психическое явление, представляющее из себя состояние, а сознательность, как свойство, не могут «обитать» где бы то ни было. И состояние, и свойство ПРИСУЩЕ чему-то, но никак не ОБИТАЕТ, то есть находится в чем-то или где-то. То или иное явление, сущее, нечто НАХОДИТСЯ в состоянии или ОБЛАДАЕТ свойством, а не представляет из себя их обиталище. Это ошибка опредмечивания состояния и свойства. Но об этом нам еще предстоит поговорить позже. Сейчас же я хочу остановиться на тех вопросах, которые озвучивает указанный ученый. Понятно, что совершенно недостаточно провозгласить о том, что сознание и мозг каким-то способом связаны между собой. Мы таким образом лишь «отсекаем» и игнорируем бесплодные поиски неких трансцендентных, сверхъестественных, мистических сущностей. Но саму данную связь сознания и мозга необходимо еще и объяснить. Отсюда возникают некие «загадки», которые Анохин К.В. и перечисляет, ранжируя их по какому-то одному ему ведаемому принципу. Я процитирую озвученные уважаемым нейробиологом загадки и попробую ответить на заданные им вопросы, исходя из собственной концепции сознания, описанной в предыдущих частях данного труда. Таким образом моя вышеизложенная гипотеза о сущности феномена сознания будет проверена «оселком» вопросов признанного знатока всех этих проблем. «Однако существуют загадки мозга: 1. Не все области мозга связаны с сознанием. Например, кора головного мозга с сознанием связана, и те или иные повреждения и патологии коры приводят к коме, то есть бессознательному состоянию. А вот мозжечок, имея больше нейронов и структуру не менее сложную, чем кора, не очень связана с сознанием. Так удаление мозжечка не особо сказывается на сознании. Почему?» В соответствии с изложенной мною ранее гипотезой, сознание – есть состояние сознательности, то есть длительного поддержания мозгом своих сознательных процессов, протекающих в нем. При этом сознательные процессы – это специфический комплекс процессов, происходящих в мозге, который состоит из процесса торможения моторных функций мозга, процесса сосредоточения внимания на отдельных видах восприятия, ощущения, представления, образов, моделей или идей, и процесса опознавания ощущений, образов, представлений и т.д. (далее, психических явлений). И только после того, как данная сознательная деятельность «окончена», инициируется поведение, которое представляет из себя «работу» моторных областей мозга по управлению действиями мышц и других частей организмы. Соответственно, ответ на вопрос: почему повреждение коры больших полушарий мозга приводит к потере сознания, будет таков: потому что в данных частях мозга сознательные процессы и происходят. А вот повреждение или удаление мозжечка к потере сознания не приводит, потому что мозжечок управляет поведением, и к сознательным процессам не относится. Это разные части мозга, отвечающие за разные функции, хотя и тесно связанные между собой. «2. Рассечении таламокортикального комплекса, соединяющего полушария между собой, что осуществляется при некоторых операциях на мозге по рассечению мозолистого тела, приводит к тому, что в некоторых случаях у человека появлялось два сознания, каждое из которых «живет» в своем полушарии. Как такое происходит? Где же «живет» сознание?» Во-первых, опять же возникает мелкая придирка к терминам. Сознание не может «жить». Сознание – это состояние, то есть оно ВОЗНИКАЕТ, СОХРАНЯЕТСЯ и ИСЧЕЗАЕТ, а также присуще, поддерживается и т.п. Но никак не «живет». Живут только объекты, предметы, вещи, да и то лишь их конкретные виды: живые существа. Во-вторых, ответом на вопрос, почему при рассечении мозолистого тела могут возникнуть и сохраняться два сознания в одном мозге тоже прост: потому что таким хирургическим путем создаются два мозга. В норме, до операции два полушария мозга синхронизировали свою «работу» и были единым целым, а после операции связи между ними оказались искусственно «оборванными». Но сами структуры осуществляющие сознательные процессы не затронуты, а потому и сознание, как состояние каждого полушария сохраняется. Если теперь повредится кора одного из больших полушарий, например, в результате инсульта, то сознание в нем исчезнет, и останется только другое сознание, правда, управляющее лишь одной стороной тела. «3. Даже внутри коры головного мозга мы не можем назвать место, где живет сознание. Каждая область вносит свой вклад в ощущение сознания. Нет ни одной критической структуры, в которой всё должно было бы сойтись, и там располагалось бы сознание. Этот комплекс – распределенный». И вновь это ошибочное выражение: «сознание живет». Как некий гомункул внутри мозга. Априорная ошибка отождествления сознания с неким объектом (предметом, вещью). Но я об этом уже писал. По поводу «распределенности». В состоянии сознания, то есть при протекании сознательных процессов, мозгу недостаточно просто притормозить автоматическое поведение организма и сосредоточить свое внимание на тех или иных психических явлениях. Необходим еще и процесс опознания конкретного психического явления как того же самого. Ощущение «красного» должно опознаваться именно как «красное», как представление «красного» наличествующего в памяти мозга. Образ «помидора» должен соответствовать модели «помидора», вызванного из памяти, то есть как «ансамбля» нескольких ощущений и представлений, например, «красный» и «сферический». Это уже как минимум четыре цикла активности разных зон мозга. Но одновременно мозг не только опознает «помидор», но и оценивает его с точки зрения потребностей, подключая циклы активностей зон потребностей. Если человек голоден, то модель «помидора» вызывает модель «пищи». Но и этого мало. Мозг «созидает» все эти модели не от нечего делать, а для того, чтобы в конце концов инициировать поведение. Следовательно, им формируются еще и модели поведения, а не только оценки голодности организма и наличия помидора, то есть «моделирует» свои способности и ситуацию, в которой находится помидор. Может у человека колени болят или руки завязаны. Эту сиюминутную модель тела мозг тоже «включает» в сознательный процесс. Кроме того, формируется модель ситуации, связанная с добычей пищи, в частности, данного помидора. Ведь этот овощ сам в рот не полезет. Его еще надо как-то «добыть». Затем, после всего этого «созидания» множества моделей, мозг делает выбор поведения и только тогда инициирует его. Все эти процессы представляют из себя циклы активностей различных зон мозга, в том числе, и в коре больших полушарий. Но и это еще не все. Ведь модель «помидора» может потянут цепочку других моделей, не только пищевых. Помидором можно бросить в раздражающую вас собаку, или преподнести его интересующему вас человеку, например, прекрасной даме с далеко идущими фантазиями на ее счет. В этих случаях будут задействованы совсем иные зоны мозга и коры больших полушарий. А так как сознание – это поддержание протекания сознательных процессов в мозге, то каждый раз эти процессы будут различными. И все они будут сознательными. Соответственно, в каждом конкретном случае будут задействованы и разные части мозга, в том числе и различные области коры больших полушарий. Следовательно, не может быть какого-то одной зоны, и уж тем более «точки», где «живет» нечто под название сознание. А «критической структурой», в которой всё должно было бы сойтись, и там располагалось бы «сознание» является кора больших полушарий мозга. Но каждый раз, в каждый конкретный момент времени активны будут различные области коры больших полушарий и других частей мозга в зависимости какую модель исследуемый мозг в данном случае «формирует». Картина очень динамичная. Восприятие сигнала «красный» тут же «включает» процесс «формирования» различных моделей, которые мозг, как бы, «перебирает», пытаясь спрогнозировать то, с чем он имеет дело, и «предсказать», что ему следует сделать при конкретном состоянии его организма и той ситуации, в которой находится. А для «третьего лица» вся эта чехарда моделей будет выглядеть как мелькание циклов активностей разных областей мозга. При этом все они будут сознательными, так как являются «опознавательными» или «данными» нам процессами при заторможенном автоматическом поведении. Вот вам и «распределенность» сознания, то есть активность разных циклов сознательных процессов. Теперь по поводу «ощущения сознания». Правильнее было бы обозначить это явление как «модель сознания» (то есть нечто имеющееся в памяти и «вызванное» из него). Данная модель представляет из себя опознание тех сознательных процессов, которые протекают в самом мозге и длительно поддерживаются в нем, как именно сознательные, то есть опознавательные, как те же самые, что «записаны» в памяти в виде неких связей между частями мозга. Активировав связи этих частей, «создав» очередной цикл возбуждений, то есть, вызвав из памяти некую модель «сознания» и опознавая ее как именно «модель сознания», или, другими словами, сосредоточив внимание на собственном сознании, мозг, как бы, наблюдает одной из своих зон (видимо, префронтальной областью коры больших полушарий) за сознательными процессами. Это «наблюдение» и её опознание, как наивысшей модели, какую мозг может сформировать, отличается, во-первых, от ощущений и образов тем, что опознается не восприятие объектов реального мира, то есть не реакция рецепторов на воздействие извне, а осознается именно модель, как комплекс представлений, то есть опознается активация самих частей мозга без какого-либо восприятия. Во-вторых, «модель сознания» отличается от «низших» моделей, то есть вызванных из памяти бывших образов, тем, что никаких предыдущих образов, предшествующих «созиданию» данной модели, просто не было и быть не могло. Ведь эта модель («модель сознания») является данностью мозгу других моделей, то есть опознание «низших» моделей, которые являются процессами опознавания моделей-образов. Но и это еще не все, так как я описал не совсем «модель сознания», а скорее, «модель осознания», то есть модель того, как мозг осознает осознаваемое, или опознает опознание, или данность данности. Но «модель сознание» - это не только «модель осознания», а еще и модель осознания поддержания этого процесса осознания, то есть «модель состояния сознания». Мозг не только осознает, что осознает осознанное, и осознает, что длительно поддерживает процесс осознания процессов осознания осознанного. Вот такая сложная иерархически встроенная в мозг «система» опознавания опознавания опознавания опознавания моделей-образов, или данности мозгу поддержания процесса данности процессов данности данных ему «моделирования» предыдущих образов. И в основании всей этой «конструкции» лежат «низшие» модели-образы. А они могут быть совершенно различными, потому что воспринимает мы реальный мир в виде огромного числа образов. Но каким бы не была «низшая» модель-образ из этого их множества на верхушке этой пирамиды оказывается модель-сознание. Мы же осознаем, что осознаем поддержание процессов осознания любого из этих осознанных моделей-образов. Но все эти процессы осознания, опознавания моделей, их данности нам, не происходят одновременно, потому что внимание мозг может сосредотачивать только на чем-то одном. Так, например, если мы опознаем в данный момент образ «мурлыкающего кота», то не осознаем, что мы осознаем, что данный образ нам дан, как опознаваемый «мурлыкающий кот». Для того, чтобы осознать, что мозг осознает, что он осознавал указанный образ, ему необходимо переключить внимание на другую модель: на модель опознавания модели опознавания модели «мурлыкающий кот», как образа объекта реального мира. При этом сам образ «мурлыкающего кота» исчезает из зоны внимания, а остается лишь «воспоминание» о нем, хотя образ «мурлыкающий кот» продолжает воспринимается мозгом, но оказывается вне области внимания. Невозможно одновременно наблюдать за реальным котом и «любоваться» своим осознаванием этого наблюдения. Либо то, либо другое. Быстрым же переключением между разными моделями мозг может довольно быстро (относительно быстро, конечно) «делать» несколько дел. Скажем, и управлять автомобилем на переполненном другими автомобилями перекрестке, и подкрашивать ресницы, глядя в зеркальце, и осознавать, что мы делаем оба действия почти одновременно, и осознавать, что данная ситуация опасна, и игнорировать эту опасность. И даже если со стороны кажется, что человек все эти действия осуществляет одновременно, на самом деле мозг делает все это попеременно, переключая внимание с одного процесса на другой. Поэтому-то и не рекомендуется разговаривать по телефону при вождении автомобиля или отвлекаться иным образом, скажем, переодевать рваные колготки. И даже в условиях какого-либо строгого эксперимента, когда испытуемый должен производить только одно действие, каждый раз результаты мозговой активности могут быть разными. Ведь в мозг подопытного поступают не только сенсорные стимулы, но и позывы от зон потребностей и показания проприорецепторов. От того состояния, в котором находится человек, зависит и активация зон его мозга. Если он голоден или сыт, удобно сидит или испытывает дискомфорт, болит у него натертая по дороге в зал испытаний мозоль на левом мизинце ноги или его преследует воспоминание от улыбки прохожего, встреченного на этом пути, а может быть в его мозге «прокручивается» навязчивый незатейливый мотивчик какой-то песни, от всего этого зависит «картина» активностей зон мозга, которую наблюдают экспериментаторы, соответственно, и «результат» каждый раз будет несколько иным. Более того, данная картина неизменно будет еще и «динамичной». Мозг любого подопытного, опознавая какой-либо образ, параллельно будет «строить» модели, ассоциированные с этим образом: «мурлыкающий кот» может вызвать модель «он голодный - надо его покормить», или «кот хочет кошечку - надо его выпустить погулять». И каждый раз «картина» активаций зон мозга может быть разной. Я вообще удивляюсь: как это нейрофизиологам вообще удается обнаружить что-то закономерное в этом «хаосе» активностей. (Хаосом все это выглядит, конечно, лишь для стороннего наблюдателя, с точки зрения «третьего лица». Для самого испытуемого, то есть от «первого лица», все наоборот – логично и привычно.) Таким образом, «распределённость» сознательных процессов в мозге не просто возможность, но и необходимость. При моем понимании феномена сознания не может быть некоей точки, зоны или «критической структуры» данного явления. Сознательные процессы – это многочисленные циклы активности частей мозга, которые являются опознаваниями, «вызываемых» из памяти моделей, при чем каждый раз иных. Соответственно, и циклы активностей частей мозга каждый раз будут другими в зависимости от того, какие модели мозг и «вызывает» из своей памяти: модель «игры в теннис» или модель «перемещение по своей квартире». Но и данные модели каждый раз могут быть разными: играть в теннис или ходить по квартире можно множеством способов. При этом все они будут сознательными процессами, а их поддержание – сознанием. «4. Если мы будем смотреть за активностью отдельных нервных клеток в мозге в момент осознания каких-то процессов, то даже в самой коре видно, что одни нейроны связаны с процессами осознания, а другие нет.» Данное суждение не является вопросом. Это утверждение, констатация факта. Я лично затрудняюсь что-либо сказать по данному факту, потому как не являюсь нейрофизиологом и не подтвердить, и не опровергнуть данный факт не могу. Разве, что выскажусь с точки зрения философа. По-моему мнению, в процессах осознания участвуют не отдельные нейроны, а их группы. Поэтому я все время использую термины «часть мозга» или «зона мозга» (можно также именовать их и как «области», «ядра» или «коги» - кооперативные группы, по обозначению Анохина К.В.). Эти части или зоны состоят из множества нейронов, каждый из которых выполняет свою функцию. Соответственно, одни из нейронов могут и должны участвовать в опознавательных, сознательных процессах, а другие нейроны фигурируют в иных процессах. Это подобно тому, что мозг состоит не только из нейронов, но и из глиальных клеток. И у этих различных элементов мозга имеются и свои различные функции. Участвуют ли глиальные клетки в психических процессах? Конечно участвуют. Но выполняют вспомогательную роль. Возможно, что также дело обстоит и с нейронами. Образуя структуру, участвующую в сознательных процессах, одни из них принимают «прямое», непосредственное участие в процессе осознания моделей, а другие либо имеют вспомогательные функции, либо участвуют в иных процессах, не связанных с сознанием. Но решающее слово в данном вопросе остается за учеными экспериментаторами. «5. Люди думают, что для сознания нужен язык. Но потеря языка и способности говорить не приводит к потере сознания. Например, после инсульта человек теряет способность говорить и понимать речь. А потом, когда восстанавливаются эти способности, он рассказывает, что был в сознании и все вокруг осознавал.» Речь необходима не для наличия сознания, а для коммуникации между сознательными существами. В том числе и для общения себя с собой – так называемая «внутренняя речь». Но само сознание возникает раньше речи, как я и показал выше. Для наличия же сознания непосредственно язык или какой-то другой символизм не является обязательным. Язык важен для формирования «высших» уровней сознания, для достижения которых необходима актуализация способностей формирования моделей «Я» и «другие Я». Но сформировавшись такие «высшие» уровни сознания могут уже обходится и без «внешнего» языка, поддерживая этот уровень с помощью «внутреннего языка». И в данном месте у меня возникли такие интересны вопросы: а каков уровень сознания у «магли», выращенных в социальной, но не человеческой, среде, например, в волчьей стае? А каков у тех, кто вообще вырос в одиночку, без социального окружения? Есть ли разница между ними? Или такой вопрос: известны ли случаи, когда повреждена «внутренняя речь»? И каков уровень сознания у таких людей? Короче, тут для «естественно-научников» огромное поле для изучения. «6. Часто также думают, что память является критически важным для сознания. Однако, если человек уже приобрел память, то потеря краткосрочной памяти («запоминание» последних 30 секунд) не приводит к потери и сознания. У таких людей такой же уровень сознания, как и у тех, у кого краткосрочная память в норме.» Если сознание есть состояние поддержания сознательных процессов, которые сами из себя представляют опознание моделей, что в свою очередь есть сопоставление на тождественность данной модели и той модели, которая «вызывается» из памяти, то сама память действительно является «критически важным для сознания». Однако это речь о «памяти вообще», которая имеет, по-моему мнению, три ипостаси: процессуальная память, кратковременная память и долговременная память. Вот если отсутствует процессуальная память, то и сам процесс сопоставления моделей не может быть осуществлен. Соответственно, и сознания не может быть. Это происходит при невозможности «формирования» циклов активностей разных зон мозга, участвующих в осознанных процессах. Такое происходит при повреждении зоны опознавания, согласно моей гипотезы. Возможно, она располагается в префронтальной коре больших полушарий мозга. В этом случае: при повреждении зоны опознавания или соответствующей области префронтальной коры больших полушарий мозга, сознание отсутствует вообще, потому что данная область участвует в опознавании любых моделей. Человек впадает в кому. Однако, кома может сопровождаться не только отсутствием сознания, но и повреждениями связей между зонами, участвующими в сознательных процессах, и моторными зонами. В этом случае сознание есть, но результата, то есть инициации поведения, нет. И это уже, скорее, не коматозное состояние, а паралич. Кроме того, возможны и случаи, когда отсутствует торможение моторной зоны, то есть того процесса, который также необходим для осуществления сознательных процессов. В этом случае «ключевые» стимулы, позывы, показания проприорецепторов будут запускать поведения до и вместо осознанных движений. Поведение становится автоматическим, неосознанным. Например, синдром Туретта. А если нарушен процесс сосредоточения внимания, то опять же даже при наличии сознания, поведение также будет автоматическим, неосознанным, только мозг такого человека будет запускать то одно поведение, то другое, не сосредотачиваясь ни на одном из них конкретно. Такая патология известна, как «синдром дефицита внимания и гиперактивности». Но кроме, процессуальной памяти имеется еще и кратковременная память, и долговременная память. Утрата одной из них не приводит к исчезновению сознания вообще. Утрачивается осознание моделей прошлого, при потере долговременной памяти, или моделей настоящего, при повреждении кратковременной памяти. А вот если возникнет ситуация, когда станет невозможной «вызов» моделей из обоих видов памяти, при их наличии, неповрежденности, то это будет означать невозможность активировать и саму процессуальную память, а значит и неспособность осознания любых моделей, что приведет к потере сознания. Впрочем, долгосрочная память «раскидана» по всему мозгу, так как представляет из себя связи множества областей мозга: различных сенсорных, проприоцепных зон, зон потребностей, моторных зон, оценочных зон, где формируются эмоции и т.д. Так что потерять долговременную память вообще очень уж сложно. Тут почти весь мозг следует повредить. Повреждение же какой-либо из частей мозга ведет к потере какой-то определенной долговременной памяти: зрительных моделей, эмоциональных моделей, моделей движения и т.д. А вот полная ретроградная амнезия возникает в случае, когда повреждается не сама долговременная память, а способность к «вызыванию» из памяти моделей прошлого опыта, то есть нарушается связь между процессуальной зоной памяти и всеми зонами долговременной памяти. Впрочем, данные «хитрости» патологий удел исследований не философов, а невропатологов и психологов. Резюмируя, могу сказать, что такие явления, как сознание и память, конечно, связаны между собой, но не на прямую, а несколько более сложным образом. «7. Нам совершенно не нужно поступление информации для наличия сознания. Потеря зрения после 6 лет не нарушает визуальные сны и возможность воображать визуальные образы. Да, и во сне все сенсорные рецепторы «отключены», а осознанные сны присутствуют.» Те, кто внимательно следил за моими рассуждениями, легко ответят и на данное суждения уважаемого нейрофизиолога. Конечно. Осознанные процессы «оперируют» не только с ощущениями и образами, то есть сознание, как состояние, напомню, является опознаванием не только восприятия внешнего мира, но и опознаванием тех представлений, моделей и даже идей, которые «вызываются» из памяти. Потеря способности воспринимать мир, после того как в память уже «записаны» те или иные модели этого мира, не приводят в потере сознания. В этом случае мозг занимается опознаванием имеющихся моделей и формированием новых на основе памяти. Человек, находящийся в полной темноте, тишине, лежащий в воде, имеющей температуру тела, недвижимый и не имеющий никаких потребностей, все равно будет в сознании. Его мозг будет «вызывать» из памяти те или иные модели, станет «оперировать» ими, например, комбинируя или решая какую-либо задачу, и «записывать» в память новые модели и идеи, полученные в результате своей «деятельности». Правда, говорят, что в таком состоянии человек долго не выдерживает. Но, как бы то ни было, потеря какого-то сенсорного «канала» информации одной или даже всех модальностей не приводит к потере сознания. Однако такое утверждение верно только в случае, когда до этого события, человек воспринимал внешний мир и «запоминал» возникающие при этом ощущения и образы, то есть «заполнил» свою память. Тот, кто не ощущал «красный цвет», не может и «сформировать» представление «красный». Например, человек не способен представить себе, то есть «создать» в своем мозге модель «ультрафиолет». Сон, как упомянутое в данной цитате явление – это отдельный и сложный феномен, на котором я тут останавливаться не хотел бы. «8. Аналогично и с моторными навыками и движениями. Парализованные люди обладают вполне нормальным сознанием.» Ну, а с моторными навыками и движениями вообще все просто. К сознанию они просто не имеют никакого отношения. Поведение может быть автоматическим или осознанным, и лишь инициируется мозгом после простого восприятия, например, стимул «сильной» боли в пальце вызывает сгибание этого пальца или отдергивание руки, или после относительно длительного процесса осознания. Поведение - это следующий этап деятельности человека, как бы, «результат» предыдущих процессов, произошедших в мозге: либо несознательных, либо осознанных. А моторные навыки – это те «программы», которые инициируют и управляют поведением. В виде особой структуры мозга они представлены, также, как все остальное в мозге, в виде зон и связей между ними. Только в данном случае эти структуры осуществляют автоматические действия. В основном эти структуры «находятся» в мозжечке. По «команде» от моторных зон мозга данные области просто автоматически управляют поведением, то есть сами выдают упорядоченные команды на запуск действий тех или иных мышц. Там все тоже не так просто, как я описал, но ясно только одно, что к самому сознанию эти феномены имеют очень уж косвенное отношение. И потеря этих навыков или даже способности совершать движения и поведение мало сказываются на состоянии сознания. А еще поведение относится к сознанию еще и как источник следующих процессов осознания, опознавания поведения как модели. Но это уже обычные предсознательные автоматические процессы восприятия стимулов и показаний сенсорными рецепторами и проприорецепторами.

Мунир: Итак, я вроде бы, ответил на поставленные вопросы и прокомментировал высказанные суждения Константина Владимировича Анохина. Моя гипотеза, как мне кажется, не пошатнулась. А как же сам Анохин Константин Владимирович определяет феномен сознания: «Сознание – термин, который имеет множество смыслов, потому что весь наш субъективный опыт связан с разными этажами этого процесса.» Уже одно то, что рассматриваемый термин имеет множество смыслов, говорит о том, что данное понятие не определено, так как по правилам логики, то, что имеет много смыслов, то есть неоднозначно, не имеет смысла вообще. Но при этом хочу обратить внимание на последнее словосочетание: «этого процесса». Выше Анохин К.В. задавал вопрос о том, где «обитает», живет «сознание», а теперь данное явление предстает в его понимании уже как процесс, который по определению не может жить или обитать, а может лишь протекать и происходить. При этом автором цитаты вводится еще и понятие какого-то «субъективного опыта». Что сие такое? Объяснять неизвестное («сознание») через неизвестное («субъективный опыт») не лучшее занятие. И такое «метание» между смыслами понятия «сознания» мы еще встретим у философов, когда данному термину придается то значение объекта, то процесса, то состояния, то вообще не пойми чего. Ну и далее, в данной части своеобразного диалога с Константином Владимировичем Анохиным я хотел бы еще рассмотреть именно вопросы, поставленные им в связи с «проблемами сознания», и, исходя из вышеописанной мною гипотезы сознания, по мере своих умственных сил, попытаюсь дать на них ответы. Каковы же эти вопросы? «Почему это [активность разных областей мозга – Г.М.М.] сопровождается тем субъективным чувством, которое мы называем сознанием?» Потому что активность различных областей мозга и есть состояние сознания. Термин «сопровождается» в данном случае неуместен, ибо запутывает всю картину. Сопровождать друг друга могут лишь раздельные, не одни и те же процессы. А в случае с сознанием мы как раз и имеем одни и те же процессы: и сознательные, и активные одновременно. Процессы, происходящие в мозге, могут быть бессознательными и сознательными, то есть одни из них имеют свойство сознательности, а другие нет. Соответственно, процессы, имеющие свойство сознательности и протекающие стабильно и длительно, являются состоянием сознания или просто сознанием. Причем, если описание ведется от «первого лица», то есть данные процессы «наблюдает» тот, в ком данные процессы и протекают, то это «наблюдение» дано ему как некое «субъективное чувствование», переживание (что бы это ни значило). А если те же процессы описывает уже «третье лицо», то есть тот, кто «наблюдает» данные процессы со стороны, то они даны этому постороннему наблюдателю, как активации зон мозга наблюдаемого. И что важно, от «первого лица» мы можем описать только сознательные процессы так, как они нам даны, то есть представляют из себя опознанные нашим мозгом ощущения, образы, представления, модели и идеи. А вот от «третьего лица» мы можем обнаружить любые процессы, протекающие в изучаемом мозге. И именно «третье лицо» и разделяет эти процессы на протекающие в «темноте» и на «свету», то есть бессознательные и сознательные. И именно «третьи лица» озабочены вопросом: «Почему все эти процессы не могут протекать в «темноте»?» А это потому, что иначе невозможно осуществление осознанного поведения. Напомню, что осознанное поведение отличается от рефлекторного, автоматического повеления тем, что последнее запускается мозгом в ответ на «ключевой» стимул. Увидел гусь некий эллипсоидоподобный, белый, относительно «среднего» размера объект, лежащий недалеко от его гнезда, и тут же начинает это подобии яйца закатывать в гнездо. И так он будет повторять снова и снова пока есть «ключевой стимул – «выкатившееся яйцо». Восприняла пчела несколько «ключевых» стимулов в «танце» своей сестры и сразу полетела добывать нектар в определенное место. И так она будет поступать вновь и вновь вне зависимости от того, изменилось что-либо в окружающем ее мире или нет. Не удержусь и приведу цитату из «Лекции по общей психологии» А.Р. Лурия: «Профессор Анохин П. К. и его сотрудники показали, что, когда в гнезде грача появляются птенцы и отец подлетает к гнезду с червяками, которые он несет в клюве, возникает следующее поведение птенцов, как только отец подлетает к гнезду, птенцы сейчас же раскрывают рты и готовятся к тому, чтобы заглотать пищу. Чем же вызывается это сложное инстинктивное действие? Оказывается, и здесь оно вызывается простыми сигналами. Этим сигналом является звук «карр», который испускает подлетающий грач, и колебание, которое возникает от того, что он садится на край гнезда. И если сотрудники П. К. Анохина в искусственных условиях давали птенцам этот звук «карр» или колебали край гнезда, грачата делали точно такие же движения, какие они делали в ожидании пищи. Так что и здесь был найден этот врожденный механизм, реализующий сложные врожденные программы поведения.» Это и есть автоматическое поведение. (Я не решаюсь такое поведение назвать «инстинктивным», чтобы не втягиваться в споры о данном термине). В отличии от него осознанное поведение совсем иное. Оно связано с научением, а у более сознательных животных и с обучением. Но самое главное это то, что для осуществления осознанного поведения животного в его мозге должны протекать такие процессы как: остановка автоматического поведения, сосредоточение внимание на воспринимаемом и значимом для животного в данный момент стимуле (позыве, показании) и опознание данного стимула как того же самого. А для опознания данное восприятие должно сопоставляться с имеющимся в памяти животного представлением и в результате такого сопоставления данное восприятие отождествляется с «вызванным» из памяти представлением, хотя бы из сиюминутной «процессуальной» или «рабочей» памяти. Вот это опознание и есть осознание. От «первого лица» этот процесс опознания-осознания будет выглядеть, как данность этому лицу сенсорного сигнала (потребностного позыва или проприорецепторного показания) в виде ощущения, а от «третьего лица» будет описываться как устойчивый цикл возбуждения, «передающийся» между некоторыми зонами мозга, сохраняющийся необходимое время, то есть активность областей мозга. Опознание-осознание имеет гораздо большую длительность, чем восприятие. И эту разницу можно обнаружить. Но не в этом суть. В «темноте» происходят лишь процессы восприятия «ключевого» сигнала (позыва, показания), выбор на основе данного сигнала программы поведения и инициация выбранного поведения. Воспринял маленькое и круглое – клюй, маленькое и движущееся – заглатывай. Воспринял большое и движущееся – беги. Зачесалось – почеши. Вздулся живот – выпусти газы. А вот для осуществления осознанного поведения необходимо построение модели поведения, которая должна «удерживаться» в мозге стабильно как та же самая модель, а не иная, то есть комплекс ощущений должен быть все время активированным, сопоставляемым с воспринимаемым сигналом или его представлением. Можно, конечно, все «делать» и в «темноте», но тогда и поведение будет лишь автоматическим, рефлекторным. А если необходимо поведение, изменяющееся в зависимости от условий среды и своего состояния, что является более приспособительным и способствующим передачи своего генотипа и фенотипа потомкам, то требуется остановить «темные делишки», сосредоточить внимание на восприятие, превратить данное восприятие в ощущение, построить модель объекта и ситуации, опознать эту модель как образ объекта и ситуации, далее выбрать программу действия, соответствующую данной модели, и лишь потом инициировать поведение. Вот эта вот данность модели и соответствие ее образу и есть процесс осознания, то есть и является тем «светом», озаряющим остальную тьму мозговых процессов. А весь комплекс этих процессов и есть состояние сознания. Соответственно, возвращаюсь к первому предложению данного абзаца: потому, что иначе невозможно осуществление осознанного поведения, а «свет» и есть один из этапов осознания моделей, как образов, так и поведения, лили, иначе, их данность нам, как «первым лицам». «Почему многие действия, которые мы совершаем вполне целенаправленно и целесообразно, при их автоматизации уходят из сознания и выполняются автоматически, и только потом, когда что-то идет не так, мы возвращаемся к этому, и может сказать, или воспринять, что происходила автоматическая ходьба, автоматическое ведения автомобиля? Есть масса вещей, которые мы делаем на таком автомате. Где сознание там, и почему оно появляется в определенных местах, в определенные моменты времени?» Из предыдущего моего текста должен быть уже ясен и ответ на данный вопрос: потому что для автоматического поведения не обязательна осознанность. Вначале, при отсутствии необходимой программы поведения, требуется осознанное выполнение действий, то есть формирование этого поведения. А когда данное поведение уже многократно осознано, повторено и записано в моторной зоне мозга в виде памяти о программе действий, то вполне можно инициировать такое автоматическое поведение. И оно может осуществляться неосознанно, то есть в «темноте», если протекает по многократно повторенному «сценарию». И наш мозг не тормозит данную программу действий, не сосредотачивает внимание на контроле за таким автоматическим поведением, а обращает внимание и осознает в это время что-то иное. Это не значит, что контроля за автоматическим поведением нет вообще. Просто этот контроль тоже автоматический на уровнях «ниже» фронтальной коры, в зонах, где «сформирован» однозначный ожидаемый результат поведения. И если все идет по «плане», то есть автоматическое поведение опознается как то же самое, то есть соответствует имеющейся модели в областях контроля, то фронтальная кора, отвечающая за осознание, не «подключается». Человек едет на велосипеде по прямой и ровной асфальтовой дороге, при этом обдумывая во что бы ему одеться для того, чтобы произвести впечатление на кого-то на предстоящем свидании. Тело автоматически совершается инициированную «программу» поведения, зоны опознавания автоматически контролируют соответствие этого поведения заданному. Торможения, внимания и опознавания не требуется – все «штатно». Но как только происходит что-либо не соответствующее данной модели, так сразу должно подключиться внимание на этом поведении. Мозг сосредотачивает свое внимание уже не на предстоящем свидании, а на текущем поведении. И хорошо если успеет опознать изменение, выбрать новую модель поведения и осуществить коррекцию «программы» действий. Не успеет, что называется «зазевается», то и кувырком с велосипеда полетит с соответствующими последствиями. Короче, «есть масса вещей, которые мы делаем на таком автомате». И сознание, то есть поддержание состояния сосредоточения внимание и осознания моделей, в это время «находится» (точнее сказать, протекает) в других областях мозга. Тут всегда есть дилемма: либо вы что-то осознаете и тогда сосредотачиваете свое внимание именно на этом с целью построения модели, опознавания ее, и на основе данной модели управляете поведение, либо действуете на «автомате», то есть неосознанно, в «темноте», по имеющейся в моторной зоне мозга «программе», а «осознающие» зоны мозга при этом могут быть «заняты» чем-то иным. «Почему именно разрушение коры или таламических ядер приводит к потери сознания, а нарушения интеграции в мозжечке не приводит к таким нарушениям?» Осмелюсь предположить, что именно в коре больших полушарий и таламических ядрах и протекают сознательные процессы. А вот мозжечок, как область мозга, ответственная за моторные функции к этим процессам отношение не имеет. Его задача осуществлять сложное поведение, координируя и упорядочивая действие отдельных мышц. А уж была ли «команда» на запуск такого поведения перед этим осознана или автоматически выбрана, как реакция на восприятие «ключевого» стимула, мозжечка не касается. Подобно, например, сердцу. Оно «качает» кровь и «нету других забот». А уж была эта кровь перед этим очищена печенью от токсинов или нет, насыщена ли она легкими кислородом или нет, сердцу это «до лампочки». У сердца, печени, почек и мозжечка есть свои функции, и они их просто выполняют. «Почему во время сна, когда существуют медленноволновые фазы сна, которые не связаны со сновидениями, активность нервных клеток не уменьшается, а даже несколько увеличивается, но мы не испытываем состояния сознания?» И здесь я могу только предполагать, так как ответ на заданный вопрос должны дать нейрофизиологи. Видимо, одна из функций сна заключается в том, чтобы «переносить» память о имевшихся событиях за прошедший день из кратковременной памяти в долговременную. А такой процесс, вполне возможно, является автоматическим, потому что дополнительного осознавания, то есть необходимости опознавать представления, модели и идеи не возникает. Да и поведение человека в результате этих процессов не запускается. Так зачем осознавать? А вот «быстрые» сны, скорее всего, предназначены для эмоциональной оценки тех моделей, которые и предстоит «перенести» (или уже «перенесены», но требуют усиления) из кратковременной в долгосрочную память. Но это лишь мои предположения. «Почему синхронизация активности большого количества клеток с высокочастотными колебаниями во время приступов абсансной эпилепсии не сопровождается состоянием сознания?» И вновь могу высказать лишь свои предположения. Сознательное состояние, по моей гипотезе – это комплекс процессов торможения поведения, сосредоточения внимания на определенных восприятиях и опознанием этих восприятий, как ощущений, образов и т.д. А так как при симптоме «абсансная эпилепсия» больной, в типичном случае, замирает, перестает реагировать на внешние раздражители и после приступа ничего не помнит, то, возможно, что данное состояние является «антиподом» гиперактивности. То есть в мозге происходит слишком усиленное торможение поведения всего и вся, а потому ни сосредоточить внимание, ни активировать процессы опознания-осознания не удается. Таламус (или иная структура) просто «обрывает» все связи между областями мозга, которые пытаются «совершать» свои обычные функции восприятия, опознания, моделирования мышления и прочие, но не могут этого сделать. Циклы возбуждений не возникают, «натыкаясь» на закрытые «пропускные ворота». Возбуждения разных зон мозга имеют место и даже синхронизируются и усиливают друг друга, но отдельно друг от друга, не вовлекаясь в циклически поддерживаемые цепочки активностей. А раз нет циклов, то нет и сознания, и всех дальнейших процессов. При судорожной же эпилепсии, видимо, наоборот, исчезает торможение тех зон мозга, которые в данный момент не должны быть вовлечены в сознательные или даже несознательные процессы. Активны все и никакой упорядоченности нет. Соответственно, и моторные зоны получают множество неупорядоченных команд, инициируя произвольные неупорядоченные движения мышц, что и приводит к судорогам. Но это только предположение. Нужны дополнительные исследования нейрофизиологов. Ну, и напоследок хотел бы высказать свою мнение по поводу того, что: «… нам необходима некая фундаментальная теория, которая отвечает на вопросы не только описательно, говоря, что в мозге происходит то-то и то-то, но и объясняет причинно, то есть предлагает некие постулаты и глубинные причины того, что есть сознание и как оно должно возникнуть». В данной цитате в одну «кучу» намешано столько разных явлений, что однозначно ответить на вопрос: какая же, собственно, теория сознания необходима, с «ходу» не удастся. Во-первых, само объяснение того, что из себя представляет феномен «сознания», является описательным. Это просто определение данного понятия. Неописательным оно просто не может быть. Чем я и занимался все это время. Причинность тут вообще не при чем. Во-вторых, понятия «возникновение» и «причина возникновения» имеют три значения. 1. Причина возникновения сознания в данный момент. Это случай, когда миг назад человек находился в бессознательном состоянии и вдруг в данный момент у него появилось сознание. Соответственно, вопрос звучит так: какова причина данного сиюминутного возникновения сознательного состояния? 2. Причина онтогенетическая. Младенец рождается либо совсем без сознания, либо с очень уж его ущербным видом. И по мере взросления его мозг приобретает сознание уровень за уровнем. Каковы причины онтогенетического возникновения сознания? 3. Причина филогенетическая. Большинство видов животных не имеют сознания. В процессе развития живых организмов, то есть в процессе эволюции, некоторые животные приобретают сознание. Так каковы же причины филогенетического возникновения и развития сознания? Весь мой предыдущий текст и был посвящен не только выяснению того, что есть сознание, но и тому, как в данный момент времени мозг функционирует в сознательном состоянии, а также тому, как по мере эволюционного развития животного мира у животных возникает сознание, его причины и необходимость данного процесса. Не осветил я лишь причины онтогенетического возникновения сознания. Но для моих целей этого и не требовалось. Возможно, что предложенная гипотеза недостаточно ясно отвечает на все эти вопросы. Возможно, что мой стиль изложения или приводимые аргументы были не вполне убедительны, но «чем уж богаты, тем и рады». Я пытался как мог. И в следствии своих размышлений я пришел к выводу, что не нужна для понимания феномена «сознание» никаких особо новых и уж тем более каких-то фундаментальных теорий. Как говорится: «всё уже украдено до нас». Имеется множество гипотез сознания, которые их разработчики громко называют теориями. Что ж, человеческое тщеславие - это норма. И, как мне кажется, необходимо их лишь только объединить, взяв из каждой из них свой объяснительный потенциал, и получится «интегральная гипотеза сознания», которая сможет ответить на большинство вопросов, мучающих мыслителей до сих пор. Теория тождества, функциональная теория, теория «рабочего» пространства во всех ее разновидностях, теории нейронных групп (коалиций, сетей, гиперсетей и т.д.), всевозможные информационные теории и прочие, прочие, прочие могут каждая внести в эту «интеграционную гипотезу» свою лепту и даже алтын. И я думаю в ближайшем будущем такая гипотеза будет представлена и пройдя проверку станет, наконец, полноценной теорией сознания. Так что мой оптимизм по поводу познавательного потенциала человеческого мозга и в данном направлении, думаю, вполне себе обоснован. И с этим позитивным настроем я и перейду, собственно, в следующей части к рассмотрению уже исключительно философских концепций. Однако заранее хочу предупредить любителей «научпопа», что философия - это когда на вопрос: чем отличается рекреационный биоконсерватизм от трансгуманистического конструктивизма, задается встречный вопрос: простите, а что означает слово «отличается»? Или, как говорил один мой знакомый, это нечто такое, что можно без конца жевать, а вот проглотить нечего. Еще раз спасибо за терпение. Хорошего всем настроения. Галиев М.М. 25.11.2024

Мунир: А знали ли вы, что грузинское приветствие «Гамарджоба» в дословном переводе означает: «Победы вам!»? Так что начинаю я данную часть с пожелания вам победы над ленью, скукой и плохим настроением. В данной части я попробую прояснить для себя и для других заинтересованных лиц уже именно философские аспекты «проблемы сознания». Начать, видимо, стоит с недалекого по историческим меркам 1994 года, когда 30 лет назад на Конференции в городе Тусон (Аризона, США) выступил тогда еще молодой, а потому наглый и дерзкий, австралиец Дэвид Чалмерс. Именно с этого момента принято в узких кругах отсчитывать время появления так называемой «трудной проблемы сознания». Что же такого замечательного совершил этот философ? Каков его вклад в научную сокровищницу человечества? С давних пор, еще с идей древних греков, перед философией стоял его так называемый «основной вопрос»: каково отношение между идеальным и материальным? Не первичность этих феноменов, как это преподносилось «диаматом», ибо в данном случае ранжирование по армейскому принципу: «на первый-второй рассчитайсь», не уместно. Именно отношение, связь этих двух феноменов на протяжении тысячелетий и являлась тем «крепким орешком», который и пытались «разгрызть» наиболее одаренные умом мыслители. Какими только способами не пробовали они разрешить эту эпохальную задачу. Но данная цель так и сияла недостижимым маяком или торчала гвоздем в подметке интеллектуалов. И с течением времени по мере роста неудач в этом достойном занятии сама задача мельчала, превращаясь из глобальной и всеобщей во все более локальную и частную - в отношение психического и физиологического (или физического), а в позднее в связь между сознанием и телом. Одно дело, когда философ ищет нечто тотальное, универсальное, некую «высшую» связь между идеальным и материальным, и совсем другое, когда рассматривается только лишь отношение сознания, как одного из видов психического феномена, который является всего лишь частным случаем идеального сущего, и тела, как разновидности физиологического (или физического) феномена, который представляет из себя не более, чем фрагмент материи. Загрустила философия. Ведь теперь величайшая, грандиозная и всеобъемлющая загадка «всех времен и народов» свелась к, хоть и сложной, и запутанной, но «приземленной» задаче естественно-научного познания. Психологи, этологи, физиологи в данном направлении сделали куда больше, чем все «когорты» философов. Это не могло не удручать их и не «портить им настроение». Нет, конечно, философы тоже не теряли времени даром. И для простого перечисления всех гипотез, объясняющих феномен сознания, нужна не одна страница текста. Даже физики постарались «пофилософствовать». Так сказать «натянули квант на мозг». Однако, когда какое-либо явление описывается множеством гипотез, которые к тому же противоречат друг другу, то согласитесь, невольно закрадывается мысль: «а все в порядке в датском королевстве?» И вот в таких условиях появляется энергичный и воодушевленный Дэвид Чалмерс, который не только предлагает свою «новую» гипотезу, а, прежде всего, пытается возродить слегка поостывший пыл философов. И эта попытка имеет два эффекта: научный и социальный. Итак, что же предлагает Чалмерс? Он предлагает разделить проблему сознания, а точнее задачу выяснения связи, отношения сознания и мозга, на две различные «максимы». Первая, так называемая «трудная проблема сознания», может быть решена, по мнению Чалмерса, только философскими методами, то есть рефлексией, «чистым» мышлением от «первого лица» и т.д. (Обратите внимание, проблема - непременно «трудная», разве могут философы браться за «легкие проблемы», это им не по чину). А вот «легкая проблема» (достойная лишь естественно-научных ученых) может быть разрешена всякими там психологами, этологами, нейрофизиологами и прочими исследователями, занимающимися изучением мозга от «третьего лица». Заметьте, первая «миссия», возложенная на философов – это нечто «высокое», трудное, нерешаемая простыми научными методами. Чалмерс уверяет нас, что человечество даже еще и не знает: каким образом эту проблему решать. И задача философов вновь вернуться на «поле брани», включиться всей мощью своего философского ума для решения главной и величайшей загадки современности – каково это осознание того, что я имею сознание? Ну, а «легкую проблему сознания», то есть ее физиологические основы, так уж и быть, пусть решают физиологи, с их тривиальными методами исследования. Такой призыв, такой мощный заряд мотивации не мог не вызвать в среде философов бурной поддержки. Им предлагалось активизироваться, им предлагалось возродиться из своего унылого состояния, им предлагалось почувствовать свою значимость (про гранты я уж промолчу). Это, по моему мнению, и был самый впечатляющий результат Конференции в Тусоне 1994 года. Любая научная гипотеза может иметь как научный эффект, продвигая познание, так и социальный эффект, так как сам процесс познания не происходит вне рамок общества. Не всем (и даже не большинству) гипотезам и научным идеям суждено иметь отклик в социальной среде. Но такое иногда случается. Можно вспомнить расчеты Мальтуса, размышления Маркса или утверждения Ницше. Вот такой же социальный эффект, как мне представляется, правда, кажется, только в научной среде, имела и концепция Дэвида Чалмерса. При этом научный эффект, по моему мнению, не несет в себе ничего особенно полезного. Допустим, разделили мы «проблему сознания» на две раздельные проблемы: «трудную» и «легкую». И что это дает в плане познания самого феномена? После объявления данного «развода» прошло тридцать лет. Каковы успехи на ниве философии? Практически никаких. Не дано ни одного ответа на стоящие перед философией сознания вопросов. Что такое «сознание»? Почему оно возникает? Каким образом это происходит? Где и когда сознание возникает сиюминутно, онтогенетически и филогенетически? И прочее, прочее, прочее. Нет даже ответа на вопрос: а какими методами изучать сознание от «первого лица»? Описательными, заслушивая самого себя? Но на это есть психология. При чем тут философы? Короче, одни лишь вопросы без ответов. А гипотезы как множились, так и продолжают множиться. И «выступление» Дэвида Чалмерса в этом процессе ничего особо в научном плане не изменило. А вот социальный эффект дал вполне достойный результат. Философы встрепенулись. Оказывается, они еще не списаны в запас, не отправлены на пенсию из-за неимения у них свежих идей. Нет, они опять востребованы. Ведь без их «категориального» аппарата невозможно решить «трудную проблему сознания». И заметьте, за эти годы ссылки на Чалмерса и эту самую пресловутую «трудную проблему сознания» стали некоей догмой, подобно обязательности указания в научной работе советского периода на «идеи» Маркса и Ленина. Но это все «лирика». А что же совершено философами в познавательном плане за эти десятилетия? Приведу цитату из лекции еще одного профессора, известного российского специалиста по философии сознания Васильева Вадима Валерьевича: «… прогресс есть, исследователи двигаются по лабиринту изучения сознания. Если бы движение не было начато, а потом возобновлено … то не было бы никакой надежды на то, что из лабиринта будет найден выход. Надежда есть - человек будет двигаться к выходу и в итоге выйдет из лабиринта.» Очень вдохновляет такой оптимизм серьезного мыслителя, особенно это самое «начато … возобновлено … надежда есть». Однако, тезис о том, что мы, то есть мыслители и ученые, так до сих пор не знаем даже того, как следует приступать к решению «трудной проблемы сознания», ставит вопросы, говоря метафорами Васильева В. В.: а в лабиринте ли мы? И если все же именно в лабиринте, то в том ли, который нам нужен? Однако вернемся к самому Дэвиду Чалмерсу. В чем же суть этой нашумевшей «трудной проблемы сознания»? Начну с того, что перескажу размышления данного автора так, как я его сам понял. Его первичный тезис выглядит так: «Сознательный опыт есть часть природного мира, и, подобно другим естественным феноменам, он требует объяснения.» Здесь и в дальнейшем Дэвид Чалмерс пользуется понятием «опыт» не в его обыденном значении: не просто совокупность знаний, навыков и умений, приобретенных живым существом в процессе своей жизнедеятельности и «закрепленных» в его памяти, а в более широком, «философском» смысле: вся совокупность восприятий, чувств, образов, идей и т.д., возникающих в мозгу и не обязательно становящихся потом знаниями, навыками и умениями. То есть это то, что я бы обозначил как психические явления. Соответственно, «сознательный опыт» - это психические явления, имеющие свойство сознательности. И задачей, стоящей перед любым мыслителем, является объяснение, а перед этим понимание самим, данных фенонменов (вне зависимости природные они или сверхъестественные). «Здесь можно говорить по меньшей мере о двух главных вещах, которые надо объяснить. Первой и наиболее важной из них является само существование сознания. Почему существует сознательный опыт? Вторая вещь, нуждающаяся в объяснении, — это специфический характер сознательного опыта. Если допустить существование сознательного опыта, то почему конкретные переживания устроены именно так?» Остановлюсь немного на этом. Во-первых, по моему мнению, начать все же следовало не с вопроса: «почему?», а с вопроса: «ЧТО такое сознательный опыт или сознание?». Обратите внимание на то, что Чалмерс в данных утверждениях отождествляет феномены «сознание» и «сознательный опыт», то есть в данном контексте «сознание» понимается им не как разновидность психических явлений, наряду с памятью, вниманием и т.д., а как обобщенное понятие в значении «психические явления», то есть и процессы, и состояния, и свойства, и отношения. Что, как мне кажется, слишком уж «расширяет» значение термина «сознание». Во-вторых, сам вопрос: «почему существует сознательный опыт?» неоднозначен. Тут кроется как минимум два вопроса: каковы причины сиюминутного существования данного явления (почему возник и не исчезает в данный момент) и каковы причины того, что феномен «сознания» вообще появился, так сказать в филогенезе или арогенезе? Например, у молекул нет никакого сознания, а у человека есть (хотя для некоторых мыслителей – это не факт). Аналогично, скажем, ответ на вопрос: почему существует кровообращение (или мочевыделение, или психические явления), будем «двояким». Первый, потому что возникают процессы сжатия-расслабления предсердий и желудочков сердца и пока эти процессы совершаются, то и кровообращение существует (потому что возникают и продолжаются некоторое время процессы «клубеньковой фильтрации», осуществляемые клетками почек; потому что возникают и длительное время продолжаются процессы взаимодействия частей мозга). Второй ответ, потому что те живые существа, которые имели более сложную систему кровообращения (мочевыделения, сознательных процессов), успешнее размножались. Однако не для того Дэвид Чалмерс задает свои вопросы, чтобы получить «тривиальные» физиологические или эволюционные ответы. Ему нужно описание не «мозговых» процессов, а неких сознательных «переживаний» от «первого лица». А поэтому, в-третьих, встает вопрос: почему (по какой причине) возникает это самое «переживание» и длится некоторое время? Почему нельзя обойтись без этих самых «переживаний»? Или, как он образно выражается, почему нельзя находиться в «темноте», а нужен «свет»? Соответственно, по мнению автора цитаты, требуется ответить не только на вопрос: «почему существует сознательный опыт?», но объяснить еще и «специфический характер» этого сознательного опыта. Почему такой опыт существует именно в таком виде, а не в другом? Или, используя выше применённую аналогию, почему кровообращение таково, а не иное? Почему мочевыделение происходит таким образом, а не другим? И для того, чтобы ответить на заданные вопросы, Дэвид Чалмерс пытается хоть как-то определить: к какому роду явлений относится феномен «сознательный опыт» или, говоря, по-моему, «сознательные психические явления»? Напомню, что определение понятия, как сведение неизвестного феномена к известному, требует описание включенности вида в род. Например, кровообращение и мочевыделение — это процессы. То есть понятие «кровообращение», как вид, входит в состав другого понятия - «процесс», как в род, наряду с иным видом – «мочевыделением». Аналогично и у Чалмерса: «Ментальное не сводится к сознательному опыту.» То есть «сознательный опыт» есть разновидность «ментального». Если же это «перевести» на термины, в которых я мыслю, то «сознательные психические явления» (сознательный опыт) - это вид «психических явлений» (ментальный опыт), которые отличаются от иных «психических явлений» (видов ментального опыта) свойством «сознательности». Почему я «перевожу» с языка Чалмерса на свой язык? Для того, чтобы понять, о чем у автора идет речь. Важно понимать именно то, что обозначают слова, что «стоит» за теми или иными терминами, то есть вычленить значение понятия, увидеть за ним его денотат, то сущее, тот объект, то нечто, которое и обозначается данным словом (понятием, термином). Без этого выявления референта (в широком смысле этого слова) того или иного термина понять какую-либо мысль будет просто невозможно. Поэтому я и пытаюсь уловить какое же значение придает Чалмерс своим понятиям, например термину «ментальное». Это понятие обозначает некое свойство и, соответственно, должно быть присуще какому-либо объекту. Поэтому возникает вопрос: свойством ЧЕГО является «ментальное», которое, по мнению Чалмерса, не сводится к сознательному опыту? Я предположу, что тут имеется в виду ментальный опыт. Поэтому данную цитату я прочитываю как «ментальны опыт не сводится к сознательному опыту». Или в моей интерпретации: психические явления не сводятся к сознательным психическим явлениям. Для лучшего понимания автора я и «перевел» значения понятий с языка автора на свой язык: «опыт» - «явления» и «ментальный» - «психический». В данном месте я открою для читателей тайну. Философы тем и отличаются от других людей, что в свои слова они часто вкладывают очень неоднозначный смысл. Вот написал Чалмерс термин «ментальное», как бы, намекая, что избранным, то есть «тем, кто в теме», и так всё понятно. Другие же пусть «учат матчасть». А потом он «легким движением руки» может менять значения данного понятия по мере необходимости. Захочет «ментальным» будет опыт, захочет – состояние, а потом передумает и ментальным станет процесс. И этот фокус встречается у философов сплошь и рядом. С этим мы еще встретимся далее. А пока запомним, что «ментальный опыт не сводится к сознательному опыту». «В основе всего этого лежат два совершенно разных понятия ментального.» То есть в понятие «ментального опыта» входят две их разновидности. Не очень понятно, что значит «совершенно разные». Ведь если эти оба феномена (как денотаты данных понятий) являются ментальными, да еще и опытами, то они именно в этом и сходны. А значит «совершенно разными» быть не могут. Но это мелочи. Присмотримся к тому, что же из себя представляют две разновидности ментального опыта. «Первое — феноменальное понятие ментального. Это понятие ментального, понятого в качестве сознательного опыта, и ментального состояния как осознанно переживаемого ментального состояния.» Не придираясь в очередной раз к тому, что важно не само понятие, а то, что «стоит» за этим понятием, то есть денотат, его значение, можно констатировать: Чалмерс указывает нам, что первой разновидностью ментального опыта является «феноменальное понятие ментального», которое представляет из себя «ментальное состояние осознанного переживания ментального состояния». Вот обратите внимание: «ментальный опыт» теперь у Чалмерса превращается в «ментальное состояние». То есть «опыт», как некое общее, в данной цитате «обернулось» «состоянием», то есть частным случаем опыта. Соответственно, фразу предыдущей цитаты нужно было понимать не как «ментальный опыт не сводится к сознательному опыту», а как «ментальное состояние не сводится к сознательному опыту». И у любого логика (а философ – это прежде всего логик) тут же должны возникнуть претензии в связи с пренебрежениями закона тождества. Но я лишь переведу Чалмеровское рассуждение на свой язык. «Первой разновидностью психических явлений является феноменальное психическое явлений, как вид сознательного психического явления, представляющее из себя психическое состояние, которое является осознанным переживанием своего психического состояния». Следовательно, имеются психические явления, которые делятся на сознательные психические явления и несознательные психические явления. В свою очередь сознательные психические явления подразделяются на сознательные психические состояния и прочие сознательные психические явления. Вот это вот сознательное психическое состояние и называется «феноменологическое сотояние», которое представляет из себя длительное поддержание процессов сознательных переживаний субъектом своего психического состояния. Соответственно встает вопрос о критериях данного «деления» психических феноменов на разновидности. Или другими словами: по каким признакам Чалмерс выделяет этот самый феноменальный (то ли опыт, то ли состояние)? Для ответа необходимо взглянуть на второй вид «ментального» - «нефеноменальный опыт или состояние». «Второе — психологическое понятие ментального. Это понятие ментального как каузальной, или объяснительной, основы поведения.» Сразу замечу, что сам выбор термина для обозначения «нефеноменального опыта или состояния» уже намекает на критерий различения феноменов. «Психологический» — это нечто исследуемое наукой психологией. Если у меня понятие «психический» происходит от корня «психика», то есть того, что присуще самому человеку, его мозгу, то у Чалмерса «психологический» является производным от «психо» и «логус», то есть от процесса изучения психики и, следовательно, объяснения другими. Причем Чалмерс и казуальность, то есть причинность, понимает как объяснительную, то есть очень уж узко. «Некое состояние является ментальным в этом смысле, если оно играет надлежащую каузальную роль в продуцировании поведения или, по крайней мере, играет надлежащую роль в объяснении поведения.» При этом обратите внимание на то, что объяснение поведения необходимы «третьим лицам», так как никак иначе «ментальный опыт-состояние» им не дан, в отличии от «переживания» «первого лица». То есть опять же упор сделан на изучение, на психологию. «Согласно психологическому понятию, вопрос о том, наделено ли ментальное состояние качеством сознания, не имеет большого значения.» Здесь Чалмерс заявляет о том, что психология (или иное познание от «третьего лица») изучает любые «ментальные состояния», или «психические явления», без особого выделения их сознательности или несознательности. А вот «феноменальный опыт-состояние», или «сознательное психическое состояние», являясь таким ментальным опытом-состоянием, как переживание самого этого ментального опыта-состояния исключительно «первого лица», обязано быть сознательным. «В соответствии с феноменальным понятием ментальное характеризуется тем, как оно чувствуется; в соответствии с психологическим понятием ментальное характеризуется тем, что оно делает.» Короче говоря, критерием различения так называемого «феноменального опыта-состояния» и «психологического опыта-состояния», с точки зрения Дэвида Чалмерса, является рассмотрение или описание «ментального опыта-состояния» либо от «первого лица», либо от «третьего лица». Если «ментальный опыт-состояние» «переживает» тот, кому данный опыт-состояние и присуще, то это «феноменальный опыт-состояние». Если тот же самый «ментальный опыт-состояние» изучает кто-то иной, «третье лицо», то оно этот опыт-состояние не «переживает», а исследует, как «психологический опыт-состояние». Соответственно, «сознание», как некий существующий реально феномен, дан только «первому лицу», как «феноменальный опыт-состояние», как собственное «переживание» своего «ментального опыта-состояния», но не дан «третьему лицу». Отсюда и все эти «проблемы сознания». «Следствием разделения свойств на феноменальные и психологические оказывается разделение проблемы соотношения ментального и телесного на две части: трудную часть и легкую часть.» Или, иначе выражаясь, «психологический опыт-состояние», изучаемое «третьими лицами», не может дать ответ на отношение «сознание-тело (мозг)» потому, что «сознание», как «феноменологический опыт-состояние» не дан этим «третьим лицам». А если чего-то нет, то, как можно найти его отношение к тому, что есть? Вот вам и «легкая проблема сознания», которая в данном случае оказывается вообще не проблемой сознания, ибо «третьи лица» просто не могут изучать сознание, которое дано только «первым лицам». В то же время «первое лицо», которому «сознание» дано как собственное «переживание» своего «ментального опыта-состояния», свой мозг (тело) «рассматривает» и «описывает» уже не как «переживание», не как «феноменологический опыт-состояние», а как «психологический опыт-состояние», как нечто изучаемое от «третьего лица». И в этом случае также невозможно выявить отношение сознания, как «феноменологического опыта-состояния», и мозга, как «психологического опыта-состояния». Это уже «трудная проблема сознания». Тут необходимо уточнить, что саму эту проблему, как «проблему сознание-мозг», иногда именуют «проблемой сознания-тело», «проблемой сознания и физического» или «проблемой сознания и физиологического» и т.д. И даже «ментальное-физическое». Причем все эти выражения философы используют как синонимы. Но это в корне не верно. Это ошибочная точка зрения, о которой я, возможно, выскажусь позже, если не поленюсь. А сейчас же, резюмируя, подведу итог всех предыдущих рассмотрений взглядов Дэвида Чалмерса в виде некоего алгоритма его размышлений. 1. Сознание, как некий феномен, существует. 2. Сознание – это сознательный опыт. 3. Сознательный опыт – это разновидность ментального опыта. 4. Сознательное состояние – это разновидность ментального состояния. (Тут у Чалмерса возникает такой неожиданный переход от опыта к состоянию). 5. Сознательное состояние – это и есть феноменальное то ли опыт, то ли состояние. 6. Другой разновидностью метального опыта или состояния является психологический опыт или состояние. 7. Сознание, как сознательный опыт или сознательное состояние, является феноменальным состоянием, представляющим из себя «переживание» этого состояния тем, кто в этом состоянии и находится, то есть «первым лицом». 8. «Третье лицо», то есть тот, кто не «переживает» рассматриваемое сознательное состояние мозга, а «наблюдает» со стороны, может находиться только в «психологическом состоянии» и не обладает «феноменологическим состоянием». Тут важно уточнить, что данные состояния у «третьего лица» присутствуют только по отношению к «первому лицу», но не по отношению к себе. 9. Отношение сознание и мозга есть отношением между состоянием мозга и самим мозгом. Но так как Чалмерс «выделил» два состояния: феноменальное состояние и психологическое состояние мозга, то между ними возникают два вида отношений: - отношение между феноменальным состоянием и мозгом; - отношение между психологическим состоянием и мозгом. 10. Отношение между состоянием мозга и самим мозгом имеет такую специфичность, когда феноменальное состояние самому мозгу дано непосредственно, наблюдается им от «первого лица», то сам мозг дан самому себе косвенно, наблюдается от «третьего лица». (Синонимы понятию «наблюдать»: в моем тексте – «опознавать», в тексте Чалмерса – «быть осведомленным»). То есть имеется две ситуации: первая, когда мозг наблюдает (опознает, является осведомленным) за своим феноменальным состоянием, но при этом не может наблюдать за самим собой, как за реальным (по Чалмерсу физическим) объектом, то есть в его психологическом состоянии. Вторая ситуация, когда мозг наблюдает за самим собой, как мозгом, как реальным (физическим) объектом, например, рассматривая картину активности зон своего мозга на экране монитора томографа или разглядывая рентгеновские снимки, то есть, когда он наблюдает за своим психологическим состоянием, но не может наблюдать за своим феноменальным состоянием. В первой ситуации может быть «описано» (понято и объяснено) только феноменальное состояние мозга, а во второй – только его психологическое состояние. И вместе им не сойтись, то есть невозможно описать (понять, объяснить) феноменальное сознание в терминах психологического сознания, и наоборот. Вот это и есть «трудная» и «легкая» проблема сознания. Психологическое сознание, по мнению Чалмерса, сегодняшняя наука может понять и объяснить (описать), а феноменальное сознание – не может, так как нет у сегодняшней науки к этому инструментария.

Мунир: И все дальнейшие утверждения и вопросы проистекают уже из этих выводов. Так «науки о физических системах» могут «просто рассказать об организации физической системы, которая позволяет ей надлежащим образом реагировать на стимулы, идущие из окружающей среды, и продуцировать надлежащее поведение». То есть могут описать только несознательные психические процессы, инициирующие неосознанное автоматическое, рефлекторное поведение животных и людей. (Напомню, что я излагаю не свои взгляды, а лишь понимание Чалмерсовских рассуждений.) Однако «труднейшая часть проблемы соотношения ментального и телесного состоит в следующем вопросе: каким образом физическая система могла бы порождать сознательный опыт?» (Опять «физическая система», вновь «порождает». Система атомов не может породить ничего, кроме другой системы атомов. Даже молекулу система атомов не порождает, а образует, входя в ее состав. А сознание вообще нельзя породить, так как сознание это состояние, а сознательность – это свойство. Но это я отвлекся от канвы Чалмеровских умозаключений.) Или другое его утверждение: «мы уже достаточно хорошо представляем, каким образом физическая система может обладать психологическими свойствами: психологическая проблема соотношения ментального и телесного была разрешена.» Прекрасно! Мозг, как система обладает психическими свойствами. Теперь осталось только различить сознательные свойство и несознательные. Но к этой «бочке меда» обнаруживается «ложка дегтя»: «Остается вопрос, почему и как эти психологические свойства сопровождаются феноменальными свойствами: почему, к примеру, все эти стимулы и реакции, связанные с болью, сопровождаются переживанием боли?» Ответ вроде бы прост: потому что это свойства одних и тех же процессов. Но: «Имеющиеся у нас физические объяснения не выводят нас за пределы психологического ментального». Что тут можно сказать? Только то, что я уже говорил. Удивительная небрежность в использовании понятий и терминов. Что такое «физическое объяснение»? На каком уровне «физического»? На кварково-глюонном, на уровне элементарных частиц, на атомарном, молекулярном, клеточном? Для анализа возьму еще более яркий пример: «Каким образом физическая система могла бы порождать сознательный опыт?» Смысл данного вопроса заключается в том, что имеется нечто, некий объект, в данном случае – это «физическая система»», которая осуществляет некий процесс – «порождает», в результате которого возникает другое нечто – «сознательный опыт». И нужно указать способ или метод, которым первое нечто и осуществило данный процесс. Но чтобы это сделать требуется знать: какие значения имеют данные конкретные нечто и сам процесс? А для того, чтобы определить значение термина нужно указать на его денотат, то есть на те конкретные объекты, которые мы обнаруживаем при «наблюдении» за реальностью. Так, каковы же денотаты понятий «физическая система» и «сознательный опыт»? Термин «система» предполагает, что мы рассматриваем объект не как единое и целостное, а как совокупность его элементов. Например, человека при таком ракурсе рассмотрения можно представить не единым и целостным организмом (и тем более не личностью, индивидом и т.п.), а «клеточной системой» или «системой органов и тканей». В данной цитате Чалмерс под «системой», скорее всего, имел в виду либо мозг, либо нервную систему, либо весь организм, то есть тело человека. Уже здесь у читателя возникает гадание: либо-либо. Любой анатом и физиолог вам скажет, что мозг и тело – это различные объекты реальности. У них различные свойства, в них происходят разные процессы, их состояния отличны. Соответственно, использовать понятия «система», подразумевая одновременно и «мозг», и «нервную систему» и «тело» нельзя. Нужно выбрать что-то одно. Но Чалмерс не уточняет свой выбор, заставляя нас гадать, что же имел в виду автор под термином «система». Еще хуже дело обстоит с понятием «физический». Денотатом данного термина должны быть элементы либо организма (тела), либо нервной системы, либо мозга, как той или иной системы. Но такими элементами могут быть и клетки, и молекулы, и атомы, и элементарные частицы, и кварки с глюонами, и какие-нибудь «струны», «виртуальные частицы вакуума» и т. д. Какой из этого разнообразия разноуровневых «физических» объектов имеет в виду Чалмерс? Что из себя представляет «физическая система»? «Кварко-глюонную нервную систему» или «протонно-электронный мозг»? А может «атомарное тело»? Мне кажется, это не совсем вежливо заставлять своих читателей додумывать: что же имел в виду автор? Но раз уж сам автор не уточняет свои термины, то придется мне предположить, что под «физической системой» Чалмерс понимает «нейронно-глиальный мозг», то есть функциональный орган в организме человека, выполняющий роль управления поведением тела, который рассматривается им как система, состоящая из нейронов, как элементов данной системы. И он все это время пытается проанализировать именно проблему «сознание-мозг», а не проблемы «сознание-система кварков и глюонов» или «сознание-система молекул». (Хотя надо сказать, что и подобные отношения рассматривались некоторыми физиками). И мне кажется, что такая неоднозначность понятий - это не просто ошибка, это попытка автором таким образом, используя слишком общие, «размытые» термины, в частности понятие «физический», априори, до начала анализа, бездоказательно, незаметно, неявно противопоставляя эти феномены, постулировать то, что сознание не является физическим явлением. Изначально данное утверждение не вызывает отрицания, так как, вроде бы, очевидно, что сознание отсутствует на доклеточном уровне бытия, то есть ни молекулы, ни атомы, ни кварки не имеют сознания. Но далее, «перевернув» понятие «физический», придав ему смысл «естественный», «материальный», а не просто доклеточный, Чалмерс уже утверждает, что сознание – сверхъестественно, то есть вообще обособлено, существует отдельно от каких-либо уровней материи. Вот вам и панпсихизм с дуализмом. Ловкость рук и никакого мошенничества. Далее у нас на очереди понятие «сознательный опыт». Во-первых, термином «сознание» Чалмерс обозначает и «опыт», и «состояние», и «свойство». А иногда он даже понимает денотатом этого понятия вообще некий объект (при использовании термина «порождает»). Так что же такое «сознание» в понимании Чалмерса? А то, что ему требуется в каждый конкретный момент своих рассуждений. Нужно для подтверждения какого-либо тезиса, чтобы сознание представляло из себя разновидность опыта, пожалуйста, получите. Требуется, чтобы сознание предстало в облике состояния – никаких проблем. Необходимо отделить сознание от других объектов в качестве самостоятельной вещи, некоего продукта или чего-то подобного – милости просим, оно есть порожденное. Очень выгодно. Однако, законы логики, как я указывал, требуют, чтобы каждое понятие было однозначно. Каким образом можно выявить отношение сознания и, например, мозга, если само сознание понимается: то как «опыт», то как «состояние», то как «свойство»? А если еще сюда добавить то, что второй член соотношения предстает в виде некоего «физического»: то ли кварков, то ли элементарных частиц, то ли атомов, то ли молекул, то ли клеток, то ли частей организма (нервной системы или мозга), то вообще мысли разбегаются в разные стороны. Что мы вообще рассматриваем? Отношение сознательного опыта и мозга? Или связь сознательного свойства и комплекса молекул? А может сознательное состояние и совокупность кварков? Итак, первый мой вывод таков: неразрешимость «трудной проблемы сознания» связана с небрежностью постановки самой проблемы и наличием множества разных рассматриваемых загадок, которые свалены в «кучу» и принимаются за одну единственную. Неясности тут добавляет в первую очередь то, что нет четкого и однозначного определения самого понятия «сознания». Каково значение данного термина? Что представляет из себя его денотат? Или, другими словами, какое явление обозначается данным понятием? Возьмем для примера отношение между сознанием и мозгом. (Я взял мозг, как наиболее однозначно понимаемый «физический» объект). Мозг - это орган управления поведением тела, находящийся внутри этого тела, и состоящий из нейронов (остальные клетки мозга в данном контексте можно игнорировать). Любой может пойти в «анатомический театр» или к патологоанатому в гости, или присутствовать на хирургической операции на мозге, или посетить бойню и воочию лицезреть этот кусок органической материи. Тут неясностей с тем, что обозначает термин «мозг», быть не должно. А вот с сознанием совсем другое дело. Если под сознанием подразумевается нечто, подобное мозгу, то есть некий предмет, вещь, то отношение между ним и мозгом – это отношения двух реальных предметов, вещей этого мира. Например, мозг может порождать сознание, как мать порождает дитя. Или мозг производит сознание, как почки производят мочу. И далее такое сознание, как вещь, продукт и т.д., существует помимо и вне мозга, также как дитя не особо нуждается в своей матери для существования, а моча пахнет и собирается в лужи даже в отсутствии почек. Именно из таких «предметных» отношений и возникают всевозможные идеалистические и дуалистические концепции. Если же понятием «сознание» обозначить события, например процессы, изменения или состояния, то отношение такого сознания и мозга будут совсем иными. В данном случае «событийное» сознание протекает в мозге, и без своего носителя, то есть мозга, сознание не существует. Точно так же, как кровообращение не существует вне кровеносной системы. Если же «сознание» имеет своим денотатом свойство, то его отношение с мозгом имеет уже третий вид. Так как свойство есть отличительная особенность сущего, то сознание является тем, что отличает сознательный мозг от бессознательного. Тут отношение сознание и мозга является связью принадлежности: мозг обладает сознанием, а сознание присуще мозгу. При этом в данных примерах я рассматривал мозг, как отдельный, единый и целостный объект. А ведь его можно рассматривать и как орган тела, с вытекающими отсюда отношениями «сознание-тело». Это еще несколько вариантов проблем. Кроме того, мозг можно представить и в виде системы элементов. При этом под элементами можно понимать и нейроны, и молекулы, и атомы, и т.д. в бесконечность. А это добавляет нам еще и огромное множество вариантов отношений сознания и систем, состоящих из «домозговых» элементов. И все вышеперечисленные отношения философы «сваливают в одну кучу», объявляя одной «трудной проблемой сознания», рассматривая её: то как неопределенность отношений между сознательным состояние мозга и им самим, то пытаясь раскрыть тайную связь сознательного опыта и какой-то «физической системы», то рассуждая вообще о «казуальности ментального на физическом» (чтобы это ни значило). Разбираться во всем этом винегрете, разделяя проблемы и освещая каждую из них по отдельности, мне не хочется. Поэтому я вновь вернусь в своей интерпретации «трудной проблемы сознания», в которой необъясненной является отношение между сознанием, как особым состоянием мозга и физиологическими процессами, происходящими в данном мозге. Почему именно эту проблему я и считаю той самой «трудной», на которой настаивает Дэвид Чалмерс? Потому что именно различие свойств тех процессов, что происходят в мозгу и являются камнем преткновения. Нам, как «первым лицам», «мозговые» процессы даны как психические, или феноменальные в обозначении Чалмерса, а «третьим лицам» они даны как физиологические, или психологические – по Чалмерсу. То есть имеются сознательные процессы, которые «описываются» (даны, опознаются, понимаются, объясняются, наблюдаются) от «первого лица», и сознательные процессы, «описываемые» (данные, опознанные, понимаемые, объясняемые, наблюдаемые) от «третьего лица». «Когда кто-то нажимает среднюю клавишу «До» на фортепьяно, это дает начало сложной цепи событий. В воздухе возникают звуковые вибрации, и волна попадает в мое ухо. Эта волна обрабатывается, разбивается на частоты в моем ухе, и сигнал отправляется в слуховую кору. Здесь происходит дальнейшая обработка: выделение различных аспектов этого сигнала, категоризация и, в конечном счете, реакция. Все это в принципе несложно понять.» Это и есть описание от «третьего лица». «Но почему это должно сопровождаться опытом? И почему, в частности, это должно сопровождаться именно таким опытом, с характерным богатым тоном и тембром?» То есть одновременно происходит и процесс «описания» (данности, опознавания, понимания, объяснения, наблюдаемости) звука «До» от «первого лица», как его «переживание» звука, причем конкретного звука – «До». Так почему есть и одно, и второе? Возможно ли наличие одного без второго или иное второе при одном и том же первом? В частности, почему цепочка и циклы активации рецепторов слуха и нейронов мозга сопровождаются «переживанием» звука? И почему данные физиологические процессы, происходящие в мозге, совпадают с «переживанием» (наблюдением, опознанием, данностью) именно звука «До», а не, например, «красного цвета» или «гладкой поверхности»? (Мы говорим о норме, то есть о присущести всех этих явлений большинству людей. Всякие патологии и отклонения от нормы, типа синестезии – это исключения из правил.) «Это два центральных вопроса, на которые мы хотели бы получить ответ в теории сознания.» И для ответа на данные вопросы изначально следует выбрать один из вариантов утверждений: 1. Ни одного из этих явлений не существует. 2. Существует только один из них: либо физиологические процессы в мозге, либо «переживания» (наблюдения, опознание, данность) цвета как цвета, звука как звука, шероховатости как шероховатости, голода как голода, боли как боли, движения руки как движения руки, пучения живота как пучение живота, слабости как слабости и т.д., то есть того, что называют «режущим слух» носителю русского языка словом «квалиа». 3. Существуют оба феномена. Истинным является только третий ответ, так как каждому из нас эти явления даны, они наблюдаемы нами, опознаются как те же самые и т.д. Ставить под сомнение наличие физиологических процессов в мозге при том количестве накопившихся научных данных о них – это «ударяться» в абсолютный солипсизм. Невозможно утверждать о том, что человеку не даны хоть какие-то ощущения при наличии самого утверждающего. Ведь тогда и того, кто говорит о несуществовании ощущений тоже нет. И его утверждение, что ничего не существует, также отсутствует. Это констатация полного и тотального небытия, абсолютного Ничто. Но тогда вам нужно обращаться не к нам. Это к психиатрам. Они вас познакомят с Наполеоном из седьмой палаты. Аналогично, утверждение, что существует только один из этих феноменов, «спотыкается» о данность нам этих явлений. Каждый может наблюдать и физиологические процессы в мозге (хотя бы посредством приборов и оборудования) и данность ему «переживаний», тех самых «квалиа» (говоря лягушачьим языком). Даже утверждение о том, что одно из них лишь иллюзия, то есть не существует, якобы, реально, все же подразумевает существование указанных феноменов, пусть хоть и в виде некоей иллюзии. Итак, феномены описания (данности, опознавания, понимания, объяснения, наблюдаемости) «мозговых» процессов и от «первого», и от «третьего лица» существуют. Возникает вопрос: каким образом они существуют? Что для этого необходимо? Если мы определили указанные феномены, как описания (данности, опознавания, понимания, объяснения, наблюдаемости), то для их осуществления, для их существования, должны быть: - тот, кто (или что) описывает (кому даны, кто опознает, понимает, объясняет и наблюдает) эти явления; - то, что (или кто) описывается (что дано, опознается, понимается, объясняется и наблюдается), то есть те самые феномены; - как описываются (даны, опознаются, понимаются, объясняются и наблюдаются) эти явления. Соответственно, по всем этим «составляющим» данных описаний их и можно различить между собой, то есть выявить их свойства, особенности. Так, по тому объекту, кто описывает (кому даны, кто опознает, понимает, объясняет и наблюдает) данные феномены можно отличить (и я уже на подобное «разделение» указывал) как феномены, описываемые от «первого лица» и как феномены, описываемые от «третьего лица». По самому явлению, которое описывается (что дано, опознается, понимается, объясняется и наблюдается), их подразделяют на сознательные и несознательные. При этом сознательные феномены, описываемые от «первого лица» - это и есть Чалмеровские «феноменальные» явления, или в моих терминах, «осознанные психические события». А вот сознательные феномены, описываемые от «третьего лица», представляют из себя Чалмеровские «психологические» явления, или «осознанные физиологические явления». Вся хитрость заключается в том, что «неосознанных психических событий» (или «нефеноменальных» явлений) не может быть. От «первого лица» невозможно описать собственные неосознанные, бессознательные явления. А «неосознанные физиологические события» (или «нементальные» явления) вполне себе могут быть. Ведь от «третьего лица» можно описать не только сознательные явления, но и несознательные. То есть все психические феномены– осознанные, а физиологические могут быть как осознанными, так и неосознанными. Или, говоря языком Чалмерса, феноменальные состояния – сплошь сознательные, а психологические – либо сознательные, либо несознательные. Соответственно, нейрофизиологи, биохимики, молекулярные биологи и прочие ученые, изучающие мозги животных и людей, все они описывают именно физиологические (психологические) явления, только каждые на своем уровне, со своего ракурса. Делают это от «третьего лица». А психологи, тоже как «третьи лица», фиксируют психические явления «описанные» от «первого лица», то есть того, кто и «переживает» эти самые квалиа. Но как только они пытаются описать данные феномены без обращения к самому изучаемому субъекту, не прибегая к «описанию» от «первого лица», то в этом случае они анализируют уже не психические, а физиологические события (не феноменальные, а психологические явления). Соответственно, и сами методы описания (данности, опознавания, понимания, объяснения, наблюдаемости) всех этих явлений различны. Описания сознательных психических феноменов (феноменальных явлений) от «первого лица» является данностью, опознаванием, пониманием, наблюдаемостью своих «переживаний» квалиа, которые другие лица могут опознавать и отождествлять их лишь по аналогии со своими данностями, опознаваниями, пониманиями, наблюдаемостями, по сравнению с описаниями и объяснениями «первого лица». А вот описание физиологических процессов в мозге (психологических явлений) от «третьего лица» будет научным, то есть «встроится» в общую картину познания, заняв там соответствующее место в упорядоченной системе знаний. Вот это и есть тот самый пресловутый «разрыв в объяснении». Итак, что мы имеем? Сознательные ментальные феномены, или осознанные «мозговые» события, сходны в том, что они происходят в одном и том же объекте – мозге, но различаются тем, что «описываются» (даны, опознаются, понимаются, объясняются и наблюдаются) разными субъектами и различными методами. Поэтому и обозначают данные феномены двумя понятиями: феноменальные явления (психические события) и психологические явления (физиологические события). Но вопрос остается в том, эти феномены, будучи присущи одному и тому же объекту – мозгу (или другому их обладателю), являются двумя разными явлениями или они представляют из себя одно и тоже, только лишь описываемые (данные, опознаваемые, понимаемые и наблюдаемые) по-разному и различными субъектами? Говоря философским языком, они представляют из себя различные онтологические объекты или их отличия лишь гносеологические? Для лучшего понимания этого ключевого вопроса и с учетом того, что я уже определил сознательность как свойство процессов, приведу в качестве примера аналогию с процессами кровообращения и мочевыделения. Это два различных процесса, два разных онтологических объекта. Каждый протекает самостоятельно, соотносясь друг с другом только в рамках единого организма, и связь между ними лишь коррелирующая, то есть их взаимозависимость такова, что изменение одного явления может приводить (а может и не приводить) к изменению другого. Если же рассматривать их по отдельности, как один онтологический объект: либо процесс кровообращения, либо процесс мочевыделения, то каждый из них можно изучать как различные гносеологические объекты, то есть с разных сторон и иных ракурсов. С одной стороны, кровообращение (или мочевыделение) есть функциональный процесс снабжения (выведения) веществами и кислородом тканей организма, а с другой, это совокупность отдельных процессов: насыщение крови питательными веществами, создание потока крови, круговорот ее по сосудам и капиллярам, связывание кислорода гемом эритроцита, его удержание и высвобождение в нужной точке организма и т.д. И в данных ракурсах – это разные процессы, с различными свойствами и закономерностями. Как функция организма, процесс кровообращения (или мочевыделения) - это процесс, взятый в его внешнем проявлении, изучаемый как некая «псевдовещь», то есть в его взаимодействии с другими органами организма, как некий отдельный предмет самостоятельно функционирующий в теле (но только лишь в теле, и потому – она «псевдовещь», а не вещь, автономно существующая в реальности). В то же время этот же онтологический объект: кровообращение (или мочевыделение) - это совокупность процессов, упорядоченное их множество, которое можно рассматривать и как бы «изнутри», изучая взаимодействие отдельных элементов данной системы. Например, каким образом сердце создает поток крови, как эта кровь протекает по сосудам и «протискивается по капиллярам, как происходит обмен веществами и газами между кровью и тканями организма и т.д. и т.п. Зная все это, можно задать вопрос: а что там с сознанием? Сознательными процессы, то есть феноменальные (сознательные психические) и психологические (сознательные физиологические) явления – это самостоятельные феномены, связанные между собой только лишь коррелирующим отношением, на подобии отношения кровообращения и мочевыделения, либо же это одни и те же явления, рассматриваемые только с разных ракурсов: с одной стороны, как процессы «внешние», в их отношении с иными процессами в мозге или организме, а с другой, как процессы «внутренние», как совокупность упорядоченного взаимодействия некоторых частей мозга? В зависимости от выбора ответа на данный вопрос все философы и подразделяются на тех, кто считает феноменальные (сознательные психические) и психологические (сознательные физиологические) явления самостоятельными феноменами и тех, для кого указанные явления есть одно и тоже. В частности, Дэвид Чалмерс «видит» в феноменальном опыте и психологическом опыте «два совершенно разных понятия ментального.» И далее он пытается «связать» их через некие отношения типа супервентности, когерентности и т.д. Теория же тождества, например, наоборот, считает, что сознательные психические (феноменальные) и сознательные физиологические (психологические) процессы и состояния – это одно и тоже. А хитрость их различения заключается в таком явлении как эмерджентность. Аналогично тому, как химические свойства присущи атому при его взаимодействии с другими атомами, но в то же время этот самый химизм есть специфическое взаимодействие протонов и электронов внутри атома (или частей атома, состоящих из протонов, нейтронов и электронов). Или подобно тому, как каталитическая реакционность молекулы белка (или возможность «размножаться» молекулы ДНК) проявляется при взаимодействии данной молекулы с другими молекулами, но при этом данная способность есть особое взаимодействие атомов данной молекулы (или частей молекулы, состоящих их атомов), формирующее вторичную и третичную структуру самого белка. Или другой, пример - это процесс фагоцитоза, осуществляемый клеткой, когда имеет место и проявляется взаимодействии данной клетки с иными объектами. Однако, само это явление есть специфическое взаимодействие молекул клетки (или частей клетки, состоящих их молекул), если рассматривать данный процесс «изнутри». Еще один пример, следующего уровня бытия, - это полет птицы, которое представляет из себя взаимодействие тела птицы с воздухом атмосферы Земли. Но сам процесс «махания» крыльями, как тот же самый процесс полета, есть конкретное взаимодействие клеток организма птицы (или частей птицы (мышц, сухожилий, костей и т.д.), состоящих из клеток). И последний пример из социальной области, когда одно общество покоряет другое общество при их соприкосновении путем военных действий. Сами военные действия есть одновременно и отношение двух социумов и взаимодействие людей, членов каждого социума (или частей общества, состоящих из людей). Во всех этих примерах некое упорядоченное взаимодействие частей целого: либо элементарных частиц, либо атомов, либо молекул, либо клеток, либо живых существ, является одновременно и действием самого целого: либо атома, либо молекулы, либо клетки, либо живого существа, либо социума. И второе, то есть действие целого, появляется как некий «результат» первого, то есть упорядоченного взаимодействия частей этого целого. Такое «появление» нового действия целого, не имеющегося у его частей, и называется эмерджентность. Причем все эти примеры нас не удивляют и никакого разрыва в «объяснении» не вызывают. А ведь сознательность – это нечто аналогичное. Упорядоченное, специфическое взаимодействие элементов мозга – нейронов (точнее, частей мозга, состоящих из нейронов) в то же самое время есть и новое действие этого мозга - описание (данность, опознавание, понимание, объяснение, наблюдаемость), действие на уровне уже не его частей, а на своем надуровне. Это и есть эмерджентность, то есть появление нового события, происходящего с мозгом, которого не было на уровне его клеток (частей мозга, как совокупности клеток), события с новым свойством. Почему же в приведенных выше примерах никаких проблем с «пониманием» эмерджентности не возникает, а при рассмотрении мозга появляются всякие «проблемы» и «разрывы»? По причине «направленности» события самого на себя, в следствии, так называемой, «самореференции». Когда я описывал атомы, молекулы и т.д., я описывал посторонние мне и моему мозгу события. Наблюдаемое и описываемое мною находилось вне меня, как наблюдателя. А когда приходится наблюдать и описывать процессы в своем собственном мозге, мне приходится направлять внимание, наблюдать и описывать те процессы, которые сами и есть наблюдение и описание. То есть в этом случае требуется наблюдать наблюдение и описать описывание (дать данность, опознать опознавание, понять понимание, объяснить объяснение). А там, где есть «самонаправленность»и «самовключенность», там всегда возникают трудности. (Можно вспомнить всевозможные разновидности парадоксов Рассела). Если опять же взять в качестве аналогии процесс кровообращения, то можно заметить, что, выполняя функцию обмена веществами и газами между органами организма, этот обмен касается и самой системы кровообращения. Сердце «гонит» кровь не только в другие ткани тела, но и в свои ткани. И можно задать вопрос: почему сердце «качает» кровь в свои ткани, а вся система кровообращения снабжает саму себя? Почему нельзя без этого обойтись? Ответ прост: потому что иначе данная система не функционирует. Точно такой же ответ можно дать и на вопросы по поводу сознательных процессов. Почему они должны быть сознательными? Почему физиологические процессы происходят на «свету», а не в «темноте»? Потому что иначе эта система не «работает». Для того, чтобы поведение живого существа было неавтоматическим, нерефлекторным, оно должно быть осознанным, то есть иметь сознательную компоненту. А сознательность и есть процесс осознания, опознания, наблюдения, описания, данности и т.д. или, по Чалмерсу, осведомленности, своих собственных «мозговых» (ментальных) процессов. Если этого нет, то и поведение будет автоматическим, рефлекторным, проходить в «темноте», как, например, автоматическая езда на велосипеде без осознания того, что ты едешь. Казалось бы просто. Но сам Дэвид Чалмерс данное утверждение теории тождеств не приемлет и выставляет как аргумент против этого ответа вымышленную ситуацию с так называемым «философским зомби». Но я вновь прервусь на самом интересном месте, чтобы сохранить интригу. В следующей части я попробую разобрать несколько мысленных экспериментов, которые выдвинули исследователи сознания для того, чтобы высветить ту или иную проблему. Только бы не получилось, как в поговорке: «Ждали обозу, а дождались навозу». С искренними пожеланиями удачи, Галиев М.М. 10.12.2024

Мунир: С искренней радостью приветствую всех. Сегодня, наконец, выпал «настоящий» снег, а потому так и хочется воскликнуть, глядя на улицу: «Хороша, ты, о белая гладь!» И дальше, как у поэта. Но вместо этого приходится заниматься не природой, а потусторонними явлениями. Итак, Чалмерсовский «Аргумент 1: Логическая возможность зомби» «Посмотрим теперь на моего зомбийного двойника. Эта тварь является моей молекулярной копией и идентична мне во всех своих низкоуровневых свойствах, постулированных совершенной физикой, но она полностью лишена сознательного опыта. Он физически идентичен мне, и мы вполне можем допустить, что он находится в идентичном окружении. Он будет наверняка идентичен мне функционально: он будет обрабатывать аналогичную информацию, аналогичным образом реагировать на стимулы с соответствующими изменениями его внутренних конфигураций и неотличимым от моего итоговым поведением. Он будет идентичен мне и психологически — в смысле, указанном в главе 1. Он будет воспринимать деревья за окном, в функциональном смысле, и чувствовать вкус шоколада, в психологическом смысле. Всё это логически следует из того факта, что он физически идентичен мне, в силу функциональной анализируемости психологических понятий. Он будет даже обладать «сознанием» в очерченных ранее функциональных смыслах — он будет бодрствовать, сможет отчитаться о содержании своих внутренних состояний, сфокусировать внимание на разных местах и т. п. Но ни один из этих процессов не будет сопровождаться реальным сознательным опытом. Там не будет феноменального чувства. Нельзя ощутить, каково это — быть зомби.» Извините за длинную цитату. Обобщу данную мысль Чалмерса более короткими утверждениями. Мысленно можно представить два объекта: человека и зомби, которые: 1. Идентичны друг другу, как по строению, так и по процессам, идущим в организме каждого, а кроме того их поведения тождественны. То есть их нельзя отличить друг от друга. (Разве что эти объекты сравнения отличаются по тому пространственному положению, которое они занимают относительно друг друга. Поэтому правильнее говорить не идентичны, а сходны. Но данный нюанс ничего не может нам сказать о наличии или отсутствии у них сознания). 2. Но несмотря на такую идентичность, человек обладает сознанием (сознательным опытом, сознательным состоянием), а у зомби сознания нет, то есть он не может иметь сознательного опыта или не может находиться в сознательном состоянии. Таковы посылки. А какие выводы делает Чалмерс из данных посылок? Вот как он сам их формулирует: «1. В нашем мире существует сознательный опыт. 2. Имеется логически возможный мир, физически идентичный нашему, в котором отсутствуют позитивные факты о сознании из нашего мира. 3. Поэтому факты о сознании — дополнительные факты нашего мира, обособленные от физических фактов. 4. Значит, материализм ложен.» К данному умозаключению можно предъявить столько претензий, что я даже не знаю с чего начать. Начну, как обычно я это делаю, с того, что «придерусь» к значениям понятий. Так, словосочетание «в нашем мире» означает «в реальном мире», в том мире, который дан нам посредством ощущений. В отличии от этого мира «логически возможный мир» - это мир, «созданный» нашим воображением, который мы не ощущаем, а представляем. Причем не просто представляем, а моделируем, то есть конструируем некую модель из имеющихся у нас представлений, то есть того, что «записано» в нашей памяти. Соответственно, модель «человек» представляется нашим мозгом по тому образу, который мы ощущали ранее (или непосредственно ощущаем в данный момент) при взаимодействии с реальным миром. А вот модель «зомби» мозг конструирует из имеющихся в памяти образов и моделей, так как «человека без сознания», который при этом еще и не отличался бы своим поведением от «нормального» человека, мы явно в реальном мире не встретим. То есть этот «философский зомби» подобен моделям «русалка», «хоббит» и т.п., которые существуют лишь в нашем воображении. Это важно понимать: мозг человека не просто вспоминает, а именно конструирует модель «зомби». Следующий термин, за который «зацепился» мой глаз – понятие «физический». Что означает в данном умозаключении термин «физический»? Если итоговый вывод у Чалмерса таков, что «материализм ложен», то понятие «физический» должно быть синонимично понятию «материальный». Но ранее сам же автор писал, что «эта тварь является моей молекулярной копией и идентична мне во всех своих низкоуровневых свойствах…» То есть в этом последнем утверждении понятие «физический» у Чалмерса тождественно молекулярному уровню и обладает низкоуровневыми (ниже молекулярного) свойствами. В одном случае «физический» - материальный, а в другом – лишь молекулярный и ниже. То есть получается, что материальными являются лишь объекты уровней ниже клеточного, то есть молекулярного, атомарного, элементарных частиц и т.д.. Однако, разве уровни «выше» молекулярного, например, клетки, организмы и социумы, не материальны? Сам-то Чалмерс, как человек, надеюсь, вполне себе материален. Его можно погладить, полизать, ущипнуть и т.д. Следовательно, согласно первому утверждению сам Чалмерс, являясь материальным, также представляет из себя и «физическое» явление. Так в каком же значении автор использует понятие «физический»: в смысле «материальный», то есть любой уровень материи, или в значении молекулярном и более низком уровне, как бы, во всей совокупности «доклеточных» уровней? От выбора того или иного понимания данного термина многое зависит. Если человек и зомби не отличаются физически в смысле материальном – это одно, а если они не отличаются всего лишь набором молекул, атомов, протонов, нейтронов, электронов и т.д. – это совсем иное. Так, например, если мой человеческий организм подвергнуть обработке блендером или центрифугой (Чалмерса я пожалел, не стал его «дробить»), то есть «расщепить» мое тело на молекулы, то такая «каша» будет молекулярно идентична моему первоначальному телу. Однако, в такой молекулярной эмульсии не будет не только сознания, но вообще никаких физиологических процессов: ни кровообращения, ни дыхания, ни пищеварения, ни мочевыделения, ни, извините, калообразования. Более того, в этой «куче» молекул невозможно обнаружить и межклеточные взаимодействия: не только передачу импульса возбуждения между нейронами, но и «связывания» и высвобождения кислорода эритроцитами, выделение желчи клетками печени и т.д. Клеток-то нет, одни молекулы. Соответственно, недостаточно объектам быть молекулярно идентичными. Эти молекулы должны образовывать структуры – клетки. А клетки, в свою очередь, обязаны сформировать органы и системы. Но и этого недостаточно. Живой человек и его труп могут быть идентичны и молекулярно, и клеточно, и даже органами и системами тела. Но процессы, которые будут идти в данных объектах, будут разными. Важна еще и идентичность взаимодействий структур и частей организмов. Следовательно, правильнее было бы уйти от общих понятий, типа «физический» или «материальный», а принять термины того уровня бытия, на котором и происходят все эти процессы взаимодействия частей тела. То есть на уровне физиологии организма. А если быть еще точнее – на уровне физиологии мозга. Вряд ли кто усомнится в том, что печень и почки не имеют непосредственного отношения к сознанию. И в данном контексте «физические» будет значить «физиологические», а если еще конкретнее, то «мозговые» (лучшего термина я не придумал) явления. Еще одно хитрое словосочетание: «отсутствуют позитивные факты о сознании из нашего мира». Это просто означает, что в выдуманном нами мире моделей этот самый фантазийный зомби не имеет непосредственного наблюдения («переживания», опознания, данности, осведомленности) за своим сознательным состоянием (опытом). А вот в «нашем», то есть реальном мире, человек наблюдает («переживает», опознает, ему дано, осведомлен) свое сознательное состояние (опыт), причем от «первого лица», «от своего имени». То есть Чалмерс предлагает нам мысленно представить мир, в котором просто нет «первого лица». (В скобках добавлю, что наблюдать («переживать», опознавать, быть данным, осведомленным) именно сознание непосредственно нельзя, потому что сознание – это способность, а о наличии способности можно только делать вывод после сравнения разных состояний: сознательного и несознательного, а значит и о том: есть или нет способности к данным состояниям.) Каждый из нас может вспомнить (или представить), как он, идя домой с работы, был поглощен мыслями о работе или «переживал» непростой разговор с начальством, и вдруг обнаруживал, что проделал путь домой бессознательно, просто автоматически, шагая по привычному маршруту. Вот Чалмерс и предлагает представить, что все наши действия будут такими бессознательными. И такого человека, не обладающего сознанием, действующего в «темноте», совершающего поведение автоматически, он и называет вслед за Робертом Кирком «зомби». А ранее Кит Кемпбелл именовал такого субъекта «имитационный человек», то есть человек, но какой-то не реальный, имитационный. Итак, мы имеем две модели: «сознательный субъект» и «бессознательный субъект». А словосочетанием «отсутствуют позитивные факты о сознании из нашего мира» Чалмерс «замаскировывает» простую мысль, что каждый из нас может представить себе, сконструировать в своем мозгу модели: человека, наблюдающего («переживающего», опознающего, имеющего данность, осведомленного) собственные процессы и состояния, которые и называются сознательными, и человека, не имеющего этого. И если все физиологические, «мозговые» процессы и состояния этих двух людей идентичны, то есть мы не можем отличить этих людей друг от друга по этим процессам и состояниям, а также не может найти отличия их поведений, то, приняв эти сомнительные утверждения, мы можем перейти к третьему пункту: «3. Поэтому факты о сознании — дополнительные факты нашего мира, обособленные от физических фактов.» Смысл данного утверждения заключается в том, что непосредственное наблюдение («переживание», опознание, данность нам, осведомленность) человеком за своими сознательными процессами и состояниями, то есть «факты о сознании» – это не то же самое, что и наблюдение за физиологическими, «мозговыми» явлениями, то есть «физические факты». Или, другими словами, точки зрения «первого лица» и «третьего лица» - различны. А, говоря языком Чалмерса, феноменальные явления отличаются от психологических. Однако, для доказательства истинности данного суждения совершенно не обязательно выдумывать какого-то зомби. Это вполне может быть «понятно» каждому человеку и при изучении самого себя. Его наблюдение за собственными сознательными психическими (феноменальными ментальными) явлениями от «первого лица» отличаются от его же наблюдения за любыми психическими (ментальными) явлениями от «третьего лица». К примеру, я представил (вспомнил) образ Дэвида Чалмерса (по фотографии из Интернета). Я его непосредственно мысленно наблюдаю («переживаю», опознаю, он мне дан, я о нем осведомлен). Потом я смотрю на экран функционального томографа, где «показаны» активности зон моего мозга в момент, когда я представлял (вспоминал) этого философа. Мне ясно дано то, что эти наблюдения («переживания», опознания, данности, осведомленности) различаются между собой. От «первого лица» мой мозг не наблюдает несознательные психические (психологические ментальные) события, в данном случае активности зон моего мозга. А от «третьего лица» не может (возможно, что лишь пока) различить сознательные психические (феноменальные ментальные) явления от несознательных психических (психологических ментальных) явлений. Это очевидно. И зачем нужен в этой ситуации еще и некий сомнительный зомби, который, якобы, вообще не обладает сознательными психическими (феноменальными ментальными) явлениями, мне лично не понятно. И без всяких «философских зомби», «зимби» («зумби») и прочих «имитаций человека» сознательные психические (феноменальные ментальные) явления и физиологические, «мозговые» (психологические ментальные) явления являются «обособленными» и «дополнительными» друг к другу. Это же факт: оба феномена существуют в «нашем мире», то есть в реальности (даже если кто-то провозглашает это иллюзией). Ведь человеческое сознание – это реальность, в отличии от «вымышленности» несознательности зомби. Но из этого факта совершенно не следует, что: «4. Значит, материализм ложен.» Вывод о том, что «материализм ложен» - ложен, потому что «материальное» не ограничивается «физиологическим» и даже «физическим». Например, социальные явления не менее материальны, реальны, достоверны, истинны и т.д., чем молекулярные. И если социальные процессы отличаются от атомарных, молекулярных, клеточных и т.д., то это совсем не означает, что общественные феномены не материальные. Они лишь не «физические», в смысле «досоциальные». Аналогично и сознательные явления отличаются от несознательных, во-первых, тем, что несознательные феномены могут быть как «доорганизменными», «организменными» и «сверхорганизменными», то есть как на уровне клеток, молекул, атомов и т.д., так и на уровне частей организма, например, пищеварение, кровообращение, мочевыделение и т.д., а также на уровне общества, например, социум осваивает территорию или торгует либо воюет с другим социумом и т.п. То есть ни общества, ни клетки, ни молекулы, ни атомы и прочие не имеют такого свойства, как сознательность, и такой способности, как сознание. На данных уровнях все этого просто не может быть (примеры с «китайской нацией» и другие я разберу позже). Во-вторых, уже на уровне самих организмов, точнее, на подуровне частей мозга, несознательные явления тоже отличаются от сознательных, но уже не уровневостью, а наблюдением («переживанием», опознанием, данностью, осведомленностью) «мозговых» явлений либо «третьим лицом», либо «первым лицом». То, что сознание – не «физическое», то есть не имеется на «доорганизменном» уровне является верным, но причем тут «материальность». «Материя» не ограничивается «физикой». Но вернусь к рассуждениям Чалмерса о зомби. Перепишу их в уточненном мной виде: 1. Фактом, очевидной данностью является то, что Чалмерс непосредственно наблюдает («переживает», опознает, ему дано, он осведомлен) свое сознательное состояние (опыт). У него есть эта способность, то есть сознание. Причем эти наблюдения и прочее он делает от «первого лица» - сам себя. 2. От «третьего же лица», сам других, Чалмерс наблюдает («переживает», опознает, ему дано, он осведомлен) собственное поведение. 3. Сравнивая различные типы поведений, он делает вывод, что у него имеется осознанное поведение, когда такое поведение сопровождается этими своими наблюдениями («переживаниями», опознаниями, данностью, осведомленностью) своих состояний, и неосознанное поведение, когда оно не имеет указанных явлений. Например, когда Чалмерс выступает с лекциями перед студентами он совершает осознанное поведение, а когда едет домой, задумавшись о чем-то своем, то сама езда на велосипеде может быть автоматической, неосознанной. 4. Наблюдая за другими людьми (от «третьего лица») Чалмерс уподобляет их самому себе: они схожи в своем поведении, то есть у них также имеется осознанное поведение и неосознанное поведение. 5. Следовательно, у Чалмерса в мозгу формируется модель «человеков»: себя и других, которые могут совершать осознанные и неосознанные поведения. 6. Кроме этого, он наблюдает («переживает», опознает, ему дано, он осведомлен), что воздействие на его мозг (или на мозг других людей аналогичных ему) порождает искажения или даже прекращение сознательных явлений. 7. Следовательно, делает вывод Чалмерс, все эти явления, которые он наблюдает («переживает», опознает, ему дано, он осведомлен) от «первого лица» связаны с мозгом, который он же наблюдает («переживает», опознает, ему дано, он осведомлен) от «третьего лица». 8. Модель «человек», он сам и другие, дополняется знаниями не только о своем поведении, но и о том, что в мозге идут сознательные или несознательные «мозговые» процессы, а также тем, что мозг может находится в сознательном и бессознательном состоянии. 9. Основываясь на этих знаниях, то есть на памяти об образах реальности, Чалмерс может вспомнить (представить) себе модель человека с этими особенностями. 10. Но он может еще и сконструировать иную модель, например, модель «человека без ноги», или модель «получеловека-полубыка», то есть минонтавра, и тому подобное. 11. Соответственно, Чалмерс конструирует модель «зомби», который схож с моделью «человека», но мозг «этой твари» не имеет сознания, сознательного опыта, сознательного состояния, то есть сознательных явлений. Эта модель «зомби» идентична модели «человека» по всем физиологическим, «мозговым» явлениям в мозге, и они тождественны по поведению, но только модель «зомби» не имеет того, что обозначается как сознание, сознательное состояние, сознательный опыт. То есть этот зомби не наблюдает (не «переживает», не опознает, ему не дано, он не осведомлен) собственного сознательного состояния (опыта). 12. Чалмерс сравнивает две модели: модель себя, то есть индивида, имеющего сознание, сознательное состояние, сознательный опыт, и модель зомби, который всего этого не имеет. 13. Из данного сравнения (сопоставления) он и делает вывод: что модель «человека», и модель «зомби» отличаются только лишь наличием или отсутствием сознания, сознательного состояния, сознательного опыта. 14. А раз модель «человека» и модель «зомби» не отличаются ни физиологически («физически»), ни поведением, то сознание, сознательное состояние, сознательный опыт – это не физиологический или поведенческий феномен, а нечто иное. И это иное – нематериальное (или хотя бы не физическое). Вот такое вот умозаключение. Я приведу лишь четыре претензии из тех, которые возникают у меня, к данному размышлению: логическая уловка, онтологическая неопределенность, гносеологическое противоречие и практическая бесполезность.

Мунир: Итак, логическая уловка. Она заключается в том, что нам, читающим вышеприведенные утверждения, априори, изначально предлагают сделать выбор: сознание – это явление «физическое» (правильнее было бы – физиологическое, «мозговое»), или «нефизическое» (не физиологическое, не «мозговое»). Чтобы данная уловка была более понятной, приведу аналогию подобных рассуждений на примере одного из вариантов доказательства бытия Бога. (Кажется, приписываемое Фоме Аквинскому, разработанному Спинозой). Суть умозаключается в следующем: 1. В природе существует достоверно наблюдаемая «ступенчатость» совершенства различных объектов бытия или все сущие можно различать по степени их совершенства. 2. Такая «ступенчатость» предполагает наличие относительных степеней совершенства и её высшую ступень – абсолютное совершенство. 3. Бог по определению не может быть относительным совершенством. 4. Следовательно, Бог – абсолютное совершенство. 5. А так как абсолютное совершенство должно включать в себя и такое свойство как существование, иначе оно не абсолютно, то Бог - существует. Короче говоря, Бог существует потому, что он совершенен, так как совершенное не может не включать в себя существование. То есть нам изначально, аксиоматично, предлагают выбрать: Бог – совершенен или нет. Если мы выбираем первое, а как же иначе, ведь Бог не может быть несовершенен по определению, то существование Бога доказано. На самом деле нам предлагается изначально, до самого доказательства, выбрать одну из аксиом: существует или не существует. А когда мы выбираем существование Бога, под видом его совершенства, нам далее выдают псевдовывод о том, что существование Бога доказано. Но это не доказательство. Это вера. А точнее, просто логическая ошибка, называемая «circulus in probando», то есть «круг в доказательстве» или «круговое доказательство». Я бы назвал это «словесная спекуляция». Вот точно также и в рассуждениях Чалмерса. Нам изначально, до доказательства, аксиоматично предлагают принять некий постулат: представить себе, что имеется некий зомби, который «физически» не отличается от человека, но сознания не имеет. То есть зомби все же отличается от человека, но не «физически» (чтобы это не значило), а лишь отсутствием сознания. А когда мы с этим постулируемым утверждением, что такая ситуация может быть, соглашаемся, то есть делаем выбор на основе веры, без доказательств, то далее уж никаких проблем с объявлением того, что сознание является нефизическим, не возникает. Но именно данное утверждение о том, что сознание – «нефизическое», нам требовалось доказать, а не принимать до начала этого доказательства. Кратко, человек отличается от зомби наличием сознания, но не «физически». И если это так, то сознание – не «физическое». А если человек отличается от зомби наличием сознания, но не «химически», то сознание не «химическое». Но если человек отличается от зомби наличием сознания, но не «идеалистически», то сознание не «идеалистическое», то есть материальное или «физическое». Так можно что-угодно доказать. Например, представьте себе зомби, который идентичен человеку «физически», но у него нет кровообращения (пищеварения, мочевыделения). Если вы с этим согласны, то это значит, что кровообращение (пищеварение, мочевыделение) не «физическое», а иное. Возможно, духовное. Представьте себе бутерброд с маслом, который всегда падает маслом вниз А теперь представьте себе бутерброд, который всегда падает маслом вверх. Эти бутерброды «физически» идентичны. Следовательно, процесс падения бутерброда не «физический». Видимо, божественное провидение направляет падение бутерброда. Где-то я прочитал, что кошки не могут двигать нижней челюстью из стороны в сторону. Допустим, что это так. Тогда представьте себе кошку, которая может двигать челюстью из стороны в сторону. Эти кошки «физически» идентичны. Следовательно, движение кошкой челюстями – не «физическое». Шах и мат вам, материалисты! И таких примеров «доказательств» я могу «настрогать» десяток за минуту. Но может быть я все же просто что-то не так понял, может я выдумываю или преувеличиваю? Может у самого уважаемого Дэвида Чалмерса все не так однозначно спекулятивно. «Цитаты в студию!» «Эта тварь является моей молекулярной копией и идентична мне во всех своих низкоуровневых свойствах, постулированных совершенной физикой, но она полностью лишена сознательного опыта.» То есть автор однозначно и недвусмысленно предлагает вам, дорогой читатель, два варианта действий: первый, вы можете согласится с данным утверждением. И тогда не сможете опровергнуть «лозунг»: «материализм ложен». Либо же, второй вариант, вы приверженец теории тождества (или нескольких других) и несогласны с данным постулатом, но тогда вы будете обязаны обосновать свою точку зрения. Ведь мысленно такую ситуацию вы представить можете, но почему-то несогласны. А обосновать вам свою точку зрения будет сложно потому, что определения, то есть понимания, «знания», самого термина «сознание» отсутствует. Если у зомби нет «сознания» (сознательного состояния, сознательного опыта) или оно есть, то что, собственно, у него отсутствует или присутствует? Допустим, что у зомби нет того самого «переживания» (наблюдения, опознания, данности, осведомленности) своего сознательного состояния, которое есть «переживание» (наблюдение, опознание, данность, осведомленность) своего сознательного состояния, которое представляет из себя «переживание» (наблюдение, опознание, данность, осведомленность) своего сознательного состояния, которое есть … Это определение через себя самого. Закольцованная бесконечность. Так чего у этого злосчастного зомби нет (или есть)? Не знаете? Тогда поверьте Чалмерсу и соглашайтесь с его утверждением, что «зомби» идентичен человеку, но не имеет «сознания» (и не важно, что это). Красиво вас «развели». Либо принимаете утверждение Чалмерса «на веру», и тогда вы неизбежно приходите к дуализму, либо вы должны отыскать денотат, значение самого понятия «сознания», дать ему четкую, ясную и однозначную дефиницию. Что не просто. И тут я плавно перехожу к онтологической неопределенности. Без четкого, ясного и однозначного определения сознания, то есть без ответа на вопрос: что это такое? - все остальные размышления теряют всякий смысл. Напомню, что из себя представляет определение. Это встраивание неизвестного явления в систему известных явлений, имеющихся в нашей памяти. То есть это процессы: во-первых, нахождение такого известного обобщенного понятия, в которое «входит» рассматриваемое понятие как его вид и, во-вторых, дальнейшее уточнение специфических свойств данного явления, то есть его отличие от других видов. Например, человек – это обезьяна, прямоходящая, не имеющая волосяного покрова, с большим мозгом и т.д. Здесь для нас неважно содержание утверждения, то есть правильное ли я дал определение этому понятию. Главное – форма: человек входит в род обезьян, имея специфические свойства, отличающие его от остальных обезьян. Точно также должно выглядеть и определение понятия «сознание». Соответственно, Чалмерс определяет «сознание», или «сознательный опыт» (он их не различает, использует как синонимы), во-первых, как «опыт», то есть рассматриваемое явление является разновидностью обобщенного явления – опыта, во-вторых, как сознательный опыт, то есть оно представляет из себя особый вид опыта, а именно сознательный. Но тут вдруг оказывается, что между «опытом», как обобщенным понятием, и «сознательным опытом» есть еще промежуточный феномен – «ментальный опыт». Последнее словосочетание, по построению, тоже является разновидностью опыта. А значит есть еще и иной вид опыта - «нементальный опыт». Но про него нам Чалмерс ничего не сообщает. И приходится гадать: то ли опыт может быть только ментальным, и тогда термины «опыт» и «ментальный опыт» у него - синонимы, то ли ментальный опыт является разновидностью опыта, и тогда имеется еще и нементальный опыт, который, видимо, в ракурс рассмотрения автора просто не попал. А как соотносятся понятия «сознательный опыт» и «ментальный опыт»? Видимо, сознательный опыт является видом ментального опыта, наряду с несознательным опытом. Следовательно, правильнее обозначать сознание, как «сознательный ментальный опыт». То есть в результате этих моих «реконструкций» рассуждений Чалмерса (а я вынужден это делать, чтобы понять, что же автор имел в виду под тем или иным понятием) мы тут имеем: опыт, которой делится на ментальный опыт и нементальный опыт, а сам ментальный опыт «разбивается» на сознательный ментальный опыт и несознательный ментальный опыт. Однако, Чалмерс одновременно со всем вышеуказанным употребляет и понятие «сознательное состояние», которое уже вовсе не опыт, а состояние, то есть иной феномен. Каковы соотношения между опытом и состоянием? Является ли ментальные опыт и ментальное состояние видами какого-то иного опыта и состояния или же они представляют из себя разновидности других явления нам опять же не объясняется. Остается только гадать и додумывать. Но даже после всех этих уточнений понимание понятия «сознание» не становится яснее, так как теперь уже сами термины «опыт», «состояние», «ментальный» также требуют своего определения, то есть являются неизвестными (или по крайней мере, не вполне четкими и ясными) понятиями. Получается, что Чалмерс сводит неизвестное явление (сознание) к такому же неизвестному (опыту, состоянию). Следовательно, с первой частью дефиниции, то есть с отнесением понятия «сознание» к некоторому роду известных понятий, Чалмерс особо не заморачивается. Кому надо – тот поймет, а не поймет – это его проблемы. Что ж, спишу все это на мою безграмотность. Может со специфичностью лучше? Каким же образом «сознание», или «сознательное состояние» («сознательный опыт») отличается от «несознания», или «несознательного состояния» («несознательного опыта»)? Дэвид Чалмерс разделяет «ментальные состояния» на «феноменальные состояния» и «психологические состояния». Однако, это различение не по сущности самих этих явлений, не по тому, что они сами из себя представляют, а лишь по отношению к ним субъекта наблюдения: феноменальные состояния характерны «первым лицам», а психологические состояния – «третьим лицам». Но что такое феноменальное и психологическое состояние? Что они сами из себя представляют без их отношения к чему-либо? Это подобно тому, как сравнивать «левую тапочку» и «правую тапочку», то есть сопоставлять их относительно нас, но при этом не объяснять, что такое «тапочка»? Феноменальное явление (и опыт, и состояние, и прочее) «переживается» (наблюдается, описывается, дано, опознается, осведомлено о нем) «первым лицом». Это приятно и повышает самоуважение. Но что из себя представляет само это явление? Психологическое явление ведь тоже «переживается» (наблюдается, описывается, дано, опознается, осведомлено о нем), но только уже «третьим лицом». А что из себя представляет данное явление? Это два различных явления или одно и то же? Кроме того, возникает и такой вопрос: а какое отношение к этим «феноменальным» и «психологическим» явлениям имеет «сознание», или «сознательное состояние» («сознательный опыт»)? Их соотношения можно понять двояким способом. Во-первых, так, что «феноменальное состояние (опыт)» и «психологическое состояние (опыт)» - это разновидности «сознательного ментального состояния (опыта)». Но это противоречит тому, что «третьи лица» «переживают» (наблюдают, описывают, им дано, опознают, осведомлены) не только «сознательные ментальные состояния (опыт)», но вообще любые «ментальные состояния (опыт)». Во-вторых, если же указанное ранее деление «ментального состояния (опыта)» понимать так, что «феноменальное состояние (опыт)» - это «сознательное ментальное состояние (опыт)», а «психологическое состояние (опыт)» - это «несознательное ментальное состояние (опыт)», то и это неверно. Ведь «третьи лица» «переживают» (наблюдают, описывают, им дано, опознают, осведомлены) и «сознательные ментальные состояние (опыт)». Не знаю сумел ли я вас запутать, но сам вполне умудрился это сделать. Короче, для того чтобы понять, о чем, собственно, идет у Чадмерса речь в его рассуждениях необходимо постоянно додумывать за ним, раз за разом гадать, что имел в виду автор. При этом сущностного определения понятия «сознание» он нам так и не дает. Мы (по крайней мере, я) не узнали, что за реальность «кроется» за этим термином, каково же значение данного слова? То, что рассматриваемый феномен имеет связи (соотносится) с «первым лицом» и «третьим лицом» ничего не говорит нам о том, что же такое само «сознание», или хотя бы «сознательное состояние»? Вдобавок по всему этому туману, есть и еще и то, что такое явление, как состояние, не бывает абстрактным, оно всегда конкретно. Мы находимся или поддерживаем состояние чего-то, например, мышления, ярости, удовлетворенности и т.п. Аналогично и сознательное состояние есть нахождение и поддержание состояния сознания. Так что же такое сознание? Состояние чего мы поддерживаем? Чалмерс утверждает, что сознание – это «феноменальное состояние», то есть ощущения (или «переживание» квалиа, например, боль, цвет, звук и т.д.) от «первого лица». Но все дело в том, что не бывает «ощущений» («переживаний» квалиа) не от «первого лица». «Третье лицо», исследующее хоть что-нибудь, в частности, сознание «первого лица», точно также «ощущает» («переживает») это самое квалиа. Тут вопрос сводится не к тому: кто «ощущает» («переживает» квалиа), а к тому, что они, собственно говоря, ощущают: свое сознание или чужое? То есть вопрос состоит в том, что же эти самые «первые» и «третьи» лица изучают под видом «сознания», хоть своего, хоть чужого? И мы опять возвращаемся к вопросу: что такое сознание (состояние сознания, сознательное состояние)? Вот такая вот онтологическая загадка. И тут я перехожу к гносеологическому противоречию. Допустим, что у зомби отсутствует то, что каждый из нас, «человеков», осознает, как некие личные «переживания» (наблюдения, опознавания, данность, осведомленность) этих самых «переживаний» (наблюдений, опознаваний, данности, осведомленности). Даже, не акцентируя внимание на том, что же мы такое осознаем, возникает вопрос: а, собственно, откуда Дэвид Чалмерс узнал о том, что у этого зомби всего этого нет? Каким образом он получил данную информацию? Ведь никто, кроме самого зомби, о наличии или отсутствии у него этого осознания знать просто не может. («Третьи лица», конечно, могут это сделать, но не от «первого лица», а иначе: по физиологии, поведению и т.д. В данном контексте речь идет не об этом, а о «знании» от «первого лица»). Допустим, что сам зомби сообщил Чалмерсу о том, что у его нет сознания (что, кстати, противоречит неотличимости поведения зомби от человека, ибо сообщение о своей несознательности и есть отличие поведений). Это значит мы должны поверить этому зомби. Ведь проверить его заявление о том, что у него нет сознания мы не можем. Если же зомби ничего Чалмерсу не сообщал, то мы должны поверить уже самому Чалмерсу. В любом случае речь идет о вере. Мы можем в это только верить. Или не верить. Например, я могу дерзко заявить, что зомби может быть идентичным человеку «физически» (а уж тем более «материально») только в случае, если он тождественен человеку во всем, в том числе и в том, что ему присуще сознание. Иначе он будет отличен от человека. А такой зомби, который не имеет сознания, но «функционирует» также, как человек, или его поведение не отличимо от человеческого, невозможен ни в одном из миров: хоть реальных, хоть выдуманных. Такое даже представить себе невозможно, провозглашаю торжественно я, «Фома неверующий». Соответственно, тут сталкиваются два утверждения: «слово» Чалмерса и «слово» моё. Ни доказать, ни опровергнуть невозможно ни то, ни другое. Остальным участникам остается только поверить либо Чалмерсу, либо мне. И вот на таком шатком основании пытается построить свои размышления уважаемый философ. Ну, и напоследок, хочу остановиться на практической бесполезности данной мысленной фантазии о философском зомби. Допустим, что все мои вышеперечисленные претензии лишь мое ошибочное мнение, недопонимание, слабость ума. То есть философский зомби существует, понятен и бесспорно отличается от человека только отсутствием у него сознания, являясь тождественным человеку во всех иных признаках. Ну, и что? Каково практическое применение данного обстоятельства? Что дает нам, людям, знание о том, что сознание людей не материальное, не физическое, не физиологическое и прочее, прочее, прочее? Любая наука предназначена не для того, чтобы иметь знания ради знаний, не ради того, чтобы тешить чье-то самолюбие, не с целью удивления и восхищения других красивыми фразами и заковыристыми словами, а для того, чтобы эти знания можно было использовать в практической деятельности человека. Даже математики с их обобщениями и абстракциями радуются, когда их, казалось бы, далекие от реальности построения вдруг оказываются полезными конкретным наукам в их нелегком труде понимания и объяснения нашей сложноустроенной Вселенной. И философия не исключение. Ее идеи, выводы и умозаключения нужны не для пустого любомудрствования, а для выявления всеобщих закономерностей нашего реального мира. Частные же науки, ориентируясь на эти «универсалии», добывая свои частные знания: физические, химические, биологические и т.д., должны давать человечеству новые «инструменты» для практической деятельности и развития. А что дает нам, людям, знание об этом самом зомби, невозможном в нашей Вселенной? Что дает нам знание о том, что сознание нематериально? Ведь воздействовать на реальность человек может лишь «материально». По сути, признать феномен «сознания» сверхъестественным – это значит отказаться от претензий человека на влияние, воздействие и изменение данного явления. Возможно, приверженцы дуализма и панпсихизма подсознательно выбирают свою позицию именно из страха перед возможным будущим, где преобразование сознания может стать рутинным занятием. Например, не покидает меня «ощущение» того, что у Чалмерса с самого начала была цель опровергнуть «физикализм», вот он и «подгоняет» свои рассуждения под данную цель. Используя разные хитрые приемы. В том числе и не давая внятных определений используемых понятий. Но, впрочем, это уже этические проблемы. Во всей этой «катавасии» с проблемами сознания есть еще один нюанс, который связан и пониманием термина «материальный». Основная (если не вся) масса философов под «материальным» понимает нечто вещественное, предметное. Не зря же они все время используют понятие «физический», как синоним «материальному». В то время как «материальный» - это просто то, что существует, то есть любое нечто, имеющее свойство «существования». И это не обязательно «физическое». Общество людей, сообщества насекомых, сами люди и насекомые также существуют, не совсем вписываясь в понятие «физический». Кроме того, в мире существуют не только вещи и предметы, но имеются еще и события, и свойства, и отношения. Они также существуют, то есть «материальны», но не «предметны», не «вещественны». И в этом плане «сознание», если существует, то оно по определению «материальное», но в то же время вполне может быть и не «физическим», то есть «доклеточным», и не «вещественным». Сознание, как способность пребывать в сознательном состоянии, присуще мозгу, как органу организма, то есть имеется только на организменном уровне. При этом «сознательность» - не предметно, не вещественно. Это свойство предмета (вещи) – мозга. Причем это свойство является оценочным, то есть выявляется субъектом при сравнении двух разных явлений: сознательного состояния мозга и несознательного состояния мозга (или от «третьего лица»: осознанного поведения или неосознанного поведения, сознательных физиологических процессов или несознательных физиологических процессов). И у несознательного состояния имеются две составляющие: несознательное, как отсутствие способности к сознательному состоянию, и бессознательное, когда способность есть, но не актуализирована. А раз эта оценка наличия и актуализированности способности мозга к сознательному состоянию имеется только в мозгу у субъекта, то данный феномен существует не как реальный объект, а как идеальное, мысленное, мозговое явление, как идея, модель. В таком разрезе «идеальное» не противостоит «материальному», а является его разновидностью. Если же встать на позиции «традиционной» философии, где «материальное» есть «вещественное», «предметное» (и тем более «физическое»), то тогда сознание явно не «материальное», а нечто иное. А что может быть иным, не вещественным, не предметным? Конечно же, «идеальное». И в таком случае идеальное предстает как противоположность материальному, как некая отдельная сущность. И сознание, как идеальное явление, в таком ракурсе противостоит или хотя бы отделено от мозга, как материального объекта, вещи, предмета. Отсюда и все эти возможности порождения сознания мозгом, корреляции сознательных состояний и физиологических процессов, параллельных их существований и т.д. Однако, подобное отделение, обособление сознания от «мозговых» процессов, то есть от психического, по моему мнению, является ошибкой, потому что сознание – это способность мозга, поддерживать сознательные процессы и состояние. А способность не может порождаться мозгом. И нет никакой корреляции между сознательными явлениями (процессами и состоянием) и физиологическими явлениями (процессами и состоянием). Их отношение иное, не корреляционное. Сознательные физиологические явления – это актуализация, реализация способности мозга пребывать в состоянии сознания. Но это я, кажется, совсем уж далеко отошел от рассматриваемого философского зомби. Подведу некоторые итоги. Итак, мысленное воображение философского зомби (мысленное конструирование модели «зомби» в мозге человека) и сравнение его с реальным человеком (с моделью реального человека) возможно, только вот сама модель «философского зомби» представляет из себя логическую спекуляцию, в ней обнаруживается гносеологическое противоречие и онтологическая неопределенность. При этом выводы из рассмотренной софистики о «нематериальности» сознания практически бесполезны. Надеюсь, я надежно закопал «эту тварь» и надгробной плитой придавил. Осталось только надпись написать: «Тут покоится несбывшаяся надежда идеалистов». На этом и заканчиваю данную историю. Но … «Заседание продолжается, господа присяжные заседатели!» Галиев М.М. 17.12.24

Мунир: И снова добрый день. Изучая полеты мыслей философов, размышляющих о сознании, мне невольно все время приходит на ум изречение известного физика Ричарда Фейнмана, которое в моем вольном пересказе звучит так: если вы не можете школьнику объяснить, чем занимаетесь, то вы сами этого не понимаете. Я, пытаясь написать научно-популярную философию в похожем ключе, обратившись к тому частному разделу данной науки, именуемой «философии сознания», столкнулся с наиболее модным нынче течением, так называемой «аналитической философией». Суть её заключается в изучении языка и речи с целью выведения из данного анализа (потому и «аналитическая») познаний о реальном мире. Лингвистика, формальная логика, математическая логика и прочие прикладные дисциплины так вплелись в «ткань» сегодняшней философии, что уже и их специфические термины и понятия стали, как бы, нормой. Может ли «обычный» человек понять вот такое утверждение: «На этом противопоставлении жёсткой десигнации и дескрипции базируется трактовка трансмирового тождества как «необходимого апостериори» и коррелятивное противопоставлении метафизики (онтологии) и эпистемологии.» Но, Бог с ним, с пониманием. В конце концов люди разговаривают на разных языках и ничего, с помощью переводов как-то умудряются общаться. Основная моя претензия к сегодняшней философии в том, что она игнорирует онтологию, то есть изучение всеобщего в реальности, а сосредотачивает свои усилия лишь на гносеологии (более того, на эпистемологии), а именно на процессах самого познания (лишь научного познания), и даже на еще более «мелкой» ее части – на семиотике, которая занимается информацией, знаковыми системами, в том числе и языком. На сегодняшний день «традиционная», классическая философия как бы «стоит в сторонке», представляя из себя лишь историческое наследие. Сам реальный мир стал интересовать сегодняшних философов только «постольку-поскольку». Важным считается не то, что есть, а то, как и что мы «описываем». (Вспомним хотя бы Витгенштейна и его «элементарные суждения»). Отсюда все эти выдуманные миры и возможные «положения дел». Мне же, воспитанному на классической древнегреческой философии (включая и Платона, кстати), кажется, что «аналитическая философия» не является философией в ее исконном смысле слова. Логика (какая бы она не была) – это отдельная наука. Лингвистика, семиотика и прочие – это отдельные науки. И следует, по моему мнению, частные предметы исследования оставить частным наукам, и заняться вновь тем всеобщим, что присуще объектам именно реального мира, в том числе и всяким воображаемым мирам, как частям нашей действительности, только лишь расположенных в наших головах. Из трех «картин мира»: реальной, образной и символической, основой, базисом является все же реальный мир. Соответственно, и изучение такого явления как «сознание» нужно изучать, начиная с вопроса: что такое «сознание», а не с вопросов: что мы можем сказать о «сознании», как описываем его, почему именно так, а не иначе, и т.д. Вот с таких позиций я хотел бы рассмотреть рассуждения еще одного представителя «аналитической философии» Сола Аарона Крипке. Тем более, что его положения легли в том числе и в основания умозаключений Дэвида Чалмерса, о котором я писал ранее. К сожалению, основные книги Сола Крипке не переведены на русский язык, а у меня с английским языком «дружба» довольно поверхностная, так что придется рассматривать взгляды Крипке в пересказе других авторов, так что сразу прошу прощения за возможные мои недопонимания и неверные интерпретации. Как понял, так и пишу. Одной из посылок рассуждений Сола Крипке является его мнение, что сущностные свойства любого объекта неразрывно связаны со структурой объекта. Уже из этого положения можно понять, что Крипке рассматривает только лишь предметные и процессуальные сущие, то есть то, что имеет структуру. Например, он пишет о объекте «вода», как о структуре молекул, обозначая и саму структуру молекулы воды, как Н2О, то есть совокупность атомов. Или рассматривает другой объект - «тепло», как «движение молекул». Опять же выделяя некий процесс – «тепло», в виде совокупности других процессов – «движений молекул». При этом второе неверно: «тепло» не является «движением молекул», а первое лишь частично верно (о чем далее). Но главная ущербность такого «структурного» подхода является то, что вне рамок рассмотрения автором остаются, во-первых, другие сущие, например, состояния или сами свойства, которые структур не имеют, но вполне себе существуют. Во-вторых, кроме «структурных» свойств, предметы имеют и иные свойства, которые остаются «за бортом» рассуждений Крипке. К примеру, вода – это не только структура молекул, но еще и жидкость, то есть данный объект имеет не только «структурное» свойство, но еще и такое свойство, как «текучесть». И оно, последнее, также сущностно, хотя бы по определению самого Крипке, которое гласит, что сущностное свойство – это такой признак объекта, при исчезновении которого исчезает и сам объект. Не текучая вода – это не вода. В-третьих, сами «структурные» свойства он понимает как-то извращенно. Так, Крипке выделяет имена собственные, например, «Платон», которые обозначают конкретного человека. При этом главным сущностным свойством данного человека Крипке считает его «генетическую информацию». Однако, гены не являются структурной единицей человека, так как человек, в том числе и Платон, «состоят» из клеток, а не из генов, на подобии того, как вода состоит из молекул. И в-четвертых, одного лишь описания структуры объекта недостаточно для того, чтобы отождествить его как тот же самый объект и отличить его от иных. Что ж рассмотрим этот пример. Представьте себе, предлагает нам Крипке, что объект, рассматриваемый нами, состоит не из таких молекул, которые представляют из себя соединение атомов Н2О, а из других, в общем виде обозначаемых XYZ. Это значит, что данный объект уже не «вода», даже если все иные свойства у данного объекта останутся теми же самыми. И Крипке смело выдвигает нам тезис «вода = Н2О», то есть единственным сущностным свойством объекта «вода» является то, что молекулы, из которых состоит данный объект, состоят из двух атомов водорода и одного атома кислорода. Вот такой вот посыл, который кажется ему самому истинным. Но это не так. Начну с того, что задам вопрос: а что такое свойство? В моем понимании, свойство – это специфический признак. В свою очередь, признак – это особенность объекта, по которому он отличается от иных объектов и отождествляется сам с собой. (Показательно, что все «аналитические философы» озабочены именно тождеством, а различия объектов их как-то не вдохновляет). Например, «вода» имеет признак «текучесть», и тем самым отличается от объекта «лед», который не имеет такого признака. А у объекта «молоко» есть признак «текучесть» и данный объект по данному признаку схож с объектом «вода». (Тут стоит заметить, что под тем или объектом я подразумеваю именно объект реального мира, а не его понятие или значение этого понятия, то есть образа объекта в наших мозгах. Для меня объекты – онтологические, существующие объективно в реальном мире.) Итак, у любого объекта реального мира имеются признаки, по которым они отличны или схожи от иных объектов и тождественны себе. Свойство же – это тоже признак, но сущностный признак, то есть такая отличительная (схожая, тождественная) особенность объекта, которая присуща именно самому объекту, потому что могут быть признаки и несвойственного вида, то есть несущностные. И вновь, пример. Объект «вода», и объект «молоко» могут иметь признак ценности, скажем, «цену в рублях» (или «собственность того или иного человека», или «религиозную значимость» и т.п.). По этому признаку вода и молоко могут как отличаться, то есть иметь разные цены, так могут быть и схожи, то есть иметь равную цену. Даже сама вода (или молоко) в различных условиях и в разное время могут различаться по признаку «цена». Данный признак не является сущностным, то есть при исчезновении цены, сами объекты не изменятся: вода останется водой, а молоко -молоком. А вот свойство «текучесть» у таких объектов как «вода» и «молоко» будет сущностным признаком, то есть является именно свойством, потому что нетекучая вода или молоко - это уже не вода и не молоко. Соответственно, любо признак, обозначаемый термином «свойство» – сущностный, то есть присущ именно объекту. Но, кроме этого, свойство может быть еще и существенным или несущественным, то есть не просто присущим данному объекту, но еще и влияющим на его существование. Если существенное свойство присуще объекту, то он существует как данный объект («тождественен самому себе»). Отсутствие существенного свойства означает и несуществование этого объекта («не тождественен самому себе»). А вот появление же или отсутствие несущественного свойства не влияет на бытие объекта. Существенные свойства, или существенные сущностные признаки, называются «качество», а несущественные свойства – «акциденция». Например, свойство «текучесть» является качеством «воды» и «молока», а сладость, то есть наличие или отсутствие сахаров, представляет из себя «акциденцию», то есть несущественное свойство, не существенный, хотя и сущностный признак. По существенным свойствам объекты всегда тожественны сами себе (существуют как данные объекты), но могут быть как сходны другим объектам, так и различны. Вода и молоко существуют как вода и молоко, когда у них имеется качество «текучесть», и в этом качестве они сходны. В то же время вода существует как вода при наличии у данного объекта еще и качество «прозрачность», и отличается от объекта «молоко» по указанному существенному свойству, потому что у молока нет качества «прозрачность». Но это еще не все. В реальном мире не существует такого объекта, как «вода» (или «молоко»). В действительности имеется конкретный объект, на подобии Платона, который имеет бесконечное количество признаков. Конкретная масса воды уникальна, единственна, имеет конкретную пространственность и временность. Это мы, обратив внимание на этот конкретный объект, отбрасываем все ненужные для нас в данный момент признаки, оставляя лишь некоторые из них, по которым и формируем понятие «вода». То есть сам термин «вода» — это обобщенное понятие, которое включает множество выбранных нами признаков. (Или если исключить нас, как наблюдателей, то есть чисто в онтологическом плане, объекты действуют множеством способов, и различие действий на иной объект и является его особенностью, то есть признаком). В то же время при обозначении данной совокупности признаков выбор состава именно этого множества признаков произволен: в понятие «вода» могут входить такие признаки, как прозрачность, текучесть, мокрость, безвкусность, цена, объем, вес и т.д. И в этот состав совершенно не обязательно включать структурность воды и ее молекулярный состав. Это личное требование господина Крипке. Вода будет отличаться от молока или льда даже без знания молекулярного состава и структуры молекул данных объектов. При соотнесении объекта и его понятия, то есть для обозначения конкретной порции воды, находящейся в стакане на моем столе, термином «вода», я обязан выбирать все качества этого объекта, данной конкретной порции воды (или по крайней мере, большинство его существенных свойств для полноты данного соотнесения). То есть понятием «вода» я должен обозначить объект, который имеет качества: текучесть, прозрачность и т.д., в том числе и его структурность, а именно то, что данный объект состоит из молекул Н2О. И тут имеется три подхода. Первый, все эти существенные свойства необходимы. Второй, достаточно выбрать только «внешние» существенные свойства объекта, без упоминания его структурности. Третий, важным является лишь состав объекта и его структура. Вот именно этот третий подход и выбирает Крипке. Но это означает, что он считает, что остальные свойства, все кроме состава и структуры, либо не важны, либо «вытекают» из структурности. Следовательно, в последнем случае Крипке придерживается взгляда, что структурность важна при отождествлении объекта, как того же самого, именно потому, что остальные качества «вытекают» из структурности. Но это тот самый «редукционизм», от которого Крипке и пытается уйти. Соответственно, ему приходится просто игнорировать все качества «воды», кроме структурности, просто волюнтаристски объявляя данное свойство единственно значимым. Но, как известно, при том, что состав и воды, и льда одинаков, оба данных объекта состоят из молекул Н2О, различаем мы их по «внешним» свойствам – текучести, твердости и т.п. Без «внешних» качеств тут никак не обойтись. Тем более, что при сравнении двух объектов мы можем выбирать уже любые свойства. Например, рассматриваемый объект состоит из молекул XYZ, следовательно, его нельзя обозначить понятием «вода». При этом иные признаки могут быть любыми. Но точно также и объект, имеющий признак «непрозрачный», не может быть назван «водой», вне зависимости от того, состоит он из молекул Н2О или XYZ. Это очень важный момент. Тут требуется понять, что Крипке своим хитрым примером просто уничтожает уровневое деление бытия. У него исчезает сам объект, обозначаемый термином «вода», и заменяется объектом «множество молекул». Ведь у объекта «вода», по мнению Крипке, нет иных свойств кроме того, что существует лишь множество молекул. Формула «вода = Н2О» отождествляет объекты уровня «воды», то есть таких предметов, которые самостоятельно существуют, и уровни самих молекул, и даже более того «опускается» до уровня атомов кислорода и водорода. По сути, сама вода, как объект у него исчезает, остаются лишь атомы. Или, в другом примере, Платон, как человек, исчезает и остается лишь какая-то «туманная» генетическая информация. Но, во-первых, для того чтобы быть водой, для того чтобы объект существовал в виде воды, недостаточно иметь в своем составе множество молекул, необходима еще и некая их структура и специфическое взаимодействие данных молекул, потому что другая структура тех же молекул и иное их взаимодействие формирует уже не воду, а лед или пар, то есть другие объекты. Во-вторых, с какой стати мы остановились на атомах водорода и кислорода. Если уж ломать уровни бытия, то можно представить себе воду, как совокупность не атомов, а электронов, протонов и нейтронов. И тогда формула будет выглядеть как «вода = 10 протонов, 8 нейтронов и 10 электронов». Но и на данном этапе не стоит останавливаться. Представим себе формулу так, что «вода = куча кварков и глюонов». То есть вода является лишь структурой кварков и глюонов. А так как, по мнению, Крипке структурный состав является главным критерием обозначения того или иного объекта каким-либо понятием, то тут нам потребуется поискать еще и структуру кварков и глюонов, а за этим еще и структуру элементов данной структуры и так далее в бесконечность. Это известная с давних времен философская проблема «первочастицы» или «первосубстанции» материи. Но решения этой проблемы может быть только одно: никакой «первочастицы», «первоединицы» и «первосубстанции» не может быть. Соответственно, либо понятие «вода» вообще не имеет существенного сущностного признака, то есть качества, которое, уходя в бесконечность, ускользает от нас, либо мы должны произвольно выбрать в качестве структурной единицы объекты какого-либо уровня, например, как Крипке молекулы Н2О, либо кварки и глюоны. Но тогда следует обосновать свой выбор, ибо он не очевиден. В-третьих, хитрость взятия в качестве примера понятия «воды» заключается в том, что данный объект гомогенен, то есть состоит только из одинаковых молекул. А давайте взглянем с подобной точки зрения, то есть с позиции Крипке, на понятие «молоко» (конечно, не на само понятие, как слово, а на денотат данного понятия, то есть на то, что из себя представляет реальный объект нашего рассмотрения). По такому принципу, «молоко = молекулы воды + молекулы лактозы + молекулы казеина + молекулы жира + еще что-то там». Я не хочу перегружать текст химическими формулами, поэтому буду писать словами, а не символами. И тут вдруг выясняется, что важна уже не только структура и состав этого объекта, а еще и соотношение компонентов. Так, при тех же молекулах, но в другом их соотношении, объект будет уже не «молоком», а «сливками» или «маслом». Молекулы те же, но объекты иные. С водой так не происходит в силу однотипности молекул. Но с Платоном, например, так уже не «схитришь», потому что клетки тела человека слишком разнообразны, чтобы записать формулу: «Платон = клетки». Соответственно, Крипке приходится изворачиваться и выдумывать «странное» определение Платону в виде «Платон = генетическая информация». Но это также не спасает, так как при тождественности «генетической информации» (пример, однояйцевые близнецы) фенотип, то есть признаки, двух людей будут разными. Но вернусь к объектам «вода» и «молекулы». Некоторые совокупности молекул вообще образуют нечто новое, например, клетки. И «вода», и «молоко», и «инфузория туфелька» представляют из себя совокупности молекул, но это принципиально разные объекты. «Инфузория туфелька» относится уже к классу «живых существ», а это новый уровень бытия материи, отличный от молекул не только составом, структурой, но новыми действиями, новым видом существования. Данный предмет мира имеет качество нового, эмерджентного, уровня. И хотя состав молекул его «тела» важен для понимания, но и без подобного знания мы прекрасно отличаем инфузорию туфельку и от воды, и от Платона. А также отождествляем ее с самой собой, или находим сходства с другой инфузорией туфелькой. У всех у них имеются «внешние» существенные свойства. Конечно, любой предмет (а мы сейчас рассматриваем именно предметы, а не события, свойства, или отношения) имеет структуру и элементы этой структуры, но если сконцентрироваться только на этом, то Платон будет представлен либо совокупностью клеток, либо некоей генетической информацией (чтобы это не значило), либо молекулами, либо атомами и т.д. Но достаточно ли такого определения объекта? Разве качеством человека является лишь то, что он состоит из клеток или генов? Как я писал, набор существенных свойств при определении объекта может быть произвольным: хоть «внешним», хоть «внутренним». Так, атом железа можно описать как ковкий переходный металл серебристо-белого цвета с высокой химической реакционной способностью, атомной массой 55,845 а.е.м. и т.д. Или его можно описать «структурно» - 1s22s22p63s23p63d64s2. Все эти свойства – существенные. Но обратите внимание на то, что Крипке и его последователи все время упирают на взгляд «изнутри», на строение. «Внешние» свойства ими игнорируются. И это не спроста. Так, у воды есть «внешние» существенные свойства, например, текучесть или прозрачность, и «внутренние»: структурность, состав элементов, их взаимодействия. И при отсутствии у объекта таких свойств, как текучесть или прозрачность, данный объект именовать водой уже нельзя (я иду сейчас по «линии» Крипке, когда важна не суть объекта, а его именование). Или, говоря языком модальной логики, понятие «вода», «текучесть» и «прозрачность» идентичны самим себе в любом из возможных миров. То есть формулу можно было бы записать и так: «вода = объект со свойством текучести (или прозрачности)». Однако, Крипке выбирает не эти существенные (сущностные) свойства, хотя они по принципам самого Крипке под такие критерии подходят: «текучесть» и «прозрачность» должны быть присущи «воде» в любом из воображаемых миров, то есть все они «жесткие десигнаторы» (значения имен). Нет, автор выбирает молекулярную структурность, как единственное существенное (сущностное) свойство «воды». Возникает вопрос: почему? Да потому что основная цель Крипке выдвинуть аргументы против материалистической теории сознания, в частности, против «теории тождества». Он не исследует объект, он пытается опровергнуть некую гипотезу, уже имеющуюся хождение в среде философов. И соответственно, выбирает инструмент критики. Так, «теория тождества» провозглашает, что «сознание» тождественно неким физиологическим процессам, протекающим в мозге. В частном случае, который кажется Крипке корректным, «боль» (как разновидность сознательных процессов) тождественна «возбуждениям С-волокон» (как разновидности физиологических «мозговых» процессов). Вот для опровержения данного тезиса Крипке и выдумывает свои примеры. Именно утверждение, как ее представляет нам Крипке, «боль = возбуждение С-волокон», и требует аналогию «вода = Н2О». Для автора это аналогичные утверждения. Крипке, как логик, сосредоточен на формальной стороне дела. Его не смущает то, что объект «вода» - это предмет мира, а объект «боль» - процесс или состояние, то есть разные явления. Как, например, сам такие объекты как «Крипке» и «фотосинтез». Но его не интересуют онтологические сущности этих явлений. Его занимает лишь «описание», то есть некие утверждения о них. Соответственно, Крипке необходимо данные аналогии привести к единому виду утверждений. А для этого ему все эти явления требуется «упростить». Так, «боль» в реальности представляет из себя процесс, который «состоит» из множества физиологических «мозговых» процессов. При этом в мозге не обязательно возникает только «возбуждение», так как иные «волокна» могут быть и обязаны «тормозиться», и, кроме того, в этом процессе «задействованы» не только «С-волокна», но и другие. Так что все эти термины у Крипке являются условными. Еще раз напомню, что суть этих явлений для «аналитических философов» не важна. Важным является форма суждения, описания. Соответственно, все и сводится к простой формуле «боль = совокупность «мозговых» процессов» и в частности «возбуждение С-волокон». Такова, по мнению Крипке, «теория тождества». Вот этой «теории» он и противопоставляет аналогию, по которой «вода = совокупность молекул Н2О». И если мы данную аналогию приминаем, то нас ждет сюрприз. Понятие «вода» и словосочетание «совокупность молекул Н2О» обозначают один и тот же объект, то есть, по мнению Крипке, они тождественны, а значит и выражение «вода = совокупность молекул Н2О» является необходимо истинным, утверждает автор. А «необходимо истинным» утверждение будет в том случае, если оно истинно в любом из воображаемых миров. Как говорится, вода – она и в Африке вода. То есть понятие «вода» обозначает тот же объект, что и словосочетание «совокупность молекул Н2О» в любом из воображаемых миров. Нельзя выдумать мир, в котором понятием «вода» именуется некий объект, который обозначается также и словосочетанием «совокупность молекул XYZ». При этом и другой объект также именуется понятием «вода» и одновременно называется «совокупность молекул Н2О».Тут либо, либо. Логический оператор «или». (Опять же обращу внимание читателя на то, что «аналитическим философам» вообще «плевать» на реальный мир с его реальными объектами. Они заняты своим «любимым» делом – выяснением отношений между понятиями.) А что же в этом плане с выражением «боль = возбуждение С-волокон»? И тут вдруг оказывается, что данное выражение является «случайно истинным», потому что можно выдумать мир, в котором понятие «боль» и словосочетание «возбуждение С-волокон» обозначают различные объекты. Вот, что пишет сам Сол Крипке: «Если Х – это боль, а Y – соответствующее состояние мозга, кажется вполне возможным, что Х мог бы существовать без соответствующего состояния мозга или что состояние мозга могло бы существовать, но не ощущаться как боль». То есть в данном случае имеет место логический оператор «и». Понятием «боль» можно обозначить и объект, который именуется «возбуждением С-волокно», и что-то иное. Надеюсь, теперь читателю понятно, для каких целей так тщательно выбиралось тождество «вода = совокупность молекул Н2О». Для чего объект «вода» рассматривался только «изнутри», приписывая ему только одно существенное (сущностное) свойство – «составленность» из элементов. Почему усиленно отбрасывались все «внешние» свойства данного объекта. Только лишь для того, чтобы показать, что в случае с тождеством «боль = возбуждение С-волокон», истинность данного утверждения какая-то случайная, то есть не истина вообще. Разве недостаточно иметь просто истинное утверждение? По принципам модальной логике – нет. Неважно, что тут у вас в реальном мире. Если в воображаемом мире нельзя представить понятия объектов как различные, например, «вода» не может быть ничем иным кроме как «совокупностью молекул Н2О» (они необходимо тождественны), то данное утверждение истинно. И наоборот, если в воображаемом мире можно представить понятия объектов как различные, например, «боль» вполне может существовать без «возбуждения С-волокон» (они случайно тождественны), то данное утверждение ложно. Вот так и «мыслит» представитель «аналитической философии». Он не пытается понять: что есть сущее? Что же такое боль, если не «возбуждение С-волокон»? Ему важнее каковы наши утверждения о нем. Причем не обязательно о действительно сущем. Из трех миров: реального, образного и символического, «аналитического философа» интересует в основном последний и связанный с ним второй. Слово, предложение, текст, или термин, суждение, умозаключение – вот предмет его исследования. А также связанные со всем этим значения и смыслы. Отсюда все эти концепты, десигнаты, дескрипции и прочие референции и сигнификаты, а также воображаемые миры. При этом у обычного, так сказать «вульгарус», философа обязан возникнуть вопрос: а каково существование этого «воображаемого мира»? Чем оно отличается от «реального мира»? И ответ очевиден. Реальный мир находится вне нас, а воображаемый мир находится внутри нас. Реальный мир формирует наш воображаемый мир, а не наоборот. Реальный мир - объективен, он для нас «чужой», мы его ощущаем от «третьего лица», а воображаемый мир – субъективен, он наш, свой родной, причем у каждого свой, и представляем мы его от «первого лица». И все примеры Крипке просто констатируют ту тривиальную мысль, что люди могут не только ощущать и формировать образы реального мира, но могут еще и конструировать свой воображаемый мир, то есть могут находится в состоянии как «третьего лица», так и «первого лица». Воду и молекулы Н2О мы познаем от «третьего лица» и никак иначе. А в случае боли и возбуждения С-волокон - все по другому. «Возбуждение С-волокон» дано нам как «третьим лицам», а вот боль только как «первым лицам». Но для различение этого последнего совершенно не обязательно придумывать аналогии с водой, теплом и прочими. Любому школьнику очевидно, что собственные сознательные процессы, в частности, боль, каждый из нас «наблюдает» («переживает», опознает, оно дано, он осведомлен) совершено иначе, чем ту же боль другого человека. В последнем случае боль другого человека мы не «наблюдаем» («переживаем», опознаем, дано, осведомлены) непосредственно. Мы ее воображаем, представляем, конструируем, моделируем. Но в том то и состоит вопрос: а что же это такое: боль? Что представляют из себя сознательные процессы, сознательные состояния, сознание и осознанное поведение? Ответ, который дает нам Крипке: боль - это не то же самое, что мы познаем от «третьего лица». Но он не является ответом на заданный вопрос. Отрицательные ответы вообще не являются ответами. Если спросить кого-либо: что такое вода, то ответ: вода – это не боль, вряд ли кого-нибудь устроит. Точно также и утверждение, что связь между болью и «мозговыми» процессами (в частности, возбуждение С-волокон) не такая же, как и связь между водой и Н2О. Да, эти связи разные. Ну, и что? Доказательство того, что один объект не является другим объектом не доказывает, что он является третьим. Или если Х не есть У, то это не значит, что Х является Z. Соответственно, все рассуждения Крипке просто бессмысленные в плане понимания того, что же такое «сознание» или хотя бы «боль». Но, насколько я понимаю, у Крипке и нет особой цели исследовать сам феномен «сознания». Ему необходимо усомниться в верности положений «теории тождества», которая как раз и пытается понять: что такое сознание? И их ответ, что сознание (боль) – это тоже самое, что и физиологические процессы в мозге, только наблюдаемые («переживаемые», опознаваемые, данные ему) от «первого лица» (я рассмотрю данную концепцию позже). А аргументы Крипке, закамуфлированные хитрыми аналогиями и сложными терминами, сводится к простому умозаключению: что если мы сознательные процессы (состояния) наблюдаем («переживаем», опознаваем, они даны) от «первого лица», они нам свои, не чужие, а физиологические «мозговые» процессы (состояния) мы познаем как бы со стороны, они нам чужие, не совсем свои, то есть от «третьего лица», то эти процессы (состояния) различны и не могут быть тождественны. Однако, если сознательные процессы (состояния) иные, то каковы они? Ответа нет. И по моему мнению, «аналитическая философия» этот ответ дать не может принципиально, так как тут необходимо начинать с «верхов», то есть не с того, что мы утверждаем об этом, а что данный феномен представляет из себя реально, каким сущим он является, каков его онтологический статус. Другими словами, этим вопросом должны озаботиться классические философы с их поиском всеобщего в мире, с познанием сущего и выведением универсалий. Так, что я кинул бы лозунг: вперед к неоклассике, да, вряд ли кто его поддержит.

Мунир: Ну, и напоследок, для проформы разберу еще один пример Крипке в усеченном кратком виде. И так уж «понакатал» тут «с три короба». Так, для «разгрома» своих оппонентов Крипке приводит еще и пример с понятием «тепло». Опять же замечу, что «во главу угла» ставится именно понятие, а не реальный феномен. Итак, изначально мы ощущаем «тепло», и у всех у нас есть априорное, то есть имеющееся до изучения этого феномена, данное нам непосредственно, знание того, что есть теплые объекты и есть холодные объекты. Потом, в результате научных исследований, мы узнаем, что «тепло – это движение молекул». Последнее апостериорное, то есть получаемое в результате исследования, выражение, по мнению Крипке, это необходимое тождество. Необходимым оно является потому, что нельзя представить себе феномены «тепло» и «движение молекул» как различные явления. Объединяя два этих знания люди, опять-таки по мнению Крипке, формируют случайное тождество: «Причина ощущения тепла есть движение молекул». Так вот, первое тождество: «Тепло – это движение молекул» является истинным, так как оно представляет из себя необходимое тождество, а второе: «Причина ощущения тепла есть движение молекул» ложно, так как оно – случайное тождество, потому что вполне можно представить себе, что имеется движение молекул, то есть тепло, но нет ощущения тепла, и вообразить такого человека, который ощущает тепло, но движений молекул нет. И переводя данную аналогию на «боль» и «сознание», Крипке делает вывод, что утверждение «боль – это возбуждение С-волокон» или выражение «сознание – есть физиологическое (физическое) явление» являются также случайными тождествами, то есть ложны. На мой взгляд тут столько ошибок, что «глаза разбегаются». Можно просто утонуть в мелочах. Одно то, что Крипке, как логик, озабочен тождеством понятий, а не выяснением того, что они реально означают, уже не внушает мне оптимизма. Но пойду по порядку, а там уж что получится. Итак, данное умозаключение можно разбить на отдельные утверждения: 1. Тепло – это движение молекул. 2. Данное выражение является необходимым тождеством. 3. Необходимое тождество – истинно. 4. Человек непосредственно ощущает тепло. 5. Человек знает, что тепло – это движение молекул. 6. Человек делает вывод, что ощущение тепла возникает по причине движения молекул. 7. Но последнее утверждение – случайное тождество. 8. Случайное тождество – ложно. 9. Следовательно, ощущение тепла возникает не по причине движения молекул. Рассмотрю каждое утверждение в отдельности. Первое выражение «тепло – это движение молекул» неверно. Тепло не является самим движением молекул. Это его параметр, некая способность движущихся молекул совершать работу. Сами по себе, отдельно от остальных объектов движущиеся молекул не совершат работу. Нужна реализация этой способности. Так, если данные движущиеся молекулы взаимодействуют с чем-то, то изменяют это что-то, то есть совершают над ним работу. Например, передают часть своей активности, часть своего движения (энергию или импульс) другим молекулам. И данный процесс мы обнаруживаем с помощью термометра или собственных температурных рецепторов. Следовательно, тепло – это способность молекул совершать работу. Передача тепла есть актуализация данной способности, то есть совершение работы. Таким образом вместо выражения «тепло – это движение молекул» следует написать «тепло – это способность движущихся молекул совершать работу». Второе предложение вообще трудно понять, потому что термины «необходимое» и «тождество» используются в «аналитической философии» в специфическом, особом значении. Но сначала опишу эти термины в «обычном» смысле. Понятие «необходимость» имеет значение «нечто такое, без чего не может быть другого нечто». Например, система не может существовать без своих элементов, то есть элементы необходимы системе. Или следствие не может быть без причины, то есть для наступления следствия необходима причина. И т.д. А понятие «тождество» означает совпадение свойств двух объектов (или одного и того же объекта в разное время). Например, мужчина и женщина тождественны, как люди, то есть у них совпадают человеческие свойства. Я не буду углубляться в рассмотрение множества аспектов схожести, идентичности и т.д. Сразу перейду к словосочетанию «необходимое тождество», которое по смыслу является совпадением таких свойств объектов, без которых объекты не могут быть самими собой. Соответственно, мы должны рассмотреть два объекта на наличие у них необходимых, то есть существенных свойств или качеств и отождествить эти объекты по данным свойствам. Однако, в случае, когда мы рассматриваем два понятия, как два объекта, у нас нет свойств данных объектов, а есть значения двух понятий. Соответственно, Крипке совершает не процесс отождествления, а процесс определения, то есть выведение значения одного понятия через значение другого понятия. Следовательно, если это разные процессы, то и результаты у них разные. Поэтому понятие «тождество» Крипке применяет очень своеобразно, не как результат отождествления, сравнения двух объектов (или одного объекта в разное время), а как дефиницию. Не «мужчина и женщина тождественны тем, что состоят из клеток» (или «мужчина тот же самый «прошлый» мужчина, состоящий из тех же клеток»), а в виде «мужчина – это многоклеточный организм». Аналогично, не «тепло и давление тождественны тем, что они являются способностями движущихся молекул совершать работу (движение молекул, по Крипке)» или «тепло является тем же самым теплом, а не давлением или холодом, то есть имеет ту же самую способность движущихся тех же самых молекул совершать такую же работу», а «тепло – это способность движущихся молекул совершать работу». То есть тут имеет место «включение» рассматриваемого понятия в систему понятий. Соответственно, и понятие «истинность» понимается Крипке не в её философском смысле, то есть как соответствие суждения реальности, а в лингвистическом значении, то есть «встраиваемости» в систему утверждений и понятий. Отсюда и вытекает третье утверждение Крипке, что «необходимое тождество – истинно». А так как «необходимое тождество» - это просто определение одного понятия через другое, то непротиворечивость этой дефиниции и есть «истинность», то есть «встроенность» в понятийный аппарат человека. Реальность тут вообще «побоку». Аналогично, например, утверждение «русалка - это человеко-рыба» также, по взгляду Крипке, будет истинно, ибо «необходимо тождественно». Но на возражение, что подобное существо реально не существует, можно ответить, но мы же можем её вообразить, а значит в каком-то ином, не нашем мире, подобная личность может существовать. Следовательно, истинно все то, что человек может вообразить. А это означает, что истины нет вообще. Есть непротиворечивость. Ведь вообразить можно все, что-угодно и выразить это свою фантазию через непротиворечивое суждение. «Аналитические философы» уничтожают «философское» значение термина «истина», интерпретируя его в чисто семантическом смысле. И философия из науки, нацеленной на поиск истины, превращается в фантазийную литературу – сплошные выдуманные миры. Но это я отвлекся. Рассмотрим сразу два следующих утверждения: «Человек непосредственно ощущает тепло» и «Человек знает, что тепло – это движение молекул». Именно тут возникает спутывание понятия «тепло». В первом случае, у человека появляется наблюдение («переживание», опознание, данность, осведомленность) о некоем ощущении, которое он и именует, как «тепло», а во втором случае, «тепло» - это наблюдение за некими физиологическими процессами, которые возникают при взаимодействии человека с движущимися молекулами. Например, человек засовывает руку в воду, через некоторое время вытаскивает её и обнаруживает, что его рука либо приобретает красный цвет или, наоборот, побелела. Ту воду, которая при воздействии на руку изменила цвет кожи на красный, можно назвать – «теплой», а в другом случае – «холодной». По сути человек произвел сравнение собственной температуры тела и воды. И после такого сравнения человек делает вывод, что имеется в мире вода, температура которой выше температуры его тела, или другими словами, движение молекул воды интенсивнее, молекулы воды активнее, имеют большую кинетическую энергию (импульс) и так далее, чем температура собственного тела. Вот эту разность температур воды и кожи человек и называет «теплый» (или «холодный»). Это оценочное свойство. А саму способность вызвать данную оценку человек и называет «тепло». Одновременно с этим человек наблюдает («переживает», опознает, ему дано, он осведомлен) непосредственно свои ощущения, которые именуются «тепло» (или «холод»). То есть это различные феномены. В первом случае «тепло» («холод») – это нечто присущее объекту мира, в нашем примере, воде. А другом, собственные, непосредственные ощущения. При этом сами эти ощущения возникают при взаимодействии с объектом, которому присуще «тепло», то есть способности совершить работу движущихся молекул, при актуализации этой способности. Наряду с этим данная актуализация способности, воздействие «теплого» объекта будет наблюдаться («переживаться», опознаваться, дано, иметь осведомленность) человеком еще и как от «третьего лица», так и от «первого лица». То есть тут у нас появляется уже три разновидности понятия «тепло»: первое, «тепло» как способность совершить «тепловую» работу объектом реального мира, второе, изменение физиологии тела в результате актуализации этой способности, то есть совершения этой самой работы, и третье, непосредственное данное наблюдение («переживание», опознание, данность, осведомленность) о некоем ощущении. И утверждение «Человек делает вывод, что ощущение тепла возникает по причине движения молекул» и есть описание всего этого процесса. То есть человек: - имеет непосредственно данное ему наблюдение («переживание», опознание, данность, осведомленность) о некоем своем ощущении; - одновременно наблюдает за совершением работы тем объектом, который, как он знает, обладает «теплом», то есть способностью совершать движущимися молекулами, из которых состоит объект; - наблюдает физиологические изменения своего тела в ответ на воздействие объекта, например, реакцию рецепторов, которые возбуждаются и передают эти возбуждения в мозг, где активируются некоторые его части; - на основании всех этих наблюдений человек делает вывод, что ощущение тепла возникает по причине воздействия объекта. «Но последнее утверждение – случайное тождество» заверяет нас Крипке. Но что это значит? Когда мы рассматривали утверждение, что «тепло – это движение молекул», то оно представляла из себя «необходимое тождество». То есть в этом случае «тождество» понималось, как определение, как дефиниция понятия «тепло»: «тепло есть то-то». А в случае утверждения «ощущение тепла возникает по причине движения молекул» понятие «тожество» представляет из себя уже не определение, не дефиницию понятия «ощущение тепла», а ее причинно-следственную связь: «ощущение тепла есть следствие того-то». Но это совершенно разные отношения объектов. Любой процесс возникает по причине другого процесса, но этим последним не является. Так, движение молекулы возникает по причине «удара» другой молекулы, но само движение этой молекулы не «удар», а изменение положения в пространстве. Так что же значит «тожество» - это дефиниция: «ощущение тепла есть …», или причинно-следственная связь: «ощущение тепла возникает по причине …». Непонятно. Следующее понятие – «случайность». В данном контексте Крипке использует данный термин, как противоположность (или хотя бы как инаковость) понятию «необходимость». Он противопоставляет «необходимое тождество» и «случайное тождество». Однако это тоже своеобразно. «Необходимость» – это то, без чего не существует объект. Например, для возникновения любого процесса, как следствия, необходима причина, то есть предыдущий процесс. И противостоит «необходимости» - «обходимость» или «необязательность», то есть то, без чего объект может существовать. Так, для процесса необязательны условия его протекания, хотя они и могут быть. «Случайность» же – это единичность, уникальность неповторимость, и этому термину противостоит «закономерность», то есть повторяемость, множественность, типичность. Соответственно, Крипке данный термин использует по-особому. (Хотя может быть это связано с русским переводом). Итак, «случайное тождество», по мнению Крипке – это необязательность связи между понятиями «ощущение тепла человеком» и «тепла, как движение молекул». То есть такая связь может быть, а может и отсутствовать. «Следовательно, ощущение тепла возникает не по причине движения молекул» или необязательно (случайно) по данной причине. «Ощущение тепла» может возникнуть и по иной причине. Но по какой? Вот этого нам Крипке не объясняет. Это не входит в его задачу, так как для него важнее посеять сомнение в истинности «теории тождества». Однако, если присмотреться пристальнее ко всей этой через чур усложненной конструкции суждений, то можно заметить, что вся она зиждется на все том же различении наблюдений («переживаний», опознаний, данности, осведомленности) от «первого лица» и от «третьего лица». Уберите данное различие, и вся конструкция рухнет. Следовательно, и тут все сводится к тривиальному: мои личные ощущения, представления и переживания не то же самое, что и физиологические «мозговые» процессы. Более того, вся концепция Крипке о «возможных мирах» опирается на так называемые «модальные категории». Модальная логика исследует ситуации, когда что-то «возможно» или «невозможно», «необходимо» или «необязательно». И, кажется, что данный подход является чем-то особенным, чем-то новым. Однако, это нет так. Любой процесс имеет причину, условия и результат. Так, любимое Крипке «движение молекулы» (прежде чем описывать совокупность движений, нужно изучить единичное движение) представляет из себя процесс изменения пространственного расположения рассматриваемой молекулы относительно иных объектов. И этот процесс, являясь следствием, причиняется, то есть имеет причину, другим процессом, например, «столкновением» с другой молекулой или взаимодействием (поглощением и излучением) фотона, или чем-то иным. Нам в данном случае конкретика не важна. Важно то, что изучаемый процесс имеет причину, которая также есть процесс. Вот это и есть необходимость, то есть то, без чего данный процесс не осуществляется. Нет причины, нет и следствия. «Необязательность» же в противовес «необходимости» - это те процессы, наличие или отсутствие которых не влияют на протекание изучаемого процесса. Например, наличие магнитного поля не влияет на движение молекулы водорода. Теперь, перейдя к воде, как системе взаимодействующих молекул. Она, как система, имеет необходимость в своих элементах, молекулах. Без элементов нет системы, без молекул, обозначаемых Н2О, нет воды. Но в тоже время для существования воды именно, как воды, (словами «аналитической философии» для наличия тождества) требуются еще и определенные условия, например, диапазоны температур и давлений внешней среды должны быть такими, чтобы эта система существовала. Так при температуре окружающей среды выше 1000С вода превращается в пар, то есть становится другим объектом, хотя и остается системой молекул Н2О. А при температуре ниже 00С вода превращается в лед, в систему молекул Н2О, но другого вида. Соответственно, для существования любого объекта требуется не только необходимость, но и возможность, то есть такие условия при котором объект остается самим собой. И если условия «разрешительные», например, температура внешней среды от 00С до 1000С, то это возможные условия или возможность существования воды. А если условия «запретительные», то есть температура отличается от указанных, то это невозможные условия или невозможность существования воды. Соответственно, все эти «возможные миры» Крипке и Чалмерса – это лишь некие «разрешительные» условия существования тех или иных объектов. Скажем, «философский зомби» не может существовать в реальных условиях «нашего мира», а вот, по мнению Чалмерса, в других «возможных мирах» такая «тварь» вполне себе «цветет и пахнет». Только он почему-то не раскрывает нам те «разрешительные условия» или отсутствие «запретительных» условий, которые и позволяют «философскому зомби» существовать в таком мире. А может быть эти условия как раз и связаны с тем, что данный «зомби» не имеет сознания? В таком случае уже само «физическое» тождество (по тем возможным условиям, которые есть) человека и зомби будет под вопросом. Короче, озвучу еще раз своё мнение, ничего особо нового «аналитическая философия» в онтологию не привнесла. Все её потуги находятся в области гносеологии (эпистемологии). Но феномен «сознания» — это, прежде всего, онтологический объект изучения. Он реально существует, а значит может быть исследован. Нельзя изучать «возможное» явление без знания о том, что оно из себя представляет, то есть существуют реально в том или ином виде: материальном или идеальном. Каким методом? Это уже иной вопрос. Поэтому я закончу сношения с «аналитической философией» на этой пессимистической ноте, и далее перейду к другим мыслителям. Но это случится, видимо, уже в следующем году. Возможно. А пока цитата: «Товарищи! Есть установка весело встретить Новый год! ... Мы должны провести наш новогодний вечер так, чтобы никто бы ничего бы не мог сказать.» (х/ф «Карнавальная ночь») Галиев М.М. 28.12.2024

Мунир: Несказанно рад встречи с вами в Новом году. Есть такая шутка, что философы приветствуют друг друга фразами типа: «Позвольте, уважаемый, с вами не согласиться». И в данной части текста, и с указанным настроением, я хочу рассмотреть взгляды главного «несогласяльщика» сегодняшнего дня Джона Сёрла. Сам он называет свои взгляды «биологическим натурализмом», подчеркивая главные отправные точки своих рассуждений: во-первых, не «физичность» сознательных феноменов, как неверно предпочитают обозначать физиологические явления другие исследователи, а их материальность, то, что Сёрл и подразумевает под «натуральностью», а во-вторых, и главных, их уровневую системность, эмерджентность, присущесть именно и только биологическим объектам. Лично я в своей основе, в базисе своих рассуждений, придерживаюсь аналогичной точки зрения: сознание, сознательность, сознательные состояния и сознательные процессы одновременно являются и «мозговыми» физиологическими феноменами, и представляют из себя что-то отличное от этих самых явлений, они выступают в качестве психических сущностей (ментальных явлений). По моему мнению, Сёрл совершенно прав, критикуя и приверженцев «теории тождества», которые уничтожают сами сознательные явления, как отдельно сущие, непосредственно «отождествив» их с физиологическими процессами, и последователей так называемого «дуализма», для которых характерно выделение неких самостоятельных, отдельных нематериальных либо субстанций, либо свойств в противовес материальному. Но, несмотря на базово верные взгляды, конкретные рассуждения автора кажутся мне не вполне убедительными. И главная причина этого, на мой взгляд, заключается в том, что Сёрл недостаточно радикально «порывает» с «аналитической философией», что заставляет его «играть на поле соперника». И хотя он и пишет: «я намереваюсь показать, что эта терминология устарела, а допущения ложны», но все равно остается «в плену» старой лексики и предпосылок «аналитической философии», для которой эпистемология важнее онтологии. Вот эту его нерешительность я и хочу показать в данном разделе. Но дело осложняется еще и тем, что, как и большинство «философов сознания», Сёрл постоянно спутывает содержания понятий друг с другом, подразумевая под одними и теми же терминами различные их значения, а соответственно, и разные их денотаты, то есть отличающиеся между собой объекты реального мира. И это приводит к совершенно странным высказываниям. Например: «Сознание есть переключатель типа “вкл/выкл”: та или иная система либо сознательна, либо нет. И если она сознательна, то данная система оказывается реостатом: имеются разные степени сознания.» [Все цитаты, которые не обозначены особо, даны из «Джон Сёрл. Открывая сознание заново. Перевод с англ. А.Ф. Грязнова. Идея-пресс, М: 2002 г.»] По данному суждению выходит так, что «сознание» некий переключатель состояний человека, в то время как, «сознательное состояние» - это «включенное сознанием состояние», а «бессознательное состояние» - это «выключенное сознанием состояние». А так как любой переключатель – это некая сущность, самостоятельно существующая относительно того, что она переключает, то, во-первых, «сознание» в данном понимании представляет из себя реальную вещь, а во-вторых, остается неясным: а что же это за «включенное состояние» такое? Нам тут ничего, кроме того, что оно «включилось» с помощью сознания, Сёрл не сообщил. А что «включили» то? Приведу пример. Имеется комната, которая может быть освещена электрическими лампами, а может находится в темноте. И нас интересует, что такое свет, освещающий данную комнату. Нам же отвечают, что свет – это переключатель, который переводит комнату из состояния освещенности в состояние темноты. Разве нас устроит такой ответ? Я думаю, что нет. В данном контексте Сёрл придает значению понятие «сознание» предметный смысл. Сознание тут - это вещь, отделённая от всех остальных вещей, существующая самостоятельно. Автор «опредмечивает» сознание, считает его денотатом некий реальный объект мира: то ли часть мозга, то ли нечто вне мозга. Это явно ошибочное утверждение, так как никто еще не смог, да я думаю, и не сможет найти такую странную вещь, предмет мира, как сознание. При этом в другом месте своей книги Сёрл дает иное определение термину «сознание»: «… сознание является биологическим свойством определенных организмов в совершенно том же самом смысле “биологического”, в котором фотосинтез, деление клетки, пищеварение и воспроизводство являются биологическими свойствами организмов.» Путаница в значениях понятий присутствует и тут. Фотосинтез, деление клетки, пищеварение и воспроизводство – это не свойства, а процессы, протекающие в живых организмах. Уподобление им сознания предполагает, что и само сознание тоже – процесс. Но Сёрл тут «чёрным по белому» пишет о том, что «сознание является биологическим свойством». И мы остаемся в недоумении. То сознание у автора вещь, подобная переключателю состояний, то это процесс на подобии фотосинтеза, то свойство живых организмов. А ведь есть еще и сознательные состояния, которые Сёрл очень часто отождествляет с сознанием. Так каким же феноменом является сознание: вещью, то есть самостоятельно сущим, или процессом, как совокупностью действий и реакций вещи, а может быть состоянием, как длительным поддержанием сознательных процессов или же свойством, то есть особенностью действий, процессов, состояний или вещи? Как можно рассуждать о феномене, не определивших с его, хотя бы общим, онтологическим статусом? Однако, вернусь к рассуждениям Сёрла «по большому счету», не обращая внимания на использование им понятий как попало. Будем говорить о сознательных явлениях, не конкретизируя их разновидности. Итак, текущая задача, стоящая перед всеми нами – это понять, что из себя представляют сознательные феномены. Но как осуществляется понимание любого явления? Прежде всего, для этого следует принять некие допущения. И первым из них будет то, что имеется некий внешний нам мир (можно, конечно, и не принимать этого, но тогда нам не о чем разговаривать друг с другом). Это первичное допущение. Вторым допущением будет то, что мы, как люди, этот внешний нам мир можем познавать, то есть в наших мозгах (головах и или ином месте по вашему выбору, так как в данном случае это не важно) нами моделируется внешний мир. Назову его «модель мира» в отличии от «реального мира». Опять же не стану заморачиваться в данном месте по поводу полноты, достоверности и т.д., то есть соответствия «модели мира» реальному миру, всем этим «вещам в себе», «трансцендентальности» и прочим изыскам. Главное заключается в том, что познание любого явления реального мира – это встраивание его образа и представления в «модель мира» в наших головах, то есть установление связей и отношений рассматриваемого явления с иными уже известными нам феноменами. Соответственно, для того чтобы понять: что из себя представляет «сознание» (как сознательное явление), необходимо произвести процесс «встраивания» его образа в имеющуюся у нас «модель мира», то есть выявить связи и отношения данного явления с иными феноменами. «Основная цель этой главы заключается в том, чтобы определить местонахождение сознания в пределах всеобщей “научной” концепции мира.» Заметьте, что «всеобщая “научная” концепция мира», уже должна быть до момента нашей попытки «определить местонахождение сознания» в ней. И под данным словосочетанием: «всеобщая “научная” концепция мира», Сёрл понимает именно наши знания о реальном мире, то есть то, что я называю «моделью мира», присутствующего в мозгах того или иного человека, а другие философы обычно именуют «опытом». Все это хорошо и понятно. Однако тут есть еще одна «заковыка». Объекты мира являются уникальными, единственными и единичными. Но более того, крайне неприятно то, что их бесконечное множество. Гораздо удобнее и эффективнее «работать» с обобщенными образами, то есть с общими «моделями» реальных объектов. Так, выявить связь каждого конкретного яблока с каждой конкретной яблоней значительно более «трудоемко», чем отношения обобщенных образов, модели «яблоко» с моделью «яблоня» и более того, «плода» и «плодоносного дерева». Вплоть до обобщения отношений одного сущего с другим сущим. Конечно, само обобщение производится при познании конкретных объектов, при сравнении их между собой, выявляя то общее, что всем им свойственно. Но однажды обобщив далее процесс познания становится гораздо проще и плодовитее. И чем более обобщено явление, тем оно надежнее, достовернее и полнее. Однако, одновременно обобщенное явление, охватывая все большее количество объектов, в содержательном плане все более «куцо», имеет все меньшее число признаков явления. И тут важен уровень обобщения, так как для разных целей исследователь должен использовать различные степени обобщения явлений реального мира, то есть разные образы, представления, идеи и модели, имеющиеся в его мозгах. Еще более удобно в таких случаях пользоваться уже не образами и моделями, а символами, например, словами «яблоко» и «яблоня». Соответственно, предложение «яблоня порождает яблоко» компактно и широкоохватно описывает отношение всех конкретных реальных яблонь и яблок (плодов и плодоносных деревьев). И теперь нам нет необходимости каждый раз отслеживать весь процесс развития (порождения) данного яблока на данном дереве, все связи конкретного яблока. Исследуемое реальное явление будет подобна всем прочим наблюдаемым нами ранее феноменам порождения других яблок. А следовательно, он нам понятен по сходству с иными, а слово «порождение» сразу описывает его отношение. И возникает иллюзия, что важнейшим в понимании реального мира является описание этого мира словами. То есть из трех существующих «миров»: реального, модельного и символического, именно последний, словесный, «выпячивается» на первый план. Отсюда и такая «тяга» философов последнего времени к семантике, логике и прочим частным дисциплинам. Вот и Сёрл туда же: «Как это справедливо в отношении большинства слов, нет возможности дать определение “сознания” ни в терминах необходимых и достаточных условий, ни — на аристотелевский манер — с помощью родовидового различия. Тем не менее, хотя мы и не можем дать некругового вербального определения, мне по-прежнему существенно важно сказать, что же я подразумеваю под этим понятием, ибо его часто путают с некоторыми другими понятиями.» Как видно, первично Сёрл пытается идти по «наторенному» пути – пробует определить одно понятие через иные понятия, то есть встроить данный термин в символическую картину мира. Но это ему не удается. Хотя именно «на аристотелевский манер — с помощью родовидового различия», как мне кажется, это сделать совсем не сложно. Например, сознание есть сущее, то есть нечто существующее. Вот я и определил одно понятие - «сознание», через другое – «сущее», «с помощью родовидового различия». Понятно, что такой уровень обобщения данного явления устроит нас не может. Но далее рассматриваемое понятие можно было бы конкретизировать. Например, учтя то, что сущие (или нечто, или объекты) в реальном мире подразделяются: на вещи, то есть существующие в виде пребывания, отдельно, самостоятельно, на события, то есть существующие как происходящее с вещами, и на признаки, существующие как особенности событий, то можно было бы конкретизировать сознание, как сущее какого-то из этих типов. Но Сёрлу сделать этого не удается, а потому он идет иным путем. Раз нельзя определить понятие «сознания» через иные понятия, то нужно просто попытаться дать указанному феномену имя, то есть просто указать пальцем на явление и сказать: сие есть сознание. Подобным способом, как известно, мы формируем первичные понятия. Например, мы не определяем понятие «красный», «боль» или «Джон Сёрл» через иные термины. Мы просто тычем пальчиком в явление и даем ему имя. Так предлагает поступить и Сёрл. «То, что я подразумеваю под “сознанием”, лучше всего продемонстрировать на примерах. Когда я просыпаюсь после лишенного сновидений сна, я вступаю в состояние сознания, которое продолжается, пока я бодрствую. Когда же я засыпаю, оказываюсь под общей анестезией или умираю, мои состояния сознания прекращаются.» Сёрл в данной цитате пытается уговорить нас принять его предложение того, что, то состояние, которое начинается после пробуждения (окончания анестезии) и сохраняется до засыпания (применения анестезии), следует называть «сознательным состоянием». А вот состояние сна без сновидений (или пока действует анестезия) он предлагает называть «бессознательным состоянием». (В скобках еще раз подчеркну, что сознание, по моему мнению, есть способность живого существа, в частности человека, находится в специфическом состоянии, называемом «сознательное состояние». И данное состояние имеет особенности, отличающие это состояние от другого состояния, называемого «бессознательное состояние». Эти особенности и есть свойства данного состояния, которые мы и обозначаем, как сознательные. Состояния могут переходить из одного вида в другое, из «сознательного» в «бессознательное». А вот само сознание, как способность, как оценочная категория, не исчезает. Если уж мы выявили, что такая способность у данного живого существа имеется, и существо – сознательное, то только смерть его может эту способность уничтожить. Ведь может быть и так, что мы определили, что объект мира не имеет способности находится в сознательном и бессознательном состояниях, то есть ему не присуще сознание вообще. И это совершенно разные ситуации: одно дело, когда одно существо имеет сознание, а другое не имеет его, и совсем иное, когда одно и то же существо находится в сознании или оно – бес сознания. Поэтому очень важно отличать, когда отсутствие сознания есть отсутствие способности вообще находится в сознательном состоянии, например, у атома нет сознания, и ситуацию, когда отсутствие сознания – это лишь нахождение в бессознательном состоянии, например, человека в коме. Есть еще и нюансы с сознательными процессами, действиями-реакциями и т.д. Но Сёрл в такие тонкости не вдается. Для него сознание и сознательные состояния – это сознательные явления и этого достаточно.) Итак, человек может находится как в «сознательном состоянии», так и в «бессознательном состоянии». Однако тут возникает проблема. Каким образом мы различаем между собой сознательное и бессознательное состояние? Ведь для того, чтобы сказать, что данное явление есть то-то, а другое явление является тем-то, они должны отличаться чем-то друг от друга. Сознательное состояние мы опознаем («переживаем», нам дано, мы осведомлены) от «первого лица», непосредственно. То есть нам можно «ткнуть пальчиком» в данное собственное состояние и сказать, что оно и есть сознательное, и этого достаточно. А вот о своем бессознательном состоянии мы можем судить только от «третьего лица». Мы не опознаем (не «переживаем», нам не дано, мы не осведомлены) об этом состоянии непосредственно, и «узнаем» мы о том, что находились в таком виде лишь по косвенным признакам. Например, ничего не помним о том, что с нами происходило в какой-то период времени. Однако, за это время много, что изменилось, а мы, находясь в данном месте в данное время, ничего не опознавали (не «переживали», нам не было дано, мы не осведомлены). Соответственно, мы делаем вывод, что находились в бессознательном состоянии. Точно также, «автоматически» крутя педали велосипеда и задумавшись о том, что «если десигнация — это операция, позволяющая сопоставить с именем соответствующий объект (десигнат), то что понимается под десигнатором?», мы подъедем к собственному дому, даже не заметив саму дорогу. Процесс перемещения своего тела из магазина домой на велосипеде в задумчивом состоянии мы в данном случае осуществили бессознательно. А сам вывод об этом мы сделали от «третьего лица». Если бы по дороге мы впали в кому или умерли, то и «знать», то есть сконструировать некую модель своего бессознательного состояния, мы бы не смогли. Следовательно, если сознательное состояние мы опознаем («переживаем», нам дано, мы осведомлены) непосредственно, от «первого лица», то бессознательное состояние мы как раз и описываем через иные явления. Первое явление именуется «напрямую», как первичное понятие, а второе – через иные понятия, то есть вторичным образом, через описание. Причем понятие «бессознательное состояние» — это отрицательное определение. Оно само определяется через понятие «сознательное состояние», отрицая его. У него нет свойств, кроме одного, отсутствия свойств «сознательного состояния» (но при этом имеются свойства самого состояния, что делает это явление схожим с «сознательным состоянием», как именно состоянием). Сравнение же положительного, к тому же первичного понятия, с отрицательным, вторичным, кроме того, зависящим от первичного, понятием - малопродкутивно. Но главное подобный подход не выявляет денотата понятия, того, что обозначает данный термин. Например, знание о том, что Джон Сёрл – это не Дэвид Чалмерс, ничего не дает нам в плане понимания, а кто же такой сам Джон Сёрл. Или то, что «не красный цвет» - это не «красный цвет» не помогает нам понять, а что же это за цвет такой «не красный». Точно также и знание о том, что «сознательное состояние» - это не «бессознательное состояние» (и наоборот) никак не приближает нас к пониманию того, а что собственно из себя представляет «сознательное состояние». И уж тем более в данных примерах нет ответа на вопрос и о том, что такое «сознание», так как «сознание», как наша оценка способности вообще не может исчезнуть, а присутствует либо в актуальном своем виде – сознательном состоянии, либо в потенциальной форме – возможном пробуждении из бессознательного состояния (или после анестезии). Хотя у трупа уж точно нет сознания. В этом и заключается хитрость понятия «сознания», что она имеется в двух ипостасях: как способность к сознательному состоянию, то есть как потенция, так и актуальное нахождение в сознательном состоянии. Когда мы говорим, что человек имеет сознание, мы подразумеваем потенцию, то есть то, что данный человек может находится в сознательном состоянии (поддерживать это состояние) и нам не важно, что в данный момент он, например, спит без сновидений или пребывает под анестезией. А в случае, когда мы говорим, что человек находится в сознании, то имеем в виду, что он именно в сознательном состоянии, то есть сознание тут выступает в своей актуализированной форме, как синоним сознательному состоянию. Желательно, конечно, для данных «форм» применять различные понятия, но так уж сложилось, поэтому следует просто это помнить. Как бы то ни было, Сёрл прекрасно понимает, что простая констатация наличия или отсутствия «сознательного состояния» у человека ничего нам не дает для понимания самого этого состояния. А потому для различения состояний далее начинается поиск хоть каких-то свойств рассматриваемого явления: «Сознательные состояния всегда обладают содержанием. Никогда нельзя быть просто сознательным, скорее, когда некто сознателен, должен иметься ответ на вопрос “Что он осознает?” (What is one conscious of?).» И первым таким отличием «сознательного» и «бессознательного» состояний он нам предлагает «обладание содержанием». Однако, для «бессознательного состояния» характерно то, что в таком состоянии не осознается вообще ничего. Поэтому для различения «сознательного состояния» и «бессознательного состояния» важно не то, ЧТО осознается, а то, что что-то ОСОЗНАЕТСЯ вообще. То есть мы ищем не различия между осознаваемыми процессами, а отличия осознанности и неосознанности. Сознательные состояния сперва нужно выделить среди других состояний мозга, а уж потом сами сознательные состояния различать по типам, например, состояние мышления, состояние наблюдения, эмоциональное состояние и т.д. При этом совершенно не важно, что осознается: мысль, стук или боль, главное то, что человек (или животное, имеющее данную способность) находится в сознательном состоянии в отличии от его бессознательного состояния, когда способность не реализована, имеется лишь как потенция. Соответственно, для понимания таких обобщенных явлений, как «сознание» «сознательное состояние», «сознательные процессы» и «осознанное поведение» достаточно отличать их от таких же обобщенных явлений, как «отсутствие сознания», «бессознательное состояние», «бессознательные процессы» и «неосознанное поведение». При этом «содержание», то есть конкретика «сознательных состояний», необходима уже для типизации отдельных их видов. Соответственно, «наличие содержания» при поддержании «сознательного состояния» ничего нам не дает в попытках определится с самими особенностями именно данного состояния. Отдав дань попыткам определить понятия «сознание», «сознательное состояние» на ниве «аналитической философии» и ничего не добившись, далее Сёрл продолжает свои рассуждения уже в ином ключе, то есть онтологически. И в этом варианте рассуждений он пытается опереться на такие факты реальности, которые не вызывали бы споров и отторжений у его критиков. И находит он их в двух теориях. «По крайней мере, две черты его [«научного» взгляда на мир] столь фундаментальны и так хорошо установлены, что уже не являются чем-то необязательным для разумных высокообразованных людей настоящей эры. В самом деле, они в значительной части являются определяющими для современного взгляда на мир. Это — атомарная теория материи и эволюционная теория в биологии.» Соотвественно, из них Сёрл и выводит первичное определение сознания: «Если подвести итог, то окажется, что наша картина мира, хотя она и крайне сложна в деталях, предоставляет достаточно простое объяснение способа существования сознания. Согласно атомарной теории, мир состоит из частиц. Эти частицы организованы в системы. Некоторые из этих систем являются живыми, и типы живых систем эволюционировали на протяжении долгих периодов времени. Среди них некоторые путем эволюции привели к мозгу, способному причинно обусловливать и поддерживать сознание. Таким образом, сознание является биологическим свойством определенных организмов в совершенно том же самом смысле “биологического”, в котором фотосинтез, деление клетки, пищеварение и воспроизводство являются биологическими свойствами организмов.» «Сознание, если повторить сказанное, есть естественный биологический феномен.» Рассмотрим: удается ли ему определить понятие «сознание» в удовлетворительном виде? Но сначала, как всегда, мелкие придирки. Во-первых, не «мир состоит из частиц», а реальные вещи состоят из своих частиц, которые также являются вещами. Мир – это абстрактное понятие, просто численно охватывающее все вещи. Во-вторых, мозг не способен причинно обусловливать сознание, так как причинно-следственные связи присущи только событиям. А мозг – это не событие, а вещь. Отношения мозга и сознания (чем бы оно ни было) не может быть причинно-следственной только уже потому, что мозг не событие. Тем более, что и само сознание Сёрлом понимается как «биологическое свойство». Тогда и связь между мозгом и сознанием – это отношения между вещью и его свойством, то есть отношение принадлежности: мозг обладает свойством сознания, а сознание присуще мозгу (отмечу для того, чтобы не возникло недопонимания -это именно точка зрения Сёрла, а не моё). Подобно тому, как электрону присущ заряд (или спин), атому – валентность, молекуле – поляризуемость, клеткам – возбудимость и т.д. Но все эти отношения не причинные. Причинно-следственные связи, например, можно было бы обнаружить между физиологическими процессами в мозге и сознанием, если бы сознание понималось, как процесс. Во-третьих, сознание , теперь уже по моему мнению, все же представляет из себя не свойство, а способность или хотя бы состояние. Свойством является сознательность, то есть некая специфика событий, причем внутримозговых. Соответственно, сознание аналогично не фотосинтезу, делению, пищеварению и воспроизводству, то есть процессам, а неким способностям к фотосинтезу, к делению, к пищеварению и к воспроизводству или, по крайней мере, состояниям фотосинтеза и т.д. Но это все мелочи. А что про все это можно сказать «по большому счету»? Сёрл явно открещивается от дуализма, что радует, но само определение сознания, как биологического феномена оказывается все еще слишком общим. Сёрл данным суждением «отсек» все небиологические явления, типа электронов, зарядов, спинов, атомов, химизма, молекул, каталитичности и прочего, прочего, прочего. Осталось только констатация того, что сознание есть у живых существ. Но сказать, что сознание – это биологический феномен, недостаточно. Те же фотосинтез, деление, пищеварение и воспроизводство тоже являются биологическими феноменами. Но между всеми ними необходимо найти различия. Вот этим-то уважаемый автор и пытается заняться далее, то есть продолжает рассуждения по конкретизации исследуемого понятия. А для этого необходимо найти признаки, свойства, а лучше качества того явления, которое мы и изучаем.

Мунир: Итак, какие же свойства присущи феномену «сознание» (или его актуализированной форме – «сознательному состоянию»), которые отличают данное явление от прочих? И первое «свойство», на которое я бы хотел обратить ваше внимание – это «интенциональность». Вот как данное явление понимает сам Джон Сёрл: «Интенциональность», в том смысле, в каком его используют философы, имеет отношение к тому аспекту психических состояний, благодаря которому они направлены на положения дел в мире, находящемся вне их.» «Любое состояние, направленное на что-либо, лежащее за его пределами, есть интенциональное состояние.» [Сёрл Дж. Р. Рациональность в действии. Перевод на русский язык: А. Колодий, Е. Румянцева. — М., 2004. ] И вновь тоже самое – крайне небрежное использование понятий. Любое состояние, являясь лишь длительным поддержанием процессов, которые осуществляет рассматриваемая сущность, не может быть направлено. Нет у состояния, как одного из видов событий, такого свойства. Направленными могут быть только действия или их совокупности – процессы. Например, процесс течения воды может быть направлен, а состояние текучести – нет. Процесс восприятия человеком воздействия на него предмета реального мира (звуковой волной на уши и далее по цепочке нейронов до мозга) или воздействия самого человека на вещь вне его (удары рукой по барабану) имеют направленность. А вот состояние восприятия (слушание музыки) или состояние действия (воспроизведение барабанной дроби) не имеют направленности. Кроме этого, то, на что направлено действие или процесс действующего, «лежит не за пределами состояния», как это указано в цитате Сёрла, а вне субъекта действия, то есть вне действующего, вне сущего, предмета мира. Соответственно, определение Сёрла следует описать иначе, а именно: интенциональное состояние мозга человека (или иного живого существа) – это такое его состояние, которое характеризуется в том числе и поддержанием процесса направленного внимания этого мозга на некий объект как вне самого человека, так и вне мозга, но внутри тела человека. Почему я написал, что указанное состояние «характеризуется в том числе», а не просто «представляет из себя»? Потому что интенциональное состояние, в понимание философов, является не только состоянием внимания, то есть представляет из себя длительное поддержание субъектом процесса его внимания на объекте, но имеет еще и иную конкретику этого внимания. Не просто мозг человека находится в состоянии внимания, но еще и данный процесс внимания направлен на что-то, на объект. То есть в данном случае просто выделяются различия в сфокусированности интереса на разных аспектах одного итого же процесса. Так, рассматриваемое явление представляет из себя процесс, который можно описать в общем виде следующим образом: субъект сосредотачивает внимание на объекте. Если мы делаем упор на субъекте, то важным становится то, что этот процесс «субъектный» (о чем, кстати, речь пойдет позже). Если нужно выделить, что главное в этом процессе само сосредоточение и поддержание внимания, то процесс обозначается как «сосредоточенность», или «внимательность», а если важна именно направленность внимания на объект, то высвечивается иное свойство данного процесса – «интенциональность». Какой бы вариант мы не выбрали, все эти свойства: «субъектность», «внимательность» и «интециональность» относятся к одному и тому же процессу. И соответственно, к одному и тому же состоянию мозга. При этом далее Сёрл делает оговорку: «… визуальный опыт считается интенциональным, но не направленные ни на что состояния беспокойства к интенциональности отнести нельзя.» что, по моему мнению, неверно. Разве мы не сосредотачиваем внимание на своей тревожности или беспокойстве? Я лично осознаю своё состояние беспокойства только в случае, если сосредоточу на нем свое внимание. А пока этого нет, то я спокойно сосредотачиваю внимание на визуальных процессах. При этом беспокойство, как процесс и состояние, может вполне себе присутствовать, но я настолько сильно отвлечен рассматриванием прекрасного тела незнакомки, что просто не обращаю внимания на беспокойство по поводу того, что скажем мне об этом жена. Таким образом, любое сосредоточение внимание имеет интенциональное свойство. Но как этот данный процесс и его свойство связаны с сознательными процессами и состоянием? Отношение процесса (и состояния) сосредоточения внимания и сознательных процессов (состояний) относятся как система и ее элемент. Сознательные явления состоят из нескольких событий: сосредоточение внимания на некоем явлении (объекте мира, потребности, состоянии тела), торможение поведения, поддержание внимания на сигналах от рецепторов (сенсорных, потребностей и проприорецепторов), воспринимающих данное явление, опознание данных сигналов, как тех же самых и поиск схожих в памяти, и результат данного сравнения ощущения и представления, представляющего «осведомленность» мозга (или человека) о том, что данное явление новое или некое уже ощущаемое ранее. Вот весь этот комплекс и является осознанием, а процессы сознательными. Причем возможно, что я еще и не все этапы описал. Одновременно и параллельно происходит оценка явления не только на новизну, но еще и на его положительность и отрицательность для субъекта, на принадлежность этих явлений к реальному миру или самому субъекту (например, галлюцинация или сон), а также различие по субъектности: моё это беспокойство или я ощущаю чужое беспокойство, как своё. Осознание и сами сознательные процессы (и соответственно, состояния) сложные феномены. Тут еще исследовать и исследовать. Но это я кажется, ушел в сторону от интециональнсти. Данное свойство присуще одному из этапов процесса осознания – сосредоточению и поддержанию внимания на явлении (объекте). И оно всегда присутствует в любом процессе осознания. Поэтому и суждение Сёрла, представленное ниже: «Если я осознаю стук в дверь, то мое сознательное состояние интенционально, поскольку оно указывает на нечто помимо себя, а именно на стук в дверь. Если же я осознаю боль, то боль не интенциональна, ибо она не представляет ничего помимо себя.» я считаю неверным. Звук «стук в дверь» вызывает внимание (сосредоточение и поддержание) к нему, то есть имеется «направленность» осознавания (опознавания) именно данного звука, как «стук в дверь». Но точно также и боль (и температура, и механическое действие), то есть воздействие на рецепторы боли принуждает мозг сосредоточить и поддерживать внимание именно на данном воздействии. Так, зубная боль, например, возникает не сама по себе, а при выделении разрушающимися клетками в локальной области тела определенных химических веществ (гистамины, простагландины и т.д.). Вот на это место в теле, то есть на определенный зуб, и будет направлено внимание. И осознание, а точнее опознание этой боли, и как боль, и как боль именно в данном месте, и будет иметь интенциональность, так как боль удерживает наше внимание по направлению к больному зубу. Это вроде бы понятно. А как быть с представлениями, моделями и идеями? Напомню, что под представлениями я понимаю воспоминания былых ощущений. Например, я могу вспомнить ощущение «красного цвета» и при этом сидеть с закрытыми глазами и ничего визуально не ощущать. Это и есть представление «красного». (Или вспоминать, то есть вызывать из памяти представление о «зубной боли», и при этом в реальности мои зубы не болят). Моделью же я называю комплекс представлений, скажем, модель «пожарная машина» с её сиреной и движением. Ну, а идеей я обозначаю такую модель, то есть совокупность представлений, которую я сам сконструировал и никогда комплексно не ощущал. Например, «инопланетянин». Не важно каким я его себе представляю, главное то, что я не мог ощущать его образ, так как в реальном мире его просто нет (возможно, пока). Как со всеми этими феноменами соотносится интенциональность? Да, точно также как и с ощущениями и образами реального мира. Все дело в том, что процессы сосредоточения и поддержания внимания расположены в самом мозге и представляют из себя подавление тех сигналов от рецепторов, которые наш мозг (а соответственно, и мы) считает незначимыми в данный момент. Так как опознание происходит только тех «восприятий», которые были «пропущены» в зону опознания, то неважно откуда в эту зону «попали» опознаваемые ощущения и представления: из реального мира или из памяти. В момент, когда я вспоминаю «красное», «пожарную машину» или «инопланетянина» все сигналы от реального мира подавлены (заторможены), а представления, модели и идеи опознаются как те же самые, имеющиеся в нашей памяти. И внимание направлено на эти самые представления, модели и идеи, вызванные из памяти. «Красное» - это «красное», а не «сладкое». «Пожарная машина» - это «пожарная машина», а не «Мерилин Монро». А «инопланетянин» - это именно «инопланетянин», но никак не «Джон Сёрл». (Хотя …) Внимание присутствует, направленность этого внимания имеется, значит и интенциональность вполне себе наличествует. Любое осознание, как процесс, не может протекать без внимания, а оно всегда направлена на что-то. Следовательно, и интенциональность, как свойство, всегда присуще сознательному процессу. А сознание, как актуализированное сознательное состояние, есть поддержание такого процесса, одним из свойств которого является интенциональность. Это с одной стороны. А с другой, не следует забывать и то, что данное свойство присуще все же не каждому процессу, составляющему комплексный процесс осознания, а только его одной «части» - вниманию (сосредоточению и поддержанию). Именно поэтому, данное свойство не является чем-то уникальным. Любое сосредоточение и поддержание любого процесса (а внимание – это процесс) является интенциональным. Например, камера, отслеживающая конкретный реальный объект, имеет свойство интенциональности самого процесса отслеживания (точнее не сама камера, конечно, а компьютер, оснащенный данной камерой). Амеба, ползущая по градиенту растворенного сахара, имеет интенциональность, как свойство направленности своего процесса «ползания». Таким образом, свойство интенциональности может в какой-то степени служить тем признаком, который позволяет различить «сознательные феномены» от «бессознательных явлений», но только лишь одного и того же субъекта. И это возможно потому, что в состав «сознательных явлений» входит процесс сосредоточения и поддержания внимания, а в «бессознательные» - нет. А вот отличить сознательную крысу от бессознательной инфузории-туфельки или компьютера только по данному свойству будет сильно затруднительно. Поэтому, такой конкретизации определения «сознательного состояния», при котором данный термин понимается, как интенциональный биологический феномен, совершенно недостаточно. Следовательно, наш поиск свойств этого явления продолжается. Пока на этом прервусь. Ибо «души прекрасные порывы предполагают перерывы». Всем спасибо, расходимся. Надеюсь, не на долго. Галиев М.М. 20.01.2025

Мунир: Хотел начать продолжение своих рассуждений со слов «Здравия желаю!» Но узнал, что данное приветствие характерно в основном военным в отставке. Так как я далеко не военный, хоть и в отставке, то скажу банально: «Моё почтение, уважаемый коллеги!» И с этим продолжу «вгрызаться» в творение Джона Сёрла. Я остановился на поиске данным автором неких свойств сознательных феноменов, которые, как он считает, позволят выяснить в конце концов: а что это такое – «сознательное явление»? Ранее я рассмотрел свойство интенциональности и нашёл его недостаточно удовлетворительным. Следующим свойством, претендующим на роль качественного свойства, по мнению Джона Сёрла, является «субъективность». «Сознательным ментальным состояниям и процессам присуща особая черта, которой не обладают другие естественные феномены, а именно, субъективность». Что за под данным явлением понимается? Каков денотат рассматриваемого термина? Чтобы ответить на эти вопросы, придется опять же начать все сначала, как и положено классическому философу. Ранее мы приняли допущение, что реальный мир вне нас, людей, существует сам по себе, самостоятельно, независимо от того имеется у этого мира «наблюдатель» или нет. И этот мир представляет из себя «скопище» вещей. При этом любая реальная вещь проявляет себе иной вещи этого мира своим действием. Без воздействия нет проявления, а следовательно, и невозможно обнаружить существование вещи. Поэтому, с одной стороны, у нас есть вещь и её действие, то есть «действующее». А, с другой стороны, имеется иная вещь, на которую данное действие направлено, то есть «действуемое». «Действующая» вещь – активна, «действуемая» вещь – пассивна. Но при этом последняя, «действуемое», та вещь, на которую воздействуют, во-первых, «сопротивляется» действию, а во-вторых, изменяется вследствие воздействия первой. Это называется «реакцией», которая представляет из себя и противодействие, как процесс, и изменение состояния (внутренних процессов взаимодействия элементов, структуры, параметров движения или прочего) «действуемой» вещи, как результат воздействия. Противодействие, являясь пассивным сопротивлением, «подавляет» активность «действующего», что также вызывает изменение в нем (или с ним). Тут нет необходимости «глубоко закапываться» во все эти взаимоотношения вещей. Нам важен не просто процесс взаимодействия вещей реального мира, а появление в данной ситуации «наблюдателя», то есть «субъекта» в противовес «объекту». Чем же отличаются «субъект» и «объекта» от «действуемого» и «действующего»? Первично, ничем. Любая реальная вещь может активно воздействовать на «наблюдателя», после чего этот «наблюдатель», точно так же, как и любое «действуемое», изменяется. Например, электромагнитная волна определенного параметра (допустим, длиной волны 630-780 нм) вызывает активацию колбочек в сетчатке глаза «наблюдателя», что приводит к переносу данного возбуждения в его мозг, где формируется очаг (или цикл) активности нейронов. То есть данный процесс принципиально, по базовой сути, не отличается от процесса, скажем, нагрева воды в чайнике на индукционной плите. А вот то, что происходит потом существенно отличается от описанных явлений. Если воздействие «действующего» вызывает изменение состояния «действуемого», то, в случае с «субъектом», мозг «наблюдателя» запоминает данное изменение и, что самое главное, может произвольно воспроизводить данное изменение, то есть вновь сформировать очаг (цикл) возбуждения нейронов, но уже без наличия воздействия «извне». Опишу еще раз все это (повторение – «мать» понимания) с разных точек зрения: от «третьего» лица и от «первого» лица. Итак, воздействие вещи реального мира на другую вещь вызывает у второй какие-то изменения. При этом «субъект», в отличии от иного «действуемого», имеет способность запомнить данное изменение и произвольно, самостоятельно воспроизвести данное изменение в своем мозге (или ином органе запоминания и воссоздания). В данном случае «действующая» на «субъект» вещь будет именоваться «объект», то есть не просто «действующее», а такая вещь, которая оказывает действие именно на «субъект». При этом «субъект» может реагировать на воздействие «объекта» не только как «субъект», но еще и как обычное «действуемое», без запоминания и возможности воспроизвести свое собственное изменение. Так, электромагнитная волна и нагревает тело человека, то есть в этом случае человек взаимодействует с реальностью как «действуемое», а фотоны - как «действующие», и в тоже время вызывает в его мозге такие изменения, который запоминаются и, воспринимаясь раз за разом, становятся «ощущением». При этом «действующее» выступает «объектом» для «субъекта», специфического «действуемого». В последнем случае мозг человека «запоминает» тем или иным способом изменение активности своих частей, которую может воспроизвести без наличия реального «объекта». Если процессы, протекающие в мозге «субъекта», описать от «третьего» лица, то это выглядит следующим образом: возбуждения некоторых зон мозга, возникшие в результате реакции колбочек сетчатки глаза на воздействие фотонов света, являясь восприятием, сравниваются с возбуждениями, возникшими ранее по причине подобного воздействия, что является опознанием данного восприятия и поддержания его как того же самого, теперь уже как ощущения; а далее данное ощущение сопоставляется с вызванными из памяти, ранее запомнившимися ощущениями, что приводит в случае наличия таковых к опознаванию ощущений, а в случае отсутствия подобных ощущений к идентификации их, как новых. От «первого» же лица все эти физиологические процессы можно описать так: «я вижу красный цвет, который я уже раньше видел» и «вполне могу представить его себе с закрытыми глазами», или «я вижу новый цвет, который раньше не видел» - «надо его запомнить». Итак, «объект» противостоит «субъекту», как «действующее» и «действуемое», причем как особенное «действуемое», специфика которого состоит в том, что «субъект» в отличии от обычного «действуемого» имеет способность воспроизвести свою реакцию на воздействие «объекта» без самого «действующего». Соответственно, те явления, которые присущи только «субъекту», обозначаются как «субъектные». Или, рассматривая данное отношение с другой стороны, «субъект» - это такое «действуемое», которое имеет «субъектные» события, то есть его реакцией на воздействие «объектов» является не просто изменение состояния, структуры и прочего, но еще и запоминание и произвольное воспроизведение таких изменений. В данном месте придется немного отвлечься, чтобы поворчать на то, что, как обычно, под одними и теми же понятиями ученый люд подразумевает различные их значения, а соответственно, и разные явления. Во-первых, под терминами «субъект» и «объект» исследователями данных феноменов понимаются познающий «наблюдатель» и его предмет наблюдения, то есть то, на что направлено внимание «субъекта-наблюдателя». Как видно, в данном случае различие первого понимания «субъекта» и «объекта» от второго заключается в направленности процессов воздействия и внимания. В первом случае, в варианте, когда «объект» воздействует на «субъект», у последнего возникает реакция и последующие «субъектные» события, а во втором варианте понимания, «субъект» сосредотачивает и поддерживает внимание на «объекте» своего внимания. В последнем случае, отношения между «объектом» и «субъектом» заужено, включает только лишь процессы внимания «субъекта». В то время как во втором варианте сами процессы сосредоточения и поддержания внимания «субъекта» могут быть включены в более сложный процесс взаимоотношений «субъекта» и «объекта». Эти различные подходы не следует путать и всегда желательно оговаривать заранее. Во-вторых, «субъект» может выступать в роли не только «действуемого» или «внимающего», но и как «воздействующий». Известно, что человек преобразует природу, действуя на неё и изменяя её. Тут «субъект» уже не пассивен, а активен. И роли «действующего» и «действуемого» меняются местами. Соответственно, ситуация, когда «объект воздействует на субъект» кардинально меняет свою конфигурацию на «субъект воздействует на объект». Правильнее всего было бы во всех этих вариантах каждому явлению присваивать свои понятия. Иначе выходит путаница. Но никто особо этим не обеспокоен, так что и термины продолжают иметь различные значения. Отсюда «субъектными» мы называем: и присущие «субъекту» процессы внимания, запоминания и воспроизведения образов, представлений и прочего, и результаты изменения окружающей среды под действием «субъекта», так сказать, в первом случае - «внутренние» процессы, протекающие в «субъекте», а во втором - «внешние» действия «субъекта». В-третьих, «субъект» в логике вообще является тем, о ком или о чем идет речь в суждении. В данном случае вообще не важно кто на кого воздействует. Значение имеет само место «субъекта» в утверждении. Наверное, этот список можно было бы продолжить, но и так понятно, что мыслители особо себя не утруждали поиском отдельных понятий для различных явлений. А каким боком ко всему этому притерлась «субъективность»? И если мы выбираем моё определение «субъекта», как «действуемого», имеющего «субъектные» события, то «субъективность» — это разновидность этих событий (реакций). «Субъектные» события – это внимание, запоминание и воспроизведение изменений состояний и процессов «субъекта». При этом такие события могут быть как «объективными», то есть запоминание и воспроизведение своих изменений предстает, как результат воздействия реальных «объектов», так и «субъективными» - результат собственной переработки представлений об этих событиях. Тут уже упор делается не на наличие «субъектных» событий у «субъекта» и/или отсутствие их у «объекта», а на источнике, причине возникновения данных событий. Например, квант электромагнитной волны– это «объект», который воздействует на «субъект». Его «объектное» свойство – это «длина волны 510–550 нм». При этом «зеленый цвет» — это уже «субъектное», но «объективное» свойство данного воздействия, которое «субъект» определяет по своей реакции на неё, то есть изменению своего состояния (структуры и т.д.). А вот «красивый цвет» - это тоже «субъектное», но уже «субъективное» свойство данного воздействия, так как является оценкой «субъектом» данного «объективного» свойства, то есть некоей «переработкой» первичного ощущения, сравнение его со своими «эталонами», внутренними «шаблонами». При этом «субъект» первоначально сравнивает свою реакцию (изменение состояния и т.д.) на данное воздействие с иным своими реакциями (событиями), которые были до этого. Например, для нас «зеленый цвет» именно «зеленый» не потому, что он просто вызвал данное ощущение (изменил наше внутренне состояние), а потому что он тождественен тому ощущению (изменению), которое мы ощущали ранее, и также потому, что это ощущение отлично от другого, скажем, «красного» или «сладкого». Отдельные ощущения и/или комплексы ощущений – образы, например, образ «яблока», как совокупность ощущений «красного», «сладкого» и «сферического», будут «субъектными» и «объективными». А вот при сравнении данного образа со своими «эталонами» («красоты», «полезности», «желанности» и т.д.) мы формирует (моделируем) по поводу данного образа уже новое представление. И оно, хоть и «субъектное», но будет уже «субъективным» свойство данного образа – «красивое», «полезное», «желанное», «вкусное» и т.д. Это я привел простейший пример. Но наш мозг изощряется и конструирует и более сложные представления и модели, имеющие «туманные» свойства, например, «святой» или «диалектический». Короче говоря, явление «субъективно», то есть имеет свойство «субъективности» не только потому, что оно «субъектно», то есть присуще именно «субъекту», сознательному существу, а тогда, когда явление «вовлекает» в процесс осознания еще и всевозможные потребности, желания, пристрастия, чувства, взгляды, убеждения и прочие «внутренние» феномены данного «субъекта». Это я описал своё понимание данных терминов. Но вернусь к Сёрлу. В связи со всем вышесказанным есть два момента, на которые я хотел бы обратить ваше внимание. Первый, это то, что Джон Сёрл под «субъективностью» понимает как раз «субъектность». «В том смысле, в котором я употребляю здесь данный термин, “субъективный” указывает на онтологическую категорию, а не на эпистемическую форму.» То есть для него значение понятия «субъективный» должно указывать на различие «объекта» и «субъекта» - онтологических категории, а не на отличие «внутренних» познавательных различий «объективного» и «субъективного» - «эпистемических форм» данных различий. В этом понимании термин «субъективный» тождественен термину «субъектный». «Рассмотрим, к примеру, утверждение “Сейчас у меня боль в нижней части спины”. Данное утверждение совершенно объективно в том смысле, что оно делается истинным благодаря существованию реального факта и не зависит от какой-либо позиции, установок или мнений наблюдателей. Тем не менее сам этот феномен, реальная боль сама по себе существует субъективным образом, и как раз в этом смысле я и говорю, что сознание субъективно.» Заметьте, «боль» - объективна, но существует «субъективным образом», то есть это явление одновременно «и не зависит от какой-либо позиции, установок или мнений наблюдателей», и является «субъективным». То есть это еще раз подтверждает то, что под «субъективностью» Сёрл явно понимает именно «субъектность» боли. «Чтобы быть болью, она должна быть чьей-то болью; и это сказано в значительно более сильном смысле, чем тот смысл, в котором, к примеру, нога должна быть чьей-то ногой. Пересадки ног возможны, а вот пересадки боли в этом смысле — нет. И то, что истинно в отношении болей, истинно и в отношении состояний сознания в целом. Любое состояние сознания всегда есть чье-то состояние сознания.» То есть «боль», как ощущение присуща кому-то. Но это как раз не «субъективность», а либо «объектность» (присущесть «объекту»), либо «субъектность» (присущесть «субъекту»). Кроме того, сравнение «боли» с «ногой» вообще никуда негодная аналогия. Во-первых, нога – это вещь (точнее «псевдовещь», то есть часть вещи, тела), а «боль» - это ощущение, то есть процесс или состояние. Их нельзя уподоблять в данном контексте. Часть вещи можно отрезать, «пришить», повредить и т.д. А событие (процесс, состояние, изменение и т.д.) невозможно отделить от того, с кем данное событие происходит. Это тоже самое, что сравнить ту же ногу и ходьбу. Попробуйте «пересадить» ходьбу. Во-вторых, когда мы описываем отношение ноги и тела, частью которой нога и является, то мы рассматриваем «объект». Нам не важно сознательно ли данное существо или нет. В случае с «болью», и особенно с «сознанием», мы анализируем как раз «субъект». Наличие «сознания» тут играет ключевую роль. Это еще раз говорит нам о том, что Сёрл не отличает «субъектность» от «субъективности». Но более важным является второй аспект выяснения отношения между «субъектом» и «субъективностью» - это то, что для того, чтобы некое явление назвать «субъективным», оно прежде всего должно быть «субъектным», то есть это явление, в частности процесс или состояние, обязано протекать в «субъекте». А «субъект» — это сознательное существо. То есть само свойство «субъективности» (и «субъектности») мы тут определяет через «сознательность». Но Сёрл нам как раз и пытался показать обратное: что «сознание» имеет свойство «субъективности» (правда, понимая под этим «субъектность»). Получается круговое определение. Пытаясь понять «сознание» или «сознательное состояние», мы отыскали некое свойство, обозначаемое как «субъективность» («субъектность»), которое вроде бы присуще рассматриваемым явлениям. Однако, сделав попытку понять, что из себя представляет данное свойство, пришли к тому, что оно само определяется через «субъекта», то есть того, кто имеет сознание (находится в сознательном состоянии). Возникает логическая ошибка - circulus in probando. То есть и с данным свойством, хоть с «субъективностью» хоть с «субъектностью», нам не очень повезло. Не позволяет оно нам отличить сознание от прочих психических феноменов, сознательные состояния от бессознательных или несознательных. Однако, есть еще «модификация» рассмотренного свойства – так называемая «приватность», которая подразумевает данность (та же присущесть) того или иного явление конкретному существу. И тут имеется две трактовки указанного понятия: «широкое» и «узкое». Разберу сначала «широкое» понимание этого термина. В таком варианте истолкования понятия «приватность», оно имеет то значение, что некое явление присуще любой вещи: как «объекту», так и «субъекту». Но тогда «размывается» её отношение к сознанию, сознательным состояниям и процессам. Любой процесс оказывается «приватным» если он дан (присущ) конкретному «объекту». Например, пищеварение является «приватным» для любого многоклеточного организма. Нельзя передать пищеварение одной коровы другой корове. Можно, конечно, пересадить весь пищеварительный тракт, но тогда процесс пищеварения оказывается таким же «приватным», хотя и у другой коровы. Вообще, «пересадить» можно лишь некую вещь: желудок, печень, сердце, мозг и т.д. Но нельзя «передать» другому собственное состояние или процесс: пищеварение, интоксикацию, кровоснабжение, мышление и т.д. Любой конкретный процесс является «приватным», то есть данным конкретному сущему, хоть «объекту», хоть «субъекту». Еще один пример, это спин электрона. Это его собственный, данный только этому конкретному электрону спин (хоть и каким-то образом квантовозапутанный, точнее, запутавший лично меня). Его другому электрону не передать, потому что у другого есть свой собственный спин. То есть спин имеет свойство «приватности» для каждого электрона. Или можно в качестве примера рассмотреть любую клетку. В каждой из них происходит процесс синтеза белка на рибосомах. И данный процесс тоже «приватен», так как его невозможно «перенести» без «пересадки» самой рибосомы. Точно такие же «приватные» состояния и процессы можно обнаружить и у любой иной вещи любого уровня бытия. И даже у общества, например, процесс его собственного развития или деградации является «приватным», то есть присущим только данному обществу. У другого общества эти процессы будут иными. Эти события нельзя ни передать, не «пересадить», ни каким-либо образом реально вычленить, выдрать или вырезать. В общем «широкая» трактовка понятия «приватности» ничего нам не дает для понимания явлений сознания, сознательных состояний и процессов. И даже если представить себе «сознание», не как событие, а как некую вещь (что само по себе является ошибкой «опредмечивания»), то и тогда возникают проблемы. Вещи можно передавать, «пересаживать» и тому подобное, а следовательно, в этом случае сама «приватность» исчезает вовсе. Если же мы интерпретируем понятие «приватность» более «узко», то есть как свойство именно только «субъекта», то есть сознательного существа, то тут возникает все то, что я описал выше при рассмотрении «субъектности». Соответственно и тут выходит «облом».

Мунир: Впрочем, Сёрлу не откажешь в изобретательности. Кроме этих двух свойств он представил нам еще много других. Однако остальные еще менее подходят на роль того свойства или качества, которое характеризует именно сознание, сознательное состояние или сознательные процессы, то есть сознательные явления. Я лишь коротко по ним «пробегусь» критическим взглядом. Например, Сёрл одним из первых таких свойств называет «модальность» и даже более того – «ограниченную модальность» «Человеческое сознание проявляется в строго ограниченном числе модальностей. В дополнение к пяти чувствам зрения, осязания, обоняния, вкуса, слуха и шестого — “чувства равновесия”, также имеются телесные ощущения (“проприоцепция”) и поток мыслей.» Но, во-первых, «ограниченная модальность» - это не свойство, а признак явления. Потому что само исчисление этих модальностей – это не то, что присуще самому явлению, а наша оценка числа модальностей и, как результат, вывод об ограниченности или неограниченности данного количества. То есть это несущественный признак феномена, в частности сознательного события, и соответственно, по нему нельзя судить о самом явлении как таковом. Во-вторых, данный признак присущ не только сознательным явлениям, но и бессознательным, и даже несознательным. Модальность – это просто особая, специфическая реакция на воздействие объекта. Зрение отличается от слуха или вкуса, как отдельная модальность. И у любого существа количество таких модальностей ограничено, то есть имеют конечное число. Так, мы можем обнаружить, что и у восприятий мира, например, мухой, тоже ограниченное количество модальностей. Её нервная система может реагировать на свет, вибрацию, химические вещества и так далее. Но количество этих реакций, как восприятий - не бесконечно, то есть имеет конечное число. И в этом муха сходна с человеком. Однако, муха явно не обладает сознанием. (Не нравится муха – возьмите примером «морской огурец»). Таким образом по данному признаку мы никак не можем различить сознательные и бессознательные, и даже несознательные явления. Следующее, Сёрловское свойство, якобы присущее только сознательным явлениям – это «единство» их составных частей. «Непатологические состояния сознания характеризует то, что они приходят к нам как часть объединенной последовательности. Я не просто имею ощущение зубной боли, зрительное восприятие кушетки, расположенной в нескольких футах от меня, или роз, которые выглядывают из вазы справа от меня, подобно тому, как если бы оказалось, что на мне в одно и то же время полосатая рубашка и тёмно-синие носки.» Причем такое «единение» может быть как «горизонтальным», и мне понимается это так, что имеется некая последовательность нескольких событий, следующих друг за другом, так и «вертикальным», как одновременное проявление нескольких событий. «Горизонтальное единство представляет собой организацию сознательного опыта на протяжении коротких отрезков времени. Например, когда я говорю или мыслю предложение, пусть и длинное, моя осведомленность относительно того, что я сказал или помыслил, сохраняется и тогда, когда эта часть уже больше не мыслится или говорится. Иконическая память подобного рода существенно важна для единства сознания, и, возможно, даже кратковременная память существенна. Вертикальное единство есть вопрос одновременной осведомленности обо всех различных свойствах любого сознательного состояния, как это и было проиллюстрировано в моем примере с кушеткой, зубной болью и розой.» И в данном случае у меня есть одно уточнение (остальные по мелочи, не буду загромождать текст) и одна претензия. Уточнение состоит в том, что не все события, хоть сознательные, хоть нет, состоят из «частей». Так, такое событие, как процесс обязано быть «составным», так как процесс по определению есть совокупность действий (акций-реакций) или других более простых процессов. А вот состояние не бывает составным. У состояния нет «частей», так как состояние – это просто поддержание (нахождение) процессов (действий). Сознательное состояние не может быть единым, так как не структурировано вообще. А вот сознательный процесс, как совокупность множества сознательных процессов (внимание, опознание, оценка, инициирование поведения) является именно единством всех этих отдельных процессов, которые сами разбиваются еще на более «частичные» процессики, вплоть до единичных действий. То есть о «единстве» можно говорить только при рассмотрении процессов, но не иных событий. И сознательные состояния и сознание, как к способность находится или поддерживать данное состояние, этим свойством не обладают. Претензия же моя заключается всё в том, что по данному свойству «единства» нельзя различить сознательные, бессознательные и несознательные процессы. Например, процесс синтез белка в клетке тоже состоит из множества отдельных процессов, которые «едины», как «горизонтально» (я бы сказал, «хронологически»), то есть каждый отдельный процесс выполняется последовательно друг за другом, так и «вертикально» (я бы сказал, «пространственно»), то есть некоторые процессы осуществляются одновременно в разных местах. Точно также, «единым» является и процесс химической реакции, состоящий из более простых процессов (действий). Каким образом по данному свойству «единости» можно выделить сознательные процессы от всех иных? Они все «едины» как сложные совокупности других процессов. Таким образом, данное свойство – это свойство процессов вообще, а не их специфической разновидности – «сознательного процесса». То же самое относится и к свойству «структурности». «Структурность» - это свойство всех систем, состоящих из элементов. Но сознательными являются не только «системные» явления, например, сознательные процессы, но и бесструктурные феномены, скажем, сознательные состояния. Кроме того, свойство «структурности» присуще любым системам, а следовательно, всем процессам: хоть сознательным, хоть бессознательным, хоть несознательным. По данному свойству невозможно отличить сознательный процесс, от бессознательного. Когда человек «неосознанно» едет не велосипеде, задумавшись о «смысле жизни», то есть сознательно сосредоточен не на процессе перемещения в пространстве, а на чем-то ином, то он, крутя педали и сохраняя равновесие, при этом бессознательно контролирует и инициирует данное поведение, которое состоит из совокупности разнообразных бессознательных действий, которые имеют «вертикальную» структуру, и при этом одновременно воспринимает дорогу, управляет рулем и т.д., то есть осуществляет «горизонтальное» структурирование процессов. То есть бессознательные процессы в мозге такого велосипедиста по «структурности» не отличаются от его сознательных процессов мышления по поводу «смысла своей несчастной жизни». Соответственно, некоторые свойства, которые Сёрл «приписывает» сознательным явлениям, относятся к более общим феноменам, и выделить именно сознательные по таким свойствам невозможно. Однако, у Сёрла «в запасе» есть и другие свойства, которые присущи не самим сознательным явлениям, а, скорее, «составным частям» сознательного процесса. Так, «центр и периферия» сознательных процессов относятся лишь к сосредоточению и поддержанию внимания. Именно, внимание определяет, что мы осознаем, или, что у нас в «центре» осознания. А то, что не входит в «область» внимания, то и не осознается. Но относится данное явление не ко всему процессу осознания, а только к его начальной стадии – вниманию. Даже если мы осознаем некое представление или модель, то есть то, что «вызываем» из своей памяти, а не реальный объект, то и тогда «центром» будет именно это представление или модель, на котором мы сосредотачиваем внимание. Периферией будет все то, что нами не осознается, то есть отсекается нашим вниманием. При этом дальнейшие процессы: опознавания, оценка и т.д. уже не требуют отделения «центра» от «периферии» так как это уже сделано на этапе сосредоточения внимания. То есть явление осознания не может быть осуществлено без выявления «центра» и «периферии», или, моими словами, без сосредоточения и поддержания внимания на том или ином объекте, но этот процесс выполняется на первоначальном этапе осознания. Точно также и такое свойство, как «аспект знакомства» присуще этапу опознания. На этапе внимания никакого «аспекта знакомства» еще нет. Еще раз напомню - я полагаю, что процесс осознания состоит из совокупности разных процессов: торможение моторных функций, внимание, опознание, сравнение, оценка, осведомленность и так далее. Вот весь этот комплекс процессов и есть сознательный процесс или процесс осознания чего-либо. И каждый этап, представляя из себя также процесс, имеет свои свойства. Например, внимание представляет из себя, говоря словами Сёрла, выделение «центра» из всей области восприятия, и именно этот «центр», или, моими словами, тот объект (или объекты), на котором сосредоточено внимание, и будет дальше опознаваться. А само опознавание, как процесс уже будет иметь свойство «аспекта знакомства» или, другими словами, опознается, как тот же самый объект (объекты). Но это свойства именно этапов процесса осознания. Или взять, к примеру, такое явление, как «граничные условия» сознания, которое Сёрл считает свойством, что, как мне кажется, неверным. Так вот, «граничные условия» являются лишь другой интерпретацией «центра и периферии». Если я осознаю свое место в данной реальной обстановке или отношение моего пребывания в данный момент времени к некоему хронологическому шаблону (календарю, часам и т.п.), то это просто означает, что я поставил данные отношения: меня и реального мира, в «центр» своего сознательного процесса (состояния, сознания). Это просто разновидность объектов моего внимания. Ничего нового рассмотрение таких отношений нам не добавляет для понимания сознательных фенменов. И осталось только лишь рассмотреть те «свойства», которые Сёрл считает неинтенциональными. Это «настроения», «удовольствия-неудовольствия» и т.д. Я уже писал, что считаю такую точку зрения неверной. Хотелось бы узнать: каким образом Сёрл определил, что в данный момент времени у него «хорошее настроения», если он не сосредоточил внимание на данном состоянии? Как он вообще узнал, что у него бывают какие-то настроения? Если Сёрл уверенно говорит нам, что он испытывает удовольствие от чего-либо (еды, секса, познания), то как он, не сосредотачивая внимание на этом чувстве, то есть не осуществив интенциональность, направленность внимания на них, вообще понял, что данное чувство у него имеется? Все эти чувства являются, во-первых, оценками состояний, то есть вторично производными, когда сравниваются два состояния: «хорошее настроение»-«плохое настроение», «состояние удовольствия»-«состояние неудовольствия», и по результатам сравнения наш мозг выносит результирующую оценку о данном состоянии, а во-вторых, для такого процесса оценки эти состояния должны вначале быть опознаны, как состояния, то есть на них должно быть сосредоточено внимание. Тем самым процессы осознания этих состояний, с одной стороны, сходны с процессами осознания объектов реального мира по тому, что они именно процессы осознания, в частности, начинаются с процесса сосредоточения на них внимания, то есть интенциональны, но с другой стороны, все эти явления между собой различаются по конкретике объектов осознания: в первом случае, это «внутренние» состояния, а во втором, объекты реального мира. Но сами явления осознания одни и те же. Итак, резюмируя все вышенаписанное я считаю, что Сёрл изначально выбрал правильную позицию, признающую то, что сознательные явления (сознание, сознательность, сознательные состояния и сознательные процессы) одновременно являются и «мозговыми» физиологическими феноменами, и представляют из себя что-то отличное от этих самых явлений, то есть выступают в качестве психических сущностей (ментальных явлений). Но, заявив данное положение, он всё же так и не сумел его доказать. И именно это ставится ему в вину. Так, другие мыслители, занимающиеся феноменами сознательных явлений, заявляют, что первоначальным допущением могло быть и иное. Крипке, Чалмерс, Найджел и прочие придумывают разнообразные мысленные эксперименты, чтобы показать, что иные допущения вполне возможны. И в общем-то они правы. Первоначальные положения любой гипотезы должны быть либо очевидны, либо доказаны. Ни того, ни другого Сёрл не показал. Но основная ошибка Джона Сёрла, по моему мнению, состоит все же не в этом, так как и первичные предположения его критиков также не безупречны, а, скорее, еще менее доказательны. Главная несостоятельность рассуждений Джона Сёрла состоит в том, что он так и остался исследователем «речевых актов», то есть так и не вышел за рамки «аналитической философии», и унаследовал все их ошибочные подходы. Однако, попытку резюмировать вышеизложенную критику и показать каковы, по моему мнению, основные ошибки, которые допускают исследователи сознательных явлений (можно сказать даже «шире» - психических явлений) я переложу на следующую часть моего уже слишком многостраничного текста. И раз уж я в начале упомянул воинское приветствие, то и попрощаюсь по-военному строго и кратко: «Честь имею!» (и берегу). Галиев М.М. 31.01.2025

Мунир: С возвращением вас. Как-то я прочитал, кажется, у Алана Уоттса такое выражение: «Вместо того, чтобы называть то, что вы делаете, работой, представьте себе, что это игра». Так вот, продолжу я, пожалуй, свои «игрища». В данном месте хочу заняться одним из самых туманных понятий – «супервентность», которая часто фигурирует при рассуждениях о сознательных явлениях. Как же понимается данный термин? Так, у Дональда Дэвидсона мы можем прочитать: «… два события (объекта, состояния) не могут совпадать по всем своим физическим характеристикам (или, в случае Мура, по их дискриптивным характеристикам) и отличаться по своим психологическим характеристикам (оценочным). Эти две темы: различие между индивидуальными событиями и их разновидностями, и супервентность психологического на физическом, взаимосвязаны.» […it is impossible for two events (objects, states) to agree in all their physical characteristics (or in Moore’s case, their descriptive characteristics) and to differ in their psychological characteristics (evaluative). The two themes, of the distinction between individual events and sorts, and the supervenience of the psychological on the physical, are related.] Donald Davidson. Essay 13. The material mind (1973) // Essays on Actions and Events (англ.). — Second edition. — Oxford University Press, 2001. — P. 253. — 346 p.) Следовательно, под «супервентностью», или таким признаком, как «супервентный», в данной цитате, подразумевается некое комплексное различение двух событий, когда каждый из них имеет два (как минимум) набора признаков, в частности: физические характеристики (или точнее, нейрофизиологические свойства) и психологические характеристики (или точнее, психические свойства). Соответственно, у нас на руках два события и четыре набора характеристик (признаков) данных событий. Рассмотрим все эти феномены подробнее. Любое событие – это то, что происходит либо с вещью, с реальным предметом, либо с некоей моделью, идеей, имеющейся в нашей голове (мозгах). Но я пока на этом нюансе заострять внимание не буду, а обозначу, по привычке, то сущее, с которым происходит событие – «объектом». И первый вопрос, который встает, в связи с этим: события происходят с одним объектом или с двумя? Возьмем, второй вариант - события происходят с двумя объектами. Тут также возникает дихотомия, то есть два возможных случая: события связаны между собой или события не связаны. Например, в первом случае, Альберт Эйнштейн показал язык, а Вася Пупкин почесал пузо. Тут имеются два объекта: Эйнштейн и Пупкин, имеются два события: показ языка и чесание пуза, но, понятно, что эти события и персонажи не связаны между собой. Вторая ситуация — это, когда Альберт Эйнштейн написал свое знаменитое уравнение на доске, а Вася Пупкин увидел эти символы, и, хотя ничего и не понял, но запомнил. Тут уже события: написание знаков и их запоминание, связаны между собой причинно-следственной связью. Но и это еще не все возможные случаи. Эйнштейн и Пупкин – это объекты одного «организменного» уровня. А возможна и ситуация, когда два объекта представляют из себя вещи разного уровня. Например, в то же самое время, когда Вася Пупкин чешет своё пузо, бактерии в его кишечнике синтезируют витамины. Данные события не связаны друг с другом. А вот то, что иммунная система Васи в конкретном месте борется с золотистым стафилококком, что приводит к воспалению кожи, а в следствие этого и к зуду, связано с почесыванием Пупкиным зудящего места. Теперь посмотрим, что у нас с событиями, которые происходят с одним объектом. Такие события могут быть одновременными и неодновременными, причем последние еще и различаются, как последовательные и непоследовательные. При этом одновременные события могут быть как связанными, например, одной причиной, то есть предыдущим событием, так и несвязанными. Последовательные же события всегда связанные, а непоследовательные – не связаны между собой. (Даже если одно событие происходит сразу за другим, но они при этом не связаны, то события можно считать непоследовательными, а временная хронология лишь совпадение). Возьмем для примера все того же несчастного Пупкина, пусть ему икается на здоровье. Допустим, Вася одновременно и ходит, и говорит по телефону, и энергично жестикулирует свободной рукой. События «хождение» и «разговор по телефону» никак не связаны между собой. Можно говорить и не ходить, или ходить, но молча. И то, что эти события происходят одновременно или последовательно ни о чем не говорит (если только по телефону не попросили Васю Пупкина пройтись). А вот события «разговор по телефону» и «жестикуляция рукой» связаны одной причиной – попыткой коммуникации. В случае же, когда одно событие «зуд кожи Васи» приводит к событию «почесывание им данного места», то эти события являются последовательными и связанными причинно-следственной связью. Соответственно, у нас тут в нашем распоряжении восемь вариантов: - два одноуровневых объекта и события, которые с ними происходят, связаны между собой; - два одноуровневых объекта и события, которые с ними происходят, не связаны между собой; - два разноуровневых объекта и события, которые с ними происходят, связаны между собой; - два разноуровневых объекта и события, которые с ними происходят, не связаны между собой; - один объект и одновременные события, связанные между собой; - один объект и одновременные события, несвязанные между собой; - один объект и последовательные события, связанные между собой; - один объект и непоследовательные события, несвязанные между собой. Если же мы отбросим несвязанные между собой события в силу того, что мы как раз ищем некую «супервентную» связь, то останется четыре варианта. И теперь нам необходимо выбрать - о чем идет речь в случае исследования психических (в частности, сознательных) явлений: об одном объекте и двух связанных событиях, происходящих с ним, или о двух объектах, с каждым из которых происходит свое событие, при чем эти события как-то связаны между собой? Когда мы рассуждаем о психологическом (психическом) событии и ее связи с физическим (нейрофизиологическим) событием, то подразумеваем явления, происходящие с нашим мозгом. (Доказательство того, что психические или хотя бы ментальные, или хотя бы сознательные события связаны только лишь с мозгом и ничем иным, можно найти в многочисленных примерах исследований нейрофизиологов. Я на этом останавливаться не буду. Спорить с «плоскоземельщиками» не интересно.) Соответственно, в данном случае вопрос преобразуется в вид: мы рассматриваем мозг, как один объект, или надо изучать различные объекты, с которыми и происходят все эти события: скажем, мозг и тело, как одноуровневые сущие, или мозг и части мозга, как разноуровневые объекты? Но оставим пока мозг и человека, как сознательное существо в стороне, и рассмотрим более простой пример, когда с реальным объектом, происходят некоторые события, которые и связаны между собой «супервентно». И в качестве такого примера возьмем молекулу какого-нибудь белка. У сложной молекулы белка имеется как первичная, так и вторичная, а также третичная структуры. Скажем, белки, называемые «ионные каналы», имеют структуру типа «трубка», по которой могут двигаться те или иные ионы в клетку или из клетки. Такие белки имеют две конфигурации: «открыто» и «закрыто». Очень удобно описывать. Итак, белок «ионный канал» имеет два события: процесс «открытия» и «закрытия» (или состояние «открыто» и «закрыто»). И каждому их них присущ свой набор свойств, в данном случае – это различные формы (конфигурации) данного белка. Какие другие события могут происходить с данным белком, наборы свойств которых могут иметь свойство «супервентности»? Например, данная молекула может взаимодействовать с Землей гравитационно, то есть белок имеет такое свойство как массу. Это одновременные события, но не связанные между собой. Нас это не интересует. Но возможна и такой событие, когда происходит взаимодействие отдельных частей данного белка, так как молекула имеет «внутреннюю» структуру. То есть если мы рассмотрим молекулу белка не «снаружи», а «изнутри», то заметим, что изменение «наружной» конфигурации одновременно происходит и со сменой структуры и изменением взаимодействий частей данной молекулы (так называемых «домены»). Внутренняя динамика этих частей может быть различной: шарнирной, спиральной, сдвиговой и т.д. Нам эти разновидности процессов в данный момент не важны. Главное это то, что при рассмотрении молекулы «изнутри» можно обнаружить изменение событий (процессов, состояний, структур и т.д.), которые имеют разные наборы свойств (мы, собственно, по различию данных наборов свойств и определяем, что изменения произошли). Соответственно, изменение набора «внутренних» свойств молекулы одновременно происходит и с изменением набора «внешних» свойств, и наоборот, так как это одно и тоже. Конечно, изменения этих наборов свойств есть ни что иное как изменение событий: «внешних» и «внутренних», но отмечаем мы эти изменения как раз по изменению комплекса их свойств. Но тут сразу возникает вопрос: а один ли объект мы тут рассматриваем? Ведь «наружные» события происходят с единой и одиночной молекулой белка, а «внутренние» события – с частями (доменами) этой молекулы. Причем события-то происходят одновременно. И ответ тут таков: это одна и та же вещь – молекула белка, но исследуемая как различные объекты: с одной стороны, это единая, одиночная, целостная молекула белка, а с другой стороны, это структурная, упорядоченная система, состоящая из своих элементов – частей (доменов). То есть одна вещь исследуется разными субъектами (один субъект одновременно не может исследовать два объекта сразу) с разных ракурсов: «снаружи» и «изнутри». Следовательно, тут имеется хитрый онтологический «разрыв»: она и та же вещь – молекула белка, как «действующее» (или наблюдаемое), как объект, предстает перед «действуемым» (или наблюдателем), перед субъектом, либо как целостная вещь, либо как совокупность элементов, то есть система. Соответственно, и события, происходящие с этими «различными» объектами, представляющими тем не менее одну и ту же вещь, различны, но взаимосвязаны. И такая связь событий отличается от причинно-следственной связи именно тем, что тут не последовательные события, а одновременные. Это и есть «супервентность», когда возникновение, изменение или исчезновение события «А», произошедшее с объектом (изменение структуры молекулы белка и взаимодействия его элементов) одновременно является и возникновением, изменением или исчезновением события «В», произошедшее с тем же объектом (состояние «ионного канала» из разновидности «закрыто» переходит в вид состояния «открыто»). И наоборот. Неизменность же события «А» также есть неизменность события «В». Причем события происходят с одним объектом, но обнаружить эту «супервентную» связь могут лишь два субъекта по изменению или неизменности совокупности свойств данных событий. В то время как причинно-следственную связь, которая есть связь последовательных событий, устанавливает именно один субъект. При этом неважно события происходят с одним объектом или двумя. Это еще одно отличие казуальной связи от супервентной связи двух событий. Вот как я все это понимаю. Если же обратиться к Дэвиду Чалмерсу, то его определение данного понятия более формализовано: «Основой для дефиниции супервентности является следующая формула: В-свойства супервентны на A-свойствах, если невозможны две ситуации, тождественные в плане A-свойств, но различные в их В-свойствах. К примеру, биологические свойства супервентны на физических свойствах, если любые две возможные физически тождественные ситуации биологически тождественны.» (Чалмерс Д. Сознающий ум. В поисках фундаментальной теории. — М., 2013.) Все «аналитические философы», с рассуждениями которых я познакомился, мыслят настолько абстрактно и обще, что, как мне кажется, теряется всякая связь их суждений с реальностью. Что такое «физическая ситуация» и «физические свойства»? Что такое «биологическая ситуация» и «биологические свойства»? Под этими понятиями можно подразумевать что-угодно. Но, допустим, что Чалмерс имеет тут в виду, что «физическая ситуация» — это нейрофизиологическое событие с набором нейрофизиологических свойств, а «биологическая ситуация» – это психическое (или хотя бы ментальное, а если совсем узко, то сознательное) событие, которое имеет психические (ментальные, сознательные) свойства. Соответственно, в переводе Чалмеровского утверждения на мой язык, данное определение выглядит так: есть объект, с которым происходит событие, характеризующееся двумя наборами свойств А и В; если с этим объектом происходит изменение данного события таким образом, что набор характеризующих его свойств А меняется, то, в случае тождественного изменения и набора свойств В, эти наборы свойств имеют супервентную связь. Однако, далее Чалмерс тут допускает небрежность, так как у него получается, что событие только одно, что в случае с «физическим» и «биологическим» (нейрофизиологическим и психическим) неверно. У нас не одно событие, а именно два. Поэтому правильнее будет понятие «супервентность» описать так: психические события, происходящие в мозге, описываемые психическими свойствами, имеют супервентную связь с нейрофизиологическими событиями, происходящими в том же мозге, которые описываются нейрофизиологическими свойствами. Тут важно именно то, что события, происходящие в мозге, имеют два вида: психическое и нейрофизиологическое (биологическое и физическое), а связь между ними (именно событиями, а не свойствами) – супервентная, то есть не причинно-следственная. Если же Чалмерс представляет себе ситуацию таким образом, что с вещью происходит лишь одно событие, но лишь описываемое различными свойствами (В-свойство и А-свойство), то он просто переходит в «лагерь» представителей «теории тождества», которые именно на этом и настаивают. Мол, нет никакого отдельно существующего психического (биологического) и нейрофизиологического (физического) события. Это одно и тоже, только лишь познаваемого с разных ракурсов. То есть онтологически эти события тождественны, а различаются только гносеологически. А то и вовсе иллюзия. Забавно, что сам-то Чалмерс с подобным взглядом и пытается бороться. И тут такой казус. Нет, данные события: психическое и нейрофизиологическое – это именно онтологически различные события, происходящие с одной вещью, но разными объектами данной вещи: частями и единой её целостности. А раз событий два, то между ними может быть некая связь. Так, между двумя событиями одного вида: либо психического, либо нейрофизиологического, может быть связь причинно-следственная, когда одно событие вызывает второе: психическое – психическое, а нейрофизиологическое – нейрофизиологическое. А между разнотипными событиями связь, если она есть – супервентная. Еще раз замечу, что такие связи присутствуют между событиями, а не между прочими сущими: вещами, свойствами или отношениями. То, что «аналитические философы» используют выражения типа: «В-свойства супервентны на A-свойствах», говорит либо об их непонимании отношений различных сущих, либо о попытке кратко и формально изложить все эти связи. Например, отношение элементов и систем, с которыми и происходят супервентно связанные события, представляют из себя отношение принадлежности, но не супервентности. Молекула и домены, из которых она состоит, «связаны» (точнее, относятся друг к другу) обладанием-присущестью. Свойства же вообще могут иметь только отношения сходства-различия или наличия-отсутствия. У свойств вообще не бывает связей, только отношения. А вот события имеют отношения в виде связей и зависимостей. В частности, связи событий могут быть как причинно-следственные, когда одно событие «вызывает» появление другого события, так и супервентными – когда появление, изменение и исчезновение одного события есть также и появление, изменение и исчезновение другого события. (Отсюда, кстати, можно указать на ту ошибку, когда между психическими событиями и нейрофизиологическими событиями исследователи ищут какую-то казуальность. Её просто не может быть, если под «казуальностью» понимать причинно-следственные связи). Итак, если пойти с конца всего это процесса рассуждений, то мы сравниваем четыре набора свойств: - совокупность свойств события А до изменения = Ан; - совокупность свойств события А после изменения = Ак; - совокупность свойств события В до изменения = Вн; - совокупность свойств события В после изменения = Вк. Сравнение этих свойств (их наборов) выявляет либо их сходство, либо различие. То есть если изменение свойств с Ан до Ак сходно (тождественно) изменению с Вн до Вк, то событие А супервентно событию В, то есть А имеет супервентную связь с В. Если изменения различны или одно - есть, а второго – нет, то событие А несупервентно событию В. При этом события А и В происходят с одной и той же вещью (молекула, мозг), которая предстает одновременно перед (воздействует на) двумя субъектами: перед первым как единый, одиночный, целостный объект, а перед вторым как упорядоченная, структура элементов системы, частей данного объекта. И в наблюдении (описании другим) этих объектов и их событий со своими наборами свойств будет иметься «разрыв». Так, описание с точки зрения молекулы – «открыт» или «закрыт» ионный канал, будет отличаться от описания доменных сдвигов, изменений доменных взаимодействий. Можно привести еще и такой пример. Мы видим молнию и слышим гром. Мы ощущаем эти события, как разные. Они и есть разные, потому что молния – это поток фотонов, а звук – это движение молекул воздуха. Но «произвел» то эти события один и тот же объект – разряд электричества. Нас не удивляет, что есть «разрыв» наблюдений между зрительным и слуховым восприятием. Если человек слепой, то разряд электричества для него лишь гром, то есть звук. Если человек глухой, то для него данное событие лишь молния, то есть свет. Почему же «разрыв» в наблюдении (описании) сознательных событий и соответствующих нейрофизиологических событий нас так «проблематизирует»? Потому что в последней ситуации же все гораздо сложнее. В случае с наблюдением (с реакцией на воздействие) молекулы белка каждый их субъектов делал это схожим образом или это (в случае с молнией и громом) делал один субъект. Нет никакой разницы между наблюдением за событием, происходящим с «цельной» молекулой белка, и наблюдением за взаимодействием доменов этой молекулы: «снаружи» и «изнутри». Субъекты могут поменяться ролями и от этого сами наблюдения не изменяться. Нет принципиальной разницы в наблюдении (описании) молнии и грома, кроме модальности. С сознательными и нейрофизиологическими событиями же все совсем не так. Сознательные явления субъект наблюдает таким образом, что никак не может поменяться местами со вторым субъектом, наблюдающим за нейрофизиологическими событиями. Это то, что мы и называем наблюдением «от первого лица» и наблюдением «от третьего лица». В случае с молекулой все наблюдения велись «от третьего лица». А в случае с молнией и громом – только «от первого лица». И то, что существует «разрыв в описании» наблюдаемых явлений разных субъектов, отдельных «третьих лиц», или только одного субъекта, «первого лица», в случае с любыми не сознательными событиями (то, что и называют «физическими»), не мешает субъектам понять исследуемый феномен, описанный с различных ракурсов: «снаружи» и «изнутри», или разных модальностей. Один субъект наблюдает (и описывает, если надо), например, химические явления, то есть события, происходящие с атомами, или «открытие»-«закрытие» ионных каналов молекулы белка, а другой субъект (или тот же, но в иное время, позже) наблюдает (и описывает) события, происходящие с элементарными частицами, из которых и состоит этот атом, или изменение взаимодействий доменов молекулы. (Причем субъекты могут все это делать с помощью разных органов чувств. Но это я оставлю в стороне.) И по этим наблюдениям субъектом делается вывод, что это одно и тоже явление, но наблюдаемое (описанное) на разных уровнях бытия. Это и есть то, что называется «редукция к физическому». Вообще-то изначально под «редукцией» понимался процесс исследования сложных явлений путем «расчленения» их на более простые. Например, процесс, состоящий из нескольких действий, анализируется (анализ, по-гречески ἀνάλυσις – это разделение целого на его составляющие) постепенно: одно действие за другим, то есть упрощая изучение сложного явления. А на сегодняшний день «редукцией» называют «сведение» «высокоуровневых» событий к «низкоуровневым». Не могу не поворчать, что следовало бы все же эти различные гносеологические подходы обозначить разными терминами. Ленивы и «безфантазийны» философы. Но это я отвлекся - к слову пришлось.

полная версия страницы